Антон Мякшин - Бес специального назначения
— А… — зловеще протянул Штирлиц, отступая на шаг и вскидывая синдамот. — Так ты, рогатый, не из наших?.. Брат-близнец, убери-ка голову, сейчас я этого гада шлепну! Шпион!
— От шпиона слышу!
Вообще-то, я бес незлобивый. Даром, что исчадием преисподней считаюсь. Но тут меня, что называется, переклинило. Сейчас я, братцы-близнецы, буду зверствовать. Эх, жаль со мной нет достопамятного Ука-Шлаки. Он бы этого типа с потрохами сожрал — в самом прямом смысле. Степан Федорович, как и был, в скрученном состоянии, полетел на утоптанное дно окопчика. Штирлиц приготовился стрелять. Не успеешь, зарстранская морда! Издав навязший в мозгу боевой клич: «Мазафака! » — я ловким ударом копыта выбил синдамот из цепких грабок инопланетного шпиона, схватил его за горло и приподнял.
Штирлиц, обалдевший до коматозного состояния, недоуменно вращал гляделками и хрипел.
— Я тебя предупреждал: свали с дороги? — зарычал я. — Предупреждал или нет, вонючка зарстранская?
— Ы-ы-ы… Х-х-х… Брат-близнец, мне больно! Степану Федоровичу было нисколько не меньше больно и обидно. Обездвижил я его капитально. Он даже на время перестал вопить, стараясь задуматься и разобраться — где у него руки, а где ноги.
— Ы-ы-ы… Пусти меня, рогатый! Все равно тебе ничего не изменить! Близок час, когда сюда опустятся солдаты зарстранского десанта!
— Ну и на здоровье. А мы в это время будем уже очень далеко! А чтобы ты нам не мешал… Ручку сюда, ножку сюда… Ай! Будешь кусаться, зубы выбью… Так-с, локоток, коленка… Узел! Готово.
— Как вы смете обращаться подобным образом с непревзойденным Штирлицем?! — забыв о собственных проблемах, ужаснулся Степан Федорович.
— Вас не спросил… — пропыхтел я, взваливая снова клиента на спину. — Ну, что? Последний марш-бросок?
— Пустите меня-а-а!
Обратный путь под аккомпанемент угрожающих криков обезвреженного Штирлица: «Сугунда Баррандар! Зарстранцы, вперед! Хррчпок! Покалечу, сволочи! Гаруба! » — оказался не в пример легче. Всего-то с тремя сражающимися индивидами мы пересеклись — и только. Причем первого случайно встреченного (судя по обильной чернявой кучерявости и мундиру — испанца) можно было даже и в расчет не брать. Он не нападал, а, наоборот, — задал деру, как только нас увидел. При этом успел, поганец такой, осенить крестным знамением, но не меня, а почему-то Степана Федоровича. И заорать:
— Я вижу тебя! Я вижу зверя! Девять голов твоих изрыгают пламя! Тяжкой поступью ты выходишь из моря!
Ну, ясно — контуженный на всю голову. С чего он взял, что у моего клиента девять голов? Одна у него башка, и та — бестолковая. И ни из какого моря не выходил, а всего-навсего барахтался в луже солярки, куда я его нечаянно уронил.
Зато через три шага, вынырнув из дышащей дымом воронки, пехотный старшина Советской Армии с повязкой на голове и ППШ в руках решительно преградил мне дорогу:
— Говори пароль, нехристь! Но я рявкнул:
— Свои, братишка! Не видишь, что ли, раненого с поля боя выношу!
Старшина сразу потерял ко мне интерес, зато чисто . из сострадания вознамерился пристрелить скрюченного Степана Федоровича. Десяток пуль прочно увязли в инопланетном скафандре, Степан Федорович, за время апокалипсической баталии привыкший к подобным поворотам, неинтеллигентно выругался, а старшина, страшно удивившись его невероятной живучести, потянулся к гранатам на поясе.
После слов: «Неужто и лимонка не возьмет? » — я решил не рисковать и, прыгнув за покореженный остов дымящегося танка, дальнейшее движение продолжил ползком.
У самой конечной точки короткого перехода — рядом с воронкой, ведущей в подземелье, нам повстречался австралийский абориген в униформе из тростниковой набедренной повязки. Дитя природы, видимо удрученный отсутствием патронов, гнул из винтовочного ствола бумеранг и нам, невольно помешавшим этому важному занятию, явно не обрадовался. Пришлось защищаться врукопашную, но так как в качестве кистеня я использовал неуязвимую тушку своего клиента (ну ничего более подходящего под руками не нашлось), первый же удар стал последним. Нокаутированный абориген взвился в воздух — а где он приземлился, я не разглядел. Да, в принципе, не очень-то этим и интересовался.
Потому что сразу после торжествующего вопля Штирлица: «Гаруба! Хррчпок! Зарстрана! Сюда, братцы! » — небо почернело от сотен гудящих летающих тарелок.
