Терри Пратчетт - Роковая музыка
— Не знаю! — прокричал в ответ Губошлеп. Со всех сторон их окружали потные, орущие, голодные лица. Делегация Гильдии Музыкантов ощущала себя сборищем атеистов, случайно забредших на святое причастие.
Аплодисменты не стихали, а когда Бадди поднял руки к гитаре, они даже усилились.
— Он ничего не делает! — завопил Клеть.
— Тут наши законы бессильны, — проревел в ответ Губошлеп. — Его пока не в чем обвинять, музыки-то никакой нет!
Бадди поднял голову.
Его взгляд был настолько внимательным, что Клеть даже вытянул шею, чтобы понять, на что так уставился этот пацан.
И ничего не увидел. Кроме пустого места справа от сцены.
Повсюду люди тесно жались друг к другу, но там, совсем рядом со сценой, оставался свободным клочок зеленой травы, который и приковал к себе внимание Бадди.
— А! А-а-а! И-и-и-и!..
Клеть зажал уши ладонями, голова его раскалывалась от грохота аплодисментов.
А потом постепенно, слой за слоем, аплодисменты стихли. Они превратились в тишину тысяч и тысяч людей, которая, по мнению Губошлепа, была куда более опасна.
Золто бросил взгляд на Утеса. Тролль ответил ему жуткой гримасой.
Бадди по-прежнему стоял и смотрел на публику.
«Если он не заиграет, — подумал Золто, — нам всем конец».
— Телега готова? — прошипел он незаметно подскочившему Асфальту.
— Да, господин Золто.
— Лошадям овса задал?
— Как было приказано, господин Золто.
— Отлично.
Тишина была бархатной. Она походила на тишину в кабинете патриция, на тишину в святых местах и глубоких каньонах. Такая тишина пробуждает в людях непреодолимое желание закричать, запеть или проорать свое имя. Эта была тишина, которая требовала: «Заполни меня». В темноте кто-то кашлянул.
Асфальт услышал, как из-за кулис кто-то прошипел его имя. Крайне неохотно он прошагал в темноту, из которой его отчаянно манил Достабль.
— Та сумка, ну, ты понимаешь? — прошептал Достабль.
— Да, господин Достабль. Я положил ее…
Достабль протянул ему два маленьких, но очень тяжелых мешочка.
— Добавь туда вот это и будь готов к скорому отъезду.
— Хорошо, господин Достабль, потому что господин Золто сказал…
— Иди немедленно!
Золто огляделся.
«Если бросить трубу и шлем, скинуть кольчугу, — подумал он, — может, удастся выбраться отсюда живым? Что он делает?»
Бадди положил гитару на пол и ушел за кулисы. Вернулся он прежде, чем публика поняла, что именно происходит. И вернулся он с арфой.
И встал лицом к зрителям.
Золто, который находился ближе к нему, разобрал тихий шепот:
— Только один раз. Ладно? Ну пожалуйста. Всего один раз! А потом я сделаю все, что захочешь, обещаю. Я заплачу тебе.
Гитара ответила ему едва слышными аккордами.
— Я прошу тебя, понимаешь? Еще один аккорд.
— Всего один раз.
Бадди улыбнулся пустому месту рядом со сценой и начал играть.
Каждая нота была звонкой, как колокольчик, и простой, как солнечный свет, поэтому призма сознания расщепляла ее на миллионы цветов.
У Золто отвисла челюсть. А потом в его голове развернулась музыка. Но это была вовсе не музыка Рока, хотя вошла она в те же двери. Поток нот вызывал воспоминания о руднике, где он родился, о хлебе, который мама готовила на наковальне, о том, как он понял, что к нему пришла первая любовь[28]. Он вспомнил свою жизнь в пещерах Медной горы, перед тем как город позвал его, и ему отчаянно захотелось вернуться домой. Он и не подозревал, что какой-то человек может пробудить такие чувства в гноме.
Утес отложил молотки. Те же самые ноты проникали в его изъеденные коррозией уши, превращаясь там в отзвуки каменоломен, в эхо, гуляющее над вересковыми пустошами. И когда музыка словно дымом заволокла его сознание, он пообещал себе, что после концерта вернется к старушке матери и никогда больше не оставит ее.
Господин Достабль вдруг почувствовал, что к нему в голову лезут странные и тревожные мысли. Они были связаны с вещами, которые нельзя продать и за которые не надо платить.
Профессор современного руносложения постучал по хрустальному шару.
— Звук какой-то слабый, — сказал он.
— Отойди, а то мне ничего не видно, — рявкнул декан.
Профессор современного руносложения сел. Все уставились на маленькое изображение.
— А где музыка Рока? — удивился казначей.
