Кир Булычев - Осечка-67
— Очень интересно, — сказала Зося. — Вы смотрели «Мужчину и женщину»?
— Нет. Что это?
— Картина о настоящей, чистой любви. Французская.
7
Владимир Ильич Ленин обогнал товарища Ярхо и первым подошел к двери подъезда. Давно немытое стекло было серым, в подтеках от ноябрьских дождей.
— Кажется, казаков не видно, — сказал Ленин.
— И юнкеров тоже нет.
Ленин поправил повязку, скрывавшую половину лица, и надвинул кепку пониже на рыжий парик. Наверху хлопнула дверь. Телевизионная камера на площадке второго этажа стрекотала приглушенно, и в полутьме фигуры операторов казались привидениями.
— Пойдемте, товарищ Ильич, — сказал Ярхо, имитируя эстонский акцент. — В Смольном нас ждут.
— Да, уже пора.
Владимир Ильич осторожно распахнул дверь, и этот исторический жест моментально повторился миллионнократно на экранах всех телевизоров Советского Союза и телевизоров прогрессивных европейских стран, включенных в систему Интервидения.
Холодная дождливая ночь схватила путников и понесла их к мосту, к Неве, к опасности и славе. Ярхо шагал впереди. Его широкие шаги были уверенны, но осторожны. Ленин шагал сзади. Повязка мешала ему смотреть и быстро намокла, отчего казалось, что к щеке приторочена мокрая тяжелая подушка.
Поздние зрители теснились на тротуарах, и шепот: «Идет!» перекатывался вперед, забегая за несколько кварталов.
Знакомая по книгам и кинофильмам фигура вождя в длинном узком пальто с бархатным черным воротником, в рабочей кепке и с подвязанной щекой — вождя, идущего взять в свои руки руководство восстанием, — ставила все на свои места.
Нарушая все правила мероприятия, путников обогнала телевизионная машина с вращающимся локатором на крыше. Она была кое-как замаскирована под катафалк, и цилиндры операторов и режиссера зловеще покачивались над темной улицей.
Длинное рыло камеры, высунувшееся с тылу катафалка, в последний раз дало на экраны крупным планом лицо Ленина. Зная, что его снимают, Владимир Ильич старался унять дрожь в плечах. Дождь пронизывал его до костей, и казалось, что ледяные капли стекали по печени. Заныл зуб. Еще позавчера жена настойчиво рекомендовала сходить к зубному, но в поликлинике ВТО запись была только на три дня вперед.
Ярхо отряхнулся и закурил, прикрывая огонек от ветра широкими ладонями.
— Спрячьте пачку, — сказал Ленин. — Кто пятьдесят лет назад курил «Беломор»?
— Нас не снимают, — сказал Ярхо. Он говорил уже без эстонского акцента. — Они поехали к вокзалу. Там сейчас начнутся бои.
— Прибавим шагу, — сказал Ленин. — А то разведут мосты.
— Нет. Сегодня ночью их держат путиловцы. Красная гвардия.
— Во сколько нам надо быть в Смольном?
— Пока есть время. Неплохо бы зайти куда-нибудь согреться.
— Вы с ума сошли. Этого же не было.
— А кто знает… В ту ночь мы за ними не наблюдали. Ярхо выбросил окурок, и он внятно зашипел в черной луже.
Издалека зацокали копыта.
— А ну-ка, отойдите, Владимир Ильич, в эту подворотню. Похоже на казачий разъезд. Боюсь, не засекли ли они, эти троцкисты, вашу явочную квартиру.
— Ближе к тексту, — строго сказал Владимир Ильич, ныряя в темную подворотню. — Какие еще троцкисты? Лева должен сидеть в Смольном и руководить, пока меня там нет.
— Не может быть!
— Да и в самом деле не может быть. Решили обойтись без этой политической проститутки! Там Подвойский и Свердлов. Верные люди. Из ревизионной комиссии.
Казачий разъезд быстро проскакал мимо подворотни, и брызги, поднятые копытами коней, влетели, как от проезжающего автомобиля, в подворотню.
— Пойдем дальше?
— Пойдем. И осторожнее. Шутки шутками, а если мы попадемся на глаза казачьему патрулю, может получиться скандал.
На углу горел костер. Вокруг стояли красногвардейцы. Винтовки были сложены в пирамидку.
— Свои, — сказал Ярхо. — Еще через два квартала мост. А там до Смольного рукой подать.
— Скорей бы, — сказал Ленин.
Один из красногвардейцев повернулся на звук шагов.
— Кто идет? — спросил он.
— В Смольный, — ответил Ярхо. — Пароль — победа. Телевизионщики не проезжали?
— Нечего вам в Смольном делать, — сказал красногвардеец.
— Ты так не разговаривай, — стараясь быть вежливым, сделал замечание Ярхо. — Не знаешь, с кем говоришь.
— Знать не хочу, — сказал красногвардеец.
— А надо бы догадаться. Вас предупредить должны были.
