Владимир Кунин - Кыся-2
-- Ты кончишь в психиатрической клинике, -- рассмеялся Манфреди. -- Коты чрезвычайно любопытны и то, что он следит за моими руками -- в этом нет ничего удивительного.
Плевал я на любопытство! Еще бы мне не следить за руками этого Руджеро Манфреди! Я и не пытался этого скрывать...
С возрастающей тревогой я смотрел, как Руджеро Манфреди вынимал из портфельчика аккуратно уложенный одноразовый шприц, ампулу с прозрачной жидкостью, ватку и небольшую пластмассовую бутылочку с кнопкой на горлышке.
А то я не знал, что это такое! Когда в прошлом году у меня заболел Шура Плоткин воспалением легких, то к нам приходила молоденькая участковая врачиха и сама трижды в день делала Шуре какие-то уколы. И трижды в день я видел шприцы, иглы, ампулы и ватки...
Врачиха была прехорошенькой и лечила Шуру как для себя. И не ошиблась в своих надеждах. Шура выздоровел и потом недели две день и ночь благодарил эту докторишку так, что мне иногда от их стонов и воплей хотелось с балкона выпрыгнуть. Так они меня достали своими благодарностями друг другу: Шура -докторишку за то, что она его вылечила, а докторишка -- Шуру, за то, что тот выздоровел...
Поэтому я очень хорошо знаю, что такое шприц и ампула!
И если эти два жулика собираются сделать мне укол и усыпить меня -- я им сейчас покажу, что такое, действительно, НАСТОЯЩИЙ РУССКИЙ КОТ, который всю свою жизнь -- от рождения и до смерти -- только и делает, что борется за свое существование!
Пусть они только ко мне приблизятся, пусть только попробуют вытащить меня из клетки!!! От них во все стороны клочья полетят!.. Уж если я профессионального убийцу -- Алика, с его длинным и почти бесшумным пистолетом, не испугался, то...
Но ни Руджеро Манфреди, ни Эрих Шредер даже и не пытались открыть клетку. Установив ее на заднем сиденье автомобиля, Манфреди вынул из того же портфельчика небольшую кривую ручку, вставил ее в какое-то отверстие, кажется, у толстого дна клетки -- мне, находившемуся непосредственно внутри клетки, это отверстие видно не было. Я мог о нем только догадываться.
А потом Манфреди стал медленно поворачивать эту ручку вокруг своей оси. Вначале я вообще не заметил ничего особенного, кроме скрипа под полом клетки. А потом вдруг сообразил, что на меня неумолимо надвигается боковая стенка всей клетки!
К моему ужасу, клетка становилась все уже и уже, и, наконец, стала настолько узкой, что я просто не мог в ней пошевелиться!
-- Не бойся, котик, не бойся, -- приговаривал Эрих Шредер. -- Это обычная клетка -- фиксатор. Мы тебе ничего плохого не сделаем.
Подонок! Как будто до этого он мне делал только хорошее!
Этот гад Манфреди крутнул еще полоборота ручкой, и теперь меня стиснуло между стенками так, что я чуть не лишился сознания!
Манфреди отбил кончик у стеклянной ампулы, набрал оттуда в шприц жидкость и сказал Шредеру:
-- Кот зафиксирован. Ты будешь колоть?
-- Коли, коли сам. Он на меня так смотрит... -- отмахнулся от него Шредер и ласково сказал мне: -- Не пугайся, котик. Сейчас ты у нас поспишь, отдохнешь...
-- А представь себе, что кот тебе вдруг отвечает: "А не пошли бы вы, герр Шредер, ко всем чертям?!." -- разоржался Манфреди.
-- Наверное, однажды так это и произойдет, -- ответил Шредер.
Тут я ощутил легкий укол в задницу и почувствовал, как высвобождая меня, стала отъезжать стенка клетки. Я попытался встряхнуться, но ноги меня не держали и я рухнул на пол клетки.
Последнее, что я услышал, был смех Манфреди:
-- Эрих, не затягивай с визитом к психиатру...
... А потом вдруг, откуда ни возьмись, я вижу Шуру Плоткина в нашей ленинградско-петербургской квартире!..
Шура мотается по захламленным и неубранным комнатам, бросает какие-то тряпки в чемодан, валяющийся на полу, и раздраженно говорит мне так, будто не видел меня всего часа три:
-- Ну, где ты пропадаешь, Мартын?! Я с величайшим трудом выбиваю в Союзе журналистов путевки на Черное море, а ты и ухом не ведешь! Я пытаюсь оформить документы на тебя тоже, а мне говорят: "Предъявите кота". Я им говорю: "Он вот-вот явится...". А они мне: "Вот когда явится, тогда и будем оформлять!" А ты шляешься черт знает где!
-- Шура! Шурик!.. -- в отчаянии кричу я, и вдруг понимаю, что кричу НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ГОЛОСОМ!!! -- Мы никуда не можем уехать! Ни ты! Ни я!.. Я обещал Водиле, что ты присмотришь за его маленькой дочкой Настей! Шура, мы не можем его бросить в таком состоянии... Мы должны их немедленно разыскать!
