Сергей Панарин - ...И паровоз навстречу!
Затем провал.
Коля почему-то стоит на сцене и поет песню «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь»:
Военком в тишине постучался в двери.
Неужель ты ко мне? Верю и не верю.
Он повесткой махнул и сказал мне: «Милый,
Сколько зим, сколько лет! Где тебя носило?»
Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь,
Все мне ясно стало теперь.
Сколько лет я спорил с судьбой,
Чтобы не встречаться с тобой!
Шел я лесом, плыл за моря,
Только это, видимо, зря,
Зря косил я, прятался зря,
Все напрасно было!..
Да не просто поет Лавочкин! К нему и военком выходит с повесткой, и какие-то люди спешат: кто кирзовые сапоги на шею вешает, кто китель участливо на плечи накидывает, один сует автомат в руки, другой фуражку нахлобучивает… Сильно удивляется Коля и…
Снова провал.
Парень осознает себя солдатом, но служит не в ракетном полку под Москвой, а где-то далеко, среди снегов, на секретном ядерном полигоне. Носит свинцовые трусы, спит в противогазе, но ничего не помогает. Садится письмо писать: «Дорогие папа и мама! Я живу хорошо, просто замечательно. У меня все есть. Я по вам очень скучаю. А здоровье мое не очень: то лапы ломит, то хвост отваливается. А на днях я линять начал. Старая шерсть с меня сыплется, хоть в казарму не заходи, зато новая растет чистая, шелковистая. Так что лохматость у меня повысилась. До свидания. Ваш сын дядя Шлюпфриг»[14]. Срывает Лавочкин противогаз, бежит к зеркалу, а там отражается пес. В башмаках.
Опять провал.
Коля чувствует себя Колей, но не Лавочкиным, а Герасимовым, учеником шестого «б» класса. Лежит он на полу заброшенного дома, побитый и несчастный, потом доползает до подоконника и кричит из последних сил: «Алиса! Они меня пытали, но я ничего не сказал!..» А внизу стоит она в форме советской школьницы. Чуть вздернутый носик, огромные обиженные глаза, круглое личико с ямочками на розовых щечках… И – слеза течет единственная. А сама отвечает укоризненно: «Какая Алиса, Николас? Эльза я, Эльза! Поматросил, стало быть, и бросил? Эх, мужики!..»
Парню стало стыдно, и он проснулся.
Уже рассвело. Палваныч сидел на кровати и насмешливо таращился на Лавочкина:
– Слышь, рядовой, а кто эта твоя Алиса, про которую ты так кричал? Подружка, типа?
– Секс-символ восьмидесятых, – буркнул Коля, накрываясь с головой одеялом.
В комнату заглянул Всезнайгель:
– Господа, пора вставать! А это что за ящики?
– Я вчера по ошибке наколдовал, – голос Лавочкина прозвучал глухо.
– С чем они?
– Это, товарищ маг, боевые припасы к автомату Калашникова, – авторитетно заявил прапорщик Дубовых. – Сам автомат вот он – на стуле. Он представляет собой огнестрельное оружие с высокой скорострельностью. Поражает живую силу противника на расстоянии… э… на большом расстоянии.
– А вы не могли бы продемонстрировать? – спросил Тилль.
Коля вылез из-под одеяла:
– Сейчас я оденусь и спущусь во двор. Мне пришла в голову отличная мысль: автомат можно использовать в войне против моих клонов.
– Клонов?
– Ну, солдат, похожих на меня.
– Ага, если солдат не похож на вас, то автомат не действует?
Парень скривился:
– Похоже, к вам вернулось ваше своеобразное чувство юмора.
Палваныч умело вскрыл цинк и сноровисто набил патронами рожок. Второй (а в караул выдавали два) не стал.
– Чтобы не тратить драгоценный припас, – пояснил прапорщик.
Во внутреннем дворике россиян уже ждали Всезнайгель, Хайнц и графиня Страхолюдлих. У Дубовых застучало сердце. Хельга была обворожительна: изящное темно-синее платье, песцовый полушубок, длинные смоляные волосы, на которые падали редкие снежинки. Даже ее бледность казалась особенно привлекательной на фоне снега. Муза прапорщика Колю не вдохновляла. «Готичненько», – отметил парень и занялся осмотром двора. Каменный мешок, да и только. Несколько деревянных столбов, ворота стойла и в дальнем углу колода для разделки мяса.
– Вот, пожалуй, на колоде и испытаем, – вынес вердикт солдат. – Будет громко, но вы уж потерпите.
Он перевел автомат на стрельбу одиночными и с плеча всадил несколько пуль в деревянный чурбан.
Резкие хлопки «акашных» выстрелов произвели впечатление. Хельга спряталась за спиной Палваныча. Хайнц недоуменно поднял бровь. Тилль был в восторге.
– Бабахает отменно, дырки тоже вижу, – неестественно громко сказал он. – Что еще?