— Знаешь что, — вдруг разозлился красногвардеец. — Вместо того, чтобы нотации читать, предъявил бы документы.
Остальные красногвардейцы тоже повернулись к задержанным и внимательно прислушивались к разговору.
— Какие еще документы? — грозно спросил Ярхо. — Не может быть у нас документов. Мы же пароль сказали. И давайте в сторонку, не задерживайте. А то потом локти кусать будете, как в обкоме вызовут вас на ковер.
— Вась, а он тебя пугает, — сказал один из красногвардейцев.
Красногвардейцы довольно громко, не опасаясь казачьих патрулей, засмеялись.
Может быть, вся эта история и закончилась бы благополучно, не вмешайся в нее Владимир Ильич.
— Товагищи, — вдруг сказал он. — Я указываю вам на недостаток геволюционной бдительности. В тот момент, когда вгаг может победить, ваши гужья стоят незагяженны.
— А это что за маскарадная маска? — поинтересовался красногвардеец. — Зуб болит? Врезали?
— Товагищи! — уже громче сказал Ленин. — Я вам именем геволюции пгиказываю…
Он не договорил. Красногвардеец подошел к нему вплотную и сказал:
— Как будто они.
— Мы, мы, — поддержал его Ярхо, решивший, что его наконец узнали.
— И точно, — сказал второй красногвардеец. — Один высокий громила, он замок снимал. Второй, маленький, круглый, и пришил тетю Зою.
— И документов нет, — поддержал его второй.
— Вы же путиловцы! — успел крикнуть Ярхо, когда ему начали крутить руки.
— Мы не путиловцы, а ОБХСС, — ответил красногвардеец и показал под светом повязку с надписью «дружинник» и без ятя на конце. — Нас вместо милиции здесь оставили. Не всем же в зрелища играть. Кому-то и работать надо. А то ваш брат под шумок тут такого натворит… Ну ладно, пойдем в отделение, там разберемся.
Тем временем другой красногвардеец всмотрелся в лицо Ленина и, ничего не разглядев, сказал товарищу:
— Включи-ка фонарик. Чтой-то лицо его мне очень знакомо.
— Я — Ленин, — сказал Владимир Ильич. Ему уже нечего было терять. Время шло, и в любой момент могло начаться восстание. «Вчера было рано, завтра будет поздно», — повторял он про себя.
Красногвардеец вонзил ему в лицо луч карманного фонарика. Ленин зажмурился. Одним движением красногвардеец сорвал с Ильича мокрый парик, повязку и, как назло, нижний парик с лысиной и бородку.
Человек, стоявший перед красногвардейцем, уже ничем не напоминал вождя революции.
— Обознался, — сказал красногвардеец. — А то чем-то показался похожим.
— Я — Ленин, — повторил вождь революции.
— А ты проходи, проходи. За Ленина ты еще дополнительно получишь. Таким именем не шутят, — сказал красногвардеец, подгоняя задержанных.
8
Часам к трем ночи Керенского вызвали на совещание кабинета министров. Он сказал Зосе, что постарается поскорее вернуться, и Зося пока, чтобы не заснуть завтра, в самый разгар событий, прикорнула на диванчике у гардероба. Там ее и нашел Боря Колобок, собиравший к себе командиров отрядов.
Ночь была злой и темной. С крыши Генерального штаба вырывались слепящие лучи прожекторов, ощупывали фасад Зимнего, пустые баррикады и елозили по площади, освещая овалами дождливую рябь луж. Несколько милиционеров, переодетых городовыми, но с красными повязками на рукавах, закрывали ворота в арке Генштаба. Ворота будут распахнуты в момент штурма.
Из окна комнаты Колобка было видно, как первые отряды рабочих и красногвардейцев подходят со стороны Исаакиевского и прячутся от дождя под промокшими, еще не совсем облетевшими деревьями.
— Докладывайте обстановку, — сказал собравшимся Колобок. Он был строг и подтянут и сильно отличался от давно знакомого и привычного Колобка.
— Мои юнкера уже собрались внизу, — сказал Симеонов. — Почти все. Человек пять отсутствуют, в основном по уважительным причинам. Загребин с завтрашнего дня уходит в отпуск, у него путевка есть — я его отпустил. У одного мать заболела. У Бугаева обострился радикулит.
— Как с оружием?
— Все в порядке. Двадцать винтовок, один пулемет. Четырнадцать охотничьих ружей. И выставка пистолетов из галереи нижнего этажа.
— Дудник, как у тебя?
— Свинец достали. Льем пули. К утру килограммов сто сделаем. Подгонять только трудно. Часть оружия — семнадцатого-шестнадцатого веков.
— Мальчики, — сказала Зося, — вы с ума сошли. А если Антипенко узнает?
— Ничего не узнает, — сказал Извицкий. — Я позаботился. Мы с ним восемьсот грамм коньяку приняли за победу революции. Кстати, я пошел бы поспал. Все равно пушки мои без замков.
![Галина - [email protected] - Пациент](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