— Заткнись, — велел декан и громко высморкался.
Музыка была грустной. Но она размахивала этой грустью как боевым знаменем. Она говорила, что вселенная сделала все возможное, а ты все еще жив.
Декан, который был чувствительным, как мягкий воск, вдруг задумался: а не научиться ли ему играть на губной гармошке?
Последняя нота стихла.
Аплодисментов не было. Зрители немного расслабились, каждый из них потихоньку вернулся из любимого уголка воспоминаний. Кто-то шептал: «Да, так оно и есть» или «Мы вместе, брат». Многие сморкались, часто на соседей.
А потом, как бывает всегда, на них обрушилась реальность.
Золто услышал, как Бадди едва слышно произнес:
— Спасибо.
Гном чуть наклонился к Бадди и уголком рта прошептал:
— Что это было?
Бадди словно проснулся.
— Что? А… Эта песня называется «Джонни Би Гуд». Она тебе понравилась?
— В ней есть… отзвук настоящих нор, — признал Золто. — Определенно есть.
Утес кивнул. Только в том случае, если ты находишься далеко от родного рудника или горы, если ты живешь среди чужих тебе людей, если у тебя внутри осталось только щемящее небытие, — только в этом случае ты можешь по-настоящему петь про жизнь. И, разумеется, про норы.
— Она смотрит на нас, — прошептал Бадди.
— Невидимая девушка? — спросил Золто, оглянувшись на траву.
— Да.
— Ага, конечно, теперь я совершенно определенно ее не вижу. Ну и ладно. А сейчас, если ты не начнешь играть музыку Рока, мы все умрем.
Бадди взял гитару. Струны задрожали под его пальцами. Он чувствовал себя окрыленным. Ему позволили сыграть это перед всеми. Что будет дальше, не важно.
— Считайте, вы ничего не слышали. А вот сейчас… — сказал он.
И топнул ногой.
— Раз, два, раз, два, три, четыре…
Золто успел угадать мелодию, прежде чем музыка накрыла его с головой. Буквально минуту назад он слышал то же самое. Но теперь мелодия изменилась.
Думминг смотрел в коробку.
— Аркканцлер, кажется, нам удалось это поймать. Правда, не знаю, что именно…
Чудакулли кивнул и окинул взглядом зрителей. Они слушали, широко раскрыв рты. Арфа очистила их души, а теперь гитара накоротко замыкала их позвоночники.
А еще он увидел пустое место рядом со сценой.
Чудакулли закрыл один глаз ладонью и прищурился так, что на другой глаз навернулись слезы. И довольно улыбнулся.
Но, повернувшись в сторону делегации Гильдии Музыкантов, Чудакулли вдруг с ужасом увидел, что Губошлеп потихоньку поднимает арбалет. Делал он это явно неохотно, но его в спину подталкивал господин Клеть.
Чудакулли поднял палец и сделал вид, что почесывает щеку.
Даже музыка не смогла заглушить звон разорвавшейся тетивы и последовавший затем вопль управляющего делами Гильдии, когда конец тетивы рассек ему ухо. Честно говоря, такой выход из положения аркканцлеру даже в голову не пришел.
— Вся беда в том, что мы, волшебники, дедовскими способами работаем, — ухмыльнулся Чудакулли. — Хат. Хат. Хат.
— Исключительно удачная мысль, — произнес казначей, наблюдая за пляшущими в хрустальном шаре крошечными фигурками. — Отличный способ за всем наблюдать. Может, посмотрим, что сейчас идет в Опере?
— А как насчет того, чтобы заглянуть в «Скунс», что на Пивоварной? — предложил главный философ.
— Зачем? — спросил казначей.
— Так просто, — быстро ответил главный философ. — Давно там не бывал. То есть с самого рождения, хе-хе. То есть вообще никогда, ну, вы меня понимаете? Игра слов такая…
— На самом деле, — сказал профессор современного руносложения, — так нельзя. Нельзя использовать магический кристалл не по назначению…
— А по-моему, лучше назначения не придумаешь, чем смотреть по нему музыку Рока, — удовлетворенно сказал декан.
Человек-Утка, Генри-Гроб, Арнольд Косой, Старикашка Рон, Запах Старикашки Рона и собака Старикашки Рона неторопливо прогуливались вдоль края толпы. Денек выдался урожайным. Денек всегда выдавался урожайным, когда Достабль торговал своими сосисками в толпе. Некоторую пищу люди не смогут проглотить даже под воздействием музыки Рока. Даже горчица не способна заглушить определенные ароматы.
Арнольд собирал объедки и складывал их в корзинку на тележке. Суп под мостом будет сварен просто королевский.