Вот и десант с Зарстраны прибыл… Космические колымаги, спустившись пониже, открыли огонь из всех своих орудий. Ослепительно-багровые тонкие лазерные лучи ударили в поверхность многострадальной нашей планеты, взрывая все то, что еще чудом не было взорвано раньше. Адово пекло! Этот мир разлетается на части! Гибнет! Еще никогда за все свои странствия мы со Степаном Федоровичем не были так близки к самому настоящему апокалипсису… Или, как выражается тоже очень даже компетентный в по-добных вопросах зарстранец Штирлиц, к полновесному хррчпок!
— Полный хррчпок, — буркнул я, прыгнул в оскаленную сломанными арматуринами дыру и втащил за собою слегка контуженного Степана Федоровича.
— Где я? — однообразно гудел бывший театральный уборщик, пока я волок его по тюремным коридорам. — Пустите меня наружу! Дайте мне доказать преданность своей стране! Штирлиц, где ты, сокол ясный?! Приди и освободи меня! Я готов тебе служить до последней минуты жизни!
Вот и нижний уровень подземной тюрьмы… Камеры! Первая, вторая, третья… Вот и пролом в стене, откуда я вывалился, сжимая руками проколотую вилкой филейную часть. А вот и камера Гиммлера.
— Эй! — заорал я. — Лихо одноглазое! Отзовись! Это я, Адольф! Я вернулся, как и обещал! Починил времеатрон?
В ответ мне в лицо дохнул ледяной ветер. От неожиданности я даже пошатнулся и выронил скомпонованного в узелок Степана Федоровича.
— Циклоп! Что там у тебя происходит?!
— Беф-ф… — будто из страшного далека донесся до меня косноязычный отклик одноглазого уродца. — Пофпефы! Фкорее! Фкорее! Фпефи!
Я ворвался в камеру. Ледяной ветер, свернувшийся в смерч, катнул по полу следом за мной Степана Федоровича и захлопнул дверь камеры.
Вот так всегда — никому доверять нельзя.
Даже клиент Степан Федорович, с которым я уже практически сроднился, и тот — оставленный буквально на полчаса — уже вовсю командует армиями, играет на руку пройдохе-инопланетянину. Чего уж тут говорить о маньяке-циклопе и умалишенном рейх-сфюрере? На земной поверхности истинная мясорубка, пришествие пришельцев, смешение языков и смущение народов, а я-то надеялся, что хоть под землей все нормально: циклоп прилежно латает времеатрон, а связанный Гиммлер, после короткого знакомства с моим кулаком, смирно считает кружащиеся над собственной тыквой звездочки…
Ну да, конечно… Одноглазый предатель, клятвенно обещавшийся не запускать времеатрон до моего возвращения, болтается, уцепившись хоботом за шнур электролампочки, под потолком, поджав лапки. Гиммлер, невесть каким способом освободившийся от пут, плотоядно ухмыляется, скачет по камере в надежде сорвать уродца с лампочки, как грушу с ветки.
— Фпафите! — прохудившимся шлангом шипит обвившийся вокруг электропроводки хобот.
— Маленький глупый Штирлиц, дай же мне тебя сожрать! — гогочет рейхсфюрер.
— Распутайте меня! — стонет Степан Федорович. — Мне коленка под мышкой давит, и лодыжка на шею жмет!
Да еще кто-то дробно топочет по тюремному коридору, направляясь в нашу сторону, хохочет:
— Сугунда бул!!!
Бардак! Я даже пожалел, что не захватил с собой один из синдамотов, чтобы от безысходности застрелиться, но тут заметил то, что, вообще-то, должен был заметить в первую очередь.
«Да времеатрон же! — стукнуло мне в голову. — Времеатрон! »
Гениальное изобретение топорщилось посреди камеры нелепым металлическим скелетом. Времеатрон, и раньше-то не блиставший изяществом конструкции, теперь выглядел поистине жутко.
Но он функционировал! То есть, по крайней мере, мерзко гудел и подпрыгивал, как неисправный холодильник. Грубо намалеванная рядом с установкой пентаграмма не полыхала магическим пламенем, как полагалось по правилам, а содержала в центре изрядную снежную кучу, над которой меланхолично кружились снежинки. Открытый портал! Надо быть последним дураком, чтобы не догадаться, куда он ведет. Далекое прошлое! Ледниковый период! Ледяные смерчи то и дело взрывали снежную кучу, метались по камере, вылетали в коридор, засыпая поземкой каменные стены и пол…
— Фпафите! — явно из последних сил надрывался циклоп.
— Маленький глупый Штирлиц, иди к папочке!
— Эй, тапир-переросток! — рявкнул я, отвесил Гиммлеру подзатыльник, чтобы тот не мешал мне своими завываниями вести разбор полетов. — Кто тебе разрешал включать времеатрон?! Ты же обещал только починить и ждать меня!
Гиммлер отлетел в угол, а циклоп облегченно выдохнул, отчего чуть не свалился вниз.
