Инесса Ципоркина - Дерьмовый меч. Дилогия
— Да так! — раздраженно отмахнулся Деанус. — Он сам на себя наклал… то есть наложил заклятье недоступности. Теоретически мы знаем, где он, но нащупать… то есть отыскать этого гомофоба так и не удалось. Проклятая магия эльфов!
Мене-Текел-Фарес восхищенно присвистнула:
— Это ж надо! Ловкач наш молодой король — его так просто за жопу не ухватишь! — Но я не обратила внимания на фамильярность в отношении монаршьей особы. Мой ум усиленно работал.
Все ясно. Потому и свисток не работает. Его тоже осенило заклинанием недоступности. Никакой вернувший себе либидо ректор не сможет разрушить чары, которые наклал-наложил сильномагучий эльф. И никто не сумеет — мне ли не знать, что такое эльфийская магия, которую я познала в три дня! Качество познания, впрочем, было соответствующее. Внезапно мне захотелось плюнуть на все и отправиться домой. В Мудротеево. Там нет ни магии, ни эльфов, ни квестов, одни тефтельки и простая, понятная жизнь с устаревшими за время моего пребывания в ином мире дизайнерскими шмотками.
— Может, встанем и пойдем себе потихоньку? — сочувственно предложила Менька.
— Куда? — безнадежно вопросила я.
— В библиотеку! — радостно предложил Прозак.
— Ты что, дня без баб прожить не можешь? — с отвращением поинтересовалась я.
— В библиотеке, кроме баб, — язвительно ответил братец, — еще и умные книжки имеются. Пороемся в них, отыщем суперское заклинание воссоединения мужей и жен, проведем обряд — и вуаля!
Вуаля… Невольно захотелось подыскать для лаконичного ответа рифму, которую и искать-то не требовалось. Ну что, действительно, ответишь этому книжному червю? Что он может понимать в великом горе женщины и королевы?
Нет, не стоит напоминать мне про восьмитомник «Экспресс-метод обучения „Собачьему вальсу“» маэстро Дабстепини и про Философский Рояль. Почему? А потому что гладиолус! Рояль исполняет самое сильное желание исполнителя, так? И кто мне сейчас скажет, каково мое самое сильное желание? Хочу ли я вернуть Розамунда или хочу его прибить за все мои мучения? А может, демон продолжений в моей душе хочет вечно таскаться по бездорожью верхом и пешком, исполняя черт-те какие желания, причем даже не мои? Или моя депрессия зовет меня обратно в Мудротеево, где я уже через сутки пожалею о том, что родилась — не говоря уж о том, что вернулась?
Да мне лучше вообще забыть о существовании проклятого инструмента, за одну нехитрую мелодийку превратившего трех милых мальчиков в три ходячих здеца. Что он сотворит со мной и с Розамундом, не может сказать и сам профессор Фрейд. И профессор Лёдд тоже. И не спрашивайте меня, чего же я на самом деле от жизни хочу. На все вопросы буду отвечать только в присутствии своего психотерапевта.
Потуга двадцать третья
У моей команды эмоциональный уровень, как у солдатского сухаря. Им нипочем не понять моей сложной, неоднозначной натуры. Они не ведают, что после обнаружения на себе порчи, психических дефектов и темномагических проклятий всякая женщина вправе съесть ведерко мороженого и поплакать трое суток. А я королева! Мне можно и неделю кукситься!
Вот я и куксилась второй день в своих апартаментах, отмахиваясь от утешений — хорошо хоть не мечом. Однако принесенное из студенческой столовки пирожное есть не стала. Знаем мы здешние деликатесы, из-за них и в ад зряшным делом загремели. Мало ли какие Малохоли над ним потрудились на сей раз и кто знает, куда меня в следующий раз с тех пироженок телепортнет? Заверения, что пирожное было честно украдено воришкой Гаттером, не внушали доверия. Как и вся сволочная Хогвартсорбонна. О чем и было сказано профессору Лёдду, принявшему временное руководство этой богадельней в свои руки. Шамбл Д’Ор, почти насмерть затра… восстановленный суккубом, впал не то в нирвану, не то в летаргию, а может, в кому.
Лёдда это, похоже, вполне устраивало. Он даже прибежал подлизываться, принес ведерко крем-брюле с шоколадной крошкой. И уверял, будто лично проверил мороженое на темномагичность и заклятость. Сняв крышку, я увидела выеденное ложкой прямо посредине углубление и убедилась: действительно, проверил. Хорошо хоть не ополовинил, эксперт.