Шура продолжает метаться, собирает вещи и спрашивает меня:
-- Ты свое кресло будешь брать с собой на море?
-- Плевал я на кресло! Плевал я на море!.. -- кричу я в ответ. -- Я вообще никуда не поеду!.. Что с тобой, Шурочка?! Что происходит?!
Шура неожиданно спокойно садится в мое кресло и говорит:
-- Ты хочешь правды? Пожалуйста. Я отвык от тебя, Мартын. И ты сделал для этого все! Своими собственными лапами.
-- Что ты говоришь, Шурик?! -- заплакал я. -- Это невероятно...
-- Вероятно. И прости меня, Мартын... Я должен сказать тебе все. Случилось так... Короче, теперь у меня есть другая Кошка. Извини, Мартын, но я хотел быть честным до конца.
И тут я вижу, как на спинку кресла, в котором он сидит, откуда-то вспрыгивает та самая рыжая Киска, которая работала на этих страшных Кошко-Собаколовов -- Пилипенко и Ваську. На которой погорел и я!..
-- Ты с ума сошел, Шура! -- в панике кричу я. -- Эта рыжая блядь -примитивнейшая завлекуха! Известная Пилипенковская "подсадная утка"! Она заложит тебя в три секунды!.. На нее, как на живца, Пилипенко и Васька отлавливают лучших Котов, а потом умерщвляют их в институте физиологии или делают из них шапки!.. Ты хочешь стать шапкой, Шура?!! Так эта потаскуха тебе в два счета поможет!
-- Мартын! -- строго прерывает меня Шура. -- Не смей говорить о ней в таком тоне. Ты, в первую очередь, делаешь мне больно. Я этого не заслужил.
-- А я -- заслужил?!! -- ору я своим жутким Человеческим голосом. -- А Водила -- заслужил?! Его маленькая Настя -- тоже заслужила?!
Тогда Шура встает из кресла и снова начинает собирать вещи. И эта рыжая стерва, не прекращая мурлыкать и тереться о Шурины ноги, помогает ему укладывать чемодан!..
-- Что ты так волнуешься за своего Водилу и его Настю? -- усмехается Шура. -- Они сейчас в соседней комнате и ты можешь немедленно убедиться, что с ними все в порядке.
Я как умалишенный мчусь в соседнюю комнату и вижу исхудавшего м а л е н ь к о г о Водилу, завернутого в детское одеяльце. Рядом детский стеклянный рожок с соской...
Водила лежит на пустом книжном стеллаже рядом с письменным столом. На столе Шурина пишущая машинка без ленты. Все покрыто толстым слоем пыли. На верхней полке стеллажа сушатся пеленки...
Вокруг стола в танце извивается полуголая здоровенная деваха лет двадцати пяти. Выглядит она так, будто только что выпрыгнула из порнушного журнала.
-- Боже мой!.. -- в ужасе я бросаюсь к Водиле. -- Водила, родненький... Что происходит?! Объясни мне -- я ничего не понимаю...
-- А... Это ты, Кыся?.. А я уж думал, что и не свидимся... Хорошо, что ты вернулся, -- тихо шепчет Водила.
-- А это кто?.. -- спрашиваю я и показываю на порнодевицу.
-- Так это же моя Настенька!.. Неужто не узнал? А все говорят, что она на меня похожа. Настенька, познакомься... Это мой корешок -- Кыся. Я тебе про него рассказывал...
Я, совершенно по-Человечески, протягиваю ей лапу и слышу, как говорю стандартную фразу, которая у Людей в пятидесяти случаях из ста не соответствует истине:
-- Очень приятно!
Она ложится на тахту, тоже протягивает мне руку, но не пожимает мне лапу, а сразу берет меня за ЭТО САМОЕ между моих задних лап, а второй рукой затаскивает меня на себя!..
Я с трудом вырываюсь от нее, подползаю к Водиле и шепчу:
-- Но ты же говорил, что она маленькая?!
-- А она подросла, -- тихо отвечает мне Водила. -- Время-то идет, Кыся. И, как говорится, диктует нам свои законы!
От ярости я подпрыгиваю чуть не до потолка и воплю в истерике:
-- Нет! Нет!!. Нет!!! Я не хочу этих законов!!! Я хочу жить по своим законам -- они у меня одни на все времена!..
-- Ну, бля, ты даешь, Кыся... -- в своей обычной манере огорченно шепчет обессиленный и м а л е н ь к и й Водила.
Я понимаю, что за время моего отсутствия в моей стране что-то должно было измениться, но я так был свято уверен, что ни меня, ни круга моей любви и моих привязанностей эти изменения никогда не коснутся, что теперь находился в состоянии полной раздавленности. Я был буквально "по стенке размазан", как сказал бы тот, бывший мой Шура Плоткин...
И хотя в каком-то затылочном участочке моего мозга билась мыслишка, что все происходящее сейчас всего лишь сон, кошмар, наркотический бред, -состояние мое было ужасным. Я оказался никому не нужен, и это меня сломило...
Я тихо вышел на балкон, мысленно попрощался со всеми и выпрыгнул с восьмого этажа.