– Ну, если стрелять не в колоду, а в человека, то убивает наповал, – смутился Коля. – Теперь я переведу на стрельбу очередями. Представьте, будто на нас надвигается толпа врагов. Я не стану водить дулом, чтобы не было рикошета.
Лавочкин дал короткую очередь, но немного не рассчитал. Как известно, при стрельбе автомат забирает вверх. Последняя пуля прошла выше чурбака и отскочила от каменной кладки в окно второго этажа. Стекло разбилось.
Всезнайгель небрежно взмахнул рукой, окно восстановилось.
– Все, я понял, – промолвил колдун. – Несколько минут работы этой штукой уничтожат большой отряд солдат Дункельонкеля, так?
– Да. – Коля поставил автомат на предохранитель.
– И вы все время ходили с ней по нашему миру?
– Конечно, только у меня патронов не было. Без патронов не постреляешь.
Парень был озадачен: придворный маг был не особо рад обретению нового оружия против Черного королевства.
– Тю-тю… – присвистнул Тилль. – У вас, господа мои, ужасный мир. Я боюсь представить, что бы было, если бы Дункельонкель смог завладеть парой таких штуковин.
– Вот, ектыш, интеллигенция! – хохотнул Палваныч. – Я по-простому считаю. Ствол и комплект у нас, значит, будем плясать от этой печки. А прикидывать, что там «если бы да кабы» или как где чего, некогда. Предложение мое будет категорически верным. Я и Хельга садимся на ковровую авиацию дальнего подскока и оказываем огневую поддержку угнетенному народу Дробенланда. А вы, как мне перед сном доложил рядовой Лавочкин, летите с дипмиссией.
– Хм, план хорош, – согласился после недолгих раздумий Всезнайгель.
– Нет, в Дробенланд полечу я, – сказал Коля. – Автомат мой, я и должен…
– Ладно, рядовой, не дрейфь, верну оружие в цельности и сохранности, – заверил парня Дубовых. – Я же понимаю, Родина вверила автомат в твои руки, ты и ответственный. Да ты прикинь, что именно тебе придется там делать…
– З-знаете, я б-б-бы зашла в д-дом, – проговорила Хельга.
– Разумеется! Прошу вас, – захлопотал Тилль.
Лавочкин поймал Палваныча за рукав, дескать, надо остаться.
– Товарищ прапорщик, я ведь все понимаю, – сказал парень, пронзая командира пылким взглядом. – Стрелять там придется не совсем по людям, точнее, совсем не по людям. Там будут големы, тупые и бессловесные машины-убийцы. Их вырастили за неделю в магических котлах. Но самое страшное – у них моя внешность!
– Так, рядовой. – Дубовых взял Колю за плечи. – Признавайся: спиртягу пил, клей нюхал, травку курил? Хотя откуда тут… Неужели с катушек съехал?
– Да не съехал я! Вы были в отключке, когда Дункельонкель показывал нам по зеркалу…
– Замолчи! – прикрикнул Палваныч и тряхнул Лавочкина, надеясь привести его в чувство. – Тебя послушать, сам с ума съедешь. Ишь карикатура: «По зеркалу показывал»! Не распускай сопли. Давай сюда автомат, язви тебя Хейердал.
Парень сдался. «Надеюсь, на месте не растеряется», – подумал он.
Прапорщик зашагал в дом, что-то решил добавить на ходу, повернулся к Коле и… налетел на открытую дверь, больно треснулся головой.
– Ух-е! – вырвалось у мужика, и он сел наземь.
Рядовой не сдержал улыбки:
– Я ж говорил, не стучитесь там, где написано, что надо звонить.
Он помог командиру подняться.
– Вижу, вы столковались, – деловито сказал Всезнайгель, когда россияне вернулись в гостиную. Поправил седую прядку, белевшую в пышных черных волосах, надел теплый берет с ушами. – Готовьтесь, Николас, мы отбываем!
– Удачи, салапет, – сказал прапорщик.
– Вам тоже.
Коля сбегал в комнату, сгреб вещи, оделся и в коридоре встретил колдуна с ковром под мышкой.
– Пойдемте, – коротко скомандовал Тилль, выходя на улицу.
Он развернул ковер прямо перед крыльцом, прочитал заклятье, и предмет роскоши превратился в средство передвижения.
Солдат осторожно ступил на ковер, парящий в полуметре от земли. Потом сел Всезнайгель.
– Берегите лицо, Николас. А лучше – отвернитесь. Я-то поворожу, а вам, как я слышал, нельзя.
«И тут подколол», – отметил Лавочкин.
Ковер-самолет понесся на север.
Следующие несколько часов рядовой смотрел на бескрайние белые поля и леса, черные пятна сел, синь неба да насквозь промерзшую вату облаков. Он заметил печально известный забор, разделявший совсем недавно непримиримые государства Вальденрайх и Наменлос. Через какое-то время внизу показалась Циклопоуборная – памятник древнего каменного зодчества. «Наверное, Тилль нарочно прокатил меня по местам боевой славы, – выдвинул гипотезу Коля. – Уж мы тут зажгли с Болванычем!»