Эх, еще бы сериальчик какой поставить… из жизни психбольницы. Сидеть и кукситься в полном комфорте — с мороженым, сериалом и подлизывающимся и.о. ректора. И никуда не ходить, никому не помогать, никого и ничего не искать. Может, у меня кризис жанра? Может, я не желаю больше впутываться в приключения, а собираюсь впутываться в любовные истории? Вот как возьму и спутаюсь, то есть впутаюсь прямо здесь и прямо сейчас! Только найду с кем…
Я шмыгнула носом: да кого я обманываю? Кабы не вся эта маета, через которую пришлось пройти, чтобы вернуть себе мужа — или хотя бы утешиться мыслью, что так его МОЖНО вернуть… Наверное, поплакала-поплакала бы месяц-другой и устроила кастинг на роль нового супруга. В перерывах между заседанием госдепа, совмина и прочего госплана. А так… в чертова раскосоухого вложено все мое сердце и килограммов пять нервных клеток. Как его бросишь-то? Опять же, брось я Розамунда на произвол судьбы — и отношения с эльфами ухудшатся к Ибене-матери…
— Ыах! — зевнуло материализовавшееся рядом тело. — Тебе чего, малышка?
Нет, я вовсе не завизжала, как резаная, и не взвилась на вершину балдахина, как могло показаться. Страх и ужас перед внезапно появляющимися в моем личном пространстве индивидами у меня отпал еще в замке Кабздецов, будь они неладны всей семейкой!
— Но-но! — снимая меня с балдахина, погрозила пальцем с дециметровым маникюром какая-то незнакомая… тетя. — Не ругай моих зятя и ятровку!
— КОГО?! — громогласным шепотом спросила я.
— Сношенницу, — любезно пояснила эта развратница.
А как еще назвать особу, которая выглядит, как Софи Лорен в одетом виде и как Джейн Мэнсфилд в полуголом? Сидела в маленьком черном платьице с сиськами навыпуск на моей же собственной кровати и подпиливала ногти, словно я ее сюда за этим самым и пригласила. К себе в кровать. Нейл-артом заняться.
— Кто вы такая и почему рассказываете мне, с кем у вас сношения? — начала я осторожно. За время проклятого квеста поневоле научишься осторожничать даже с педри… с лесб… с особами, хотящими странного.
— Потому что мои сношения объясняют мое появление здесь, — пояснила Лорено-Мэнсфилд и вдруг захлопала в ладоши: — Марожына! Крем-брюлешка! Хочу, хочу!
— Угощайтесь, — подтолкнула я этой ненормальной ведерко. — У меня еще пироженка есть, хочешь? — Я и не заметила, как перешла на «ты». Зато мысль скормить непроверенное на заклятость пирожное незнакомке была вполне четкой — только что в воздухе не висела. Поэтому я нисколько не удивилась, услышав:
— Да нормальное пирожное, нисколько не заколдованное. А еще сладкое есть?
Моя выдающаяся интуиция подсказывала мне: надо дать этой сладкоежке все, что она попросит. Вот просто ВСЁ. Поэтому я сунула два пальца в рот и… нет, ничего подобного — свистнула так, что Хогвартсорбонна содрогнулась. После чего затребовала от прибежавших на шум салабонов-первокурсников столько углеводов, что Хогвартсорбонна содрогнулась вторично.
Полулежа на моей кровати, вытеснив хозяйку в кресло и пожирая — буквально — тортик за тортиком, гостья наконец соизволила объясниться:
— Братца моего помнишь, бога плодородия?
— Его забудешь, пожалуй! — охнула я. — Так он твой брат?
— Ага! — кивнула богиня, облизывая пальцы с ногтями вместе. Выглядело так, будто кому-то приспичило вылизать пяток метательных ножей. — А его новые родственники мне зять и ятровь.
От мыслительного напряжения глаза у меня слегка закатились под лоб, но я смогла. Осилила.
— То есть бог плодородия женился? На Флагелляции Кабздец?
— Да я меня упаси! — оторвавшись от лохани с грильяжем и халвой, замахала липкими от шоколада руками сестра бога секса. — На Пидере. Он хороший мальчик, скромный.
Сдержав вопль: «Это Пидер-то скромный?!», я поинтересовалась:
— А как же пидерова жена?
— Да ничего так, — повертела пальцами в воздухе любящая — как это? — золовка. — Сойдет за младшую жену. Со временем. А пока в наложницах походит.
— И ты поэтому здесь? — с некоторой опаской спросила я, все еще не представляя, зачем сестра бога плодородия могла заявиться ко мне в спальню — ну разве что пожрать. Ее аппетиты ничуть не уступали братниным, только в другом плане. Хотела бы я быть как она: жрать, жрать, жрать — и худеть, худеть, худеть.
— Но ты же позвала! — так, словно это что-то объясняло, высказалась гостья. — Мы теперь родственники, должны помогать друг другу.
Я потерла нос. Почесала в затылке. Побилась лбом об столбик кровати. Столбик жалобно скрипнул и покосился. Пришлось стукнуться еще раз — теперь об стену, покрытую гобеленом с изображением десяти оркских секс-символов столетия. Вытереть вспотевшее лицо чьей-то мускулистой зеленой спиной. И обратиться к визитерше:
