Алекс Орлов - Тютюнин против ЦРУ
– Слушай, а фонарика у тебя нет?
– Фонарика? – Окуркин почесал макушку и хмыкнул. – Действительно, нужно было фонарик прихватить. Но тут уж ничего не поделаешь. Пока попользуемся лампой.
– А это что такое? – спросил Тютюнин, указывая на ржавую цепь, которая одним концом крепилась к вбитой в стену скобе, а вторым заканчивалась на ржавом ошейнике с клепкой вместо замка.
– Да хрен его знает. Может, старушка здесь собачку держала.
– На такой цепи не то что собачку, медведя можно держать, – заметил Тютюнин.
– Слушай, Серег, остынь. Откуда я знаю – я ж не Пушкин. Пошли лучше в погреб.
В погреб пришлось спускаться по скрипучей лестнице, которая, казалось, вот-вот обрушится.
– Не бойся, я уже на земле стою! – крикнул откуда-то снизу Леха, и в темноте заметался огонек его лампы.
Вскоре и Тютюнин закончил долгий спуск, а когда посмотрел вверх, то не обнаружил там светлого квадрата.
– Неожиданно, да? – спросил довольный Леха. – Я когда здесь первый раз был, так чуть не обделался. Это обманный эффект такой.
– Оптический? – уточнил Серега, у которого по физике в школе случались четверки.
– Ну ты спросил! Пойдем лучше, я тебе магазин покажу.
Леха повернулся и пошел по какому-то туннелю. Тютюнин, чтобы не отстать, поспешил за ним.
– Вот, смотри! – Леха осветил лампой старые деревянные полки, на которых стояло множество склянок с самым разным содержимым.
– И что же это такое? На варенье не похоже.
– Конечно не похоже. Это бабулины притирки, мази, настойки и прочая природная аптека.
– А зачем ей так много нужно было? Она что, сильно болела?
– Ты, Серег, в не правильном направлении мыслишь, – с наставительными интонациями произнес Окуркин. – Ты бы лучше поинтересовался, на чем эти травки настаивались.
– Неужели все это? – От промелькнувшей догадки Тютюнину стало теплее.
– Да, Серег, все это или почти все настояно на чистейшей деревенской самогонке. Так что нам тут работы непочатый край.
– Здорово! Вот только закуски нет.
– Закуски нет – тут ты прав. Но если б Ленка заметила, что мы с собой харчи потащили, расправа была бы скорой и жестокой.
Леха приподнялся на цыпочки и снял с полки приглянувшуюся ему трехлитровую бутыль.
– А как же ты за руль потом сядешь? – вспомнил Тютюнин.
– Да пока мы с тобой траву рубить будем, все выветрится. А когда пообедаем, вообще следа не останется. И потом, чего бояться – у меня ж в «запорожце» турбина!
11
При свете керосиновой лампы содержимое трехлитровки светилось как янтарное. Леха открыл пластмассовую крышку и дал Сереге понюхать.
– О-о! – протянул Тютюнин. Он был приятно удивлен тонким фруктовым запахом, поскольку ожидал чего-то совершенно другого. Им с Лехой приходилось пить такие вещи, что врачи из «скорой помощи» только удивлялись, как пациенты к их приезду еще оставались живы. А тут – сюрприз. Дивный фруктовый аромат.
– Из банки, что ли, будем? – спросил Тютюнин.
– Ну зачем из банки? Это харчи принести сложно, а стаканчики – вот они!
С этими словами Леха движениями фокусника открыл с легким щелчком два раскладных стаканчика.
– Попрошу наполнить, – сказал он, подставляя стаканы, и Серега налил из банки по первой порции. Затем вернул ее на полку и принял от Лехи стопочку.
– За что пьем?
– За удачное начало рабочего дня! – провозгласил Леха. – И чтобы Ленка не дозналась. Ну, поехали…
Оба друга одновременно опрокинули свои порции и, следуя традициям школы, выдохнули пары.
– Хорошо пошла, – заметил Тютюнин.
– Лучше не бывает. И закуски никакой не надо.
– По второй?
– Не возражаю…
– Стоп! А где банка? И где полки? Где все, Леха?
Тютюнин огляделся и понял, что находится в ярко освещенном помещении с неясно очерченными стенами. Они как будто состояли из утреннего тумана.
– Какая-то хреновина, Серег, – подал голос Окуркин.
– О, и ты здесь! А я думал, это только мой глюк.
– Видать, общий, – сделал вывод Леха.
Неожиданно прямо из туманной стены выплыл какой-то размытый осьминог. Он подплыл к Сереге с Лехой поближе и издал нечто похожее на «бу-бу-бу».
– Мама родная! Кажись, опять «белая» началась! – страшным шепотом произнес Леха.
– Не болтай. Одновременно у двоих «белая» не бывает, – не слишком уверенно заметил Сергей.
Между тем осьминог принял обличье шара, и вокруг него закрутились шарики поменьше, которые теснили друг друга и обступали Леху и Сергея со всех сторон.
– Бу-бу-бу-бу? – пробубнил самый большой шар.
– Он чего-то спрашивает, Серег.
– Вроде да, – согласился Тютюнин. А затем его осенило:
– Так это ж инопланетяне, Леха! Собратья по разуму!
– А как мы к ним попали? – спросил Окуркин, испуганно косясь на наплывавший прямо на него шарик. Лехе даже показалось, что он слышит смех.
В прошлом году, когда его забрали прямо с попойки в гараже и отвезли в «дурку», он тоже слышал смех.
«Неужели опять „белая“? – в страхе думал Окуркин. – Завяжу! Честное слово завяжу!»
Большой шар попытался сказать что-то еще, а затем превратился в красный пластмассовый стул. Из стула перетек в зеленое яблоко с синими листочками и, наконец, принял обличье толстого китайца в шелковом малиновом халате.
Маленькие шарики сейчас же превратились в дюжину шумных китайчат, и те забегали по дощатому полу просторной беседки, стенами которой теперь служили увитые плющом деревянные решетки.
– Как сложна аднака на вас настроица. Уй как сложна! – произнес китаец и, подойдя к Сереге, потрепал его по щеке. – Хароший панарепа! Большой панарепа! Вкусный панарепа!
Затем то же самое он проделал с Лехиной физиономией и также остался ею доволен.
– Тебя мы кушать сегодня, – пообещал китаец Окур-кину. – А его – завтра! – добавил он, указывая на Серегу.
Услышав это, китайчата радостно заулюлюкали и стали собираться вокруг Лехи.
– Ну-ка, минуточку, уважаемый, – откашлявшись, начал Серега. – Мне кажется, здесь какая-то ошибка. Мы с приятелем никакие вам не панарепы. Мы люди. И, если уж на то пошло, мы граждане Российской Федерации…
– А-а, – закивал китаец. – Твоя хочет съели сегодня, а его, – тут он указал на Леху, – скушали завтра?
– Не совсем так. Просто мы попали к вам случайно и еще не знаем, какие здесь порядки. Хотелось бы услышать ваше имя. Вот меня зовут Тютюнин Сергей. Моего друга – Алексей Окуркин. А как вас зовут?
– Я хочу твоя кушать, – расплываясь в счастливой улыбке, произнес китаец, словно не слышал вопроса. Затем он нежно дотронулся до Серегиного локтя и певуче произнес:
– Хочу кушать твоя сейчас…
Окуркин и Тютюнин переглянулись.
– Это людоеды какие-то, – пришел к выводу Леха. – А давай им наваляем, чего с ними разговаривать? Сейчас я этому толстому в пятачину дам.
– Постой, – одернул его Серега. – Неизвестно, сколько их тут вокруг сшивается. Нужно попытаться с ними договориться, Восток – дело тонкое.
– Моя хочет кушать, – произнес китаец и, схватив Серегу за рукав, потащил за собой.
– Ну-ка стоять! – закричал Окуркин и рванулся на выручку, однако милые, похожие на кукол китайчата неожиданно преобразились, и их стальные, с крючьями вместо зубов челюсти защелкали у Лехи перед носом.
Тот в ужасе отпрянул, а его друг Тютюнин принялся отбиваться от настойчивого китайца. Однако это было не так просто. Людоед оказался таким сильным, что старания Тютюнина больше походили на трепыхание мотылька в лапах льва. Поняв, что гибель близка, Серега заорал, как раненый Тарзан, и этим вывел китайца из себя.
– Ну пачиму твоя шуметь, а?! – строго спросил тот. – Ничего не больна – твоя понимаешь? Ничего не больна. Твоя засыпать, а мы кушать.
– Вы не имеете права меня есть! Я член профсоюза! Я не хочу умирать, у меня жена Люба дома осталась!
– Пачиму твоя шуметь, а? – снова принялся за свое китаец. – Твоя же мамбаца пил? Зачем пил мамбаца, если не хочешь твоя кушать мы?
– Так.., эта хреновина мамбацей называлась? – перестав шмыгать носом, спросил Серега.
– Мамбаца, – кивнул голодный китаец. – Если попил, стал мой панарепа. Хороший панарепа. Вкусный панарепа… Я на твоя настраивался, много сила потерять, детки тожа кушать нада, а твоя почему не хотеть?
– Прости меня, Серега, это я виноват! – прорыдал Окуркин из угла беседки, куда его загнали зубастые китайчата. – Старушка меня подставила-а! Предложи ему выкуп, Серега! Слушай, хунвейбин, забирай мой «запорожец», у него днище луженое! Только нас отпусти!
– А «запорожца» хароший панарепа? – тут же заинтересовался китаец.
– Хороший, хороший, – закивал Тютюнин. – Железный, крепкий, ты на нем до пенсии кататься будешь…
– Нет, моя мяса нада. Мяса панарепа.
– Тогда колбаски! – дрожащим голосом произнес Серега. – Вкусной колбаски, панарепистой. Костей в ней нет, только чистое мясо. Твоя любить мясо, хунвейбина?
