Терри Пратчетт - Роковая музыка
Они сыграли «Музыку, Которая Трясет». Они сыграли «Туман Над Капустой». Они сыграли «Стремянку В Облака». (И сотни людей в зале поклялись, что утром же пойдут и купят гитары.)
Они играли с сердцем и особенно с душой.
Выбраться из зала им удалось только после девятого выступления на бис. Толпа все еще топала ногами, требуя музыки, когда они через окно в туалете спустились в переулок.
Асфальт высыпал содержимое мешка в кожаную сумку.
— Еще семьсот долларов! — объявил он, помогая музыкантам забраться на телегу.
— Отлично, — одобрил Золто. — А мы получаем всего по десять долларов.
— Скажи об этом господину Достаблю, — предложил Асфальт, когда лошади зацокали копытами, направляясь к городским воротам.
— Обязательно.
— Это неважно, — промолвил Бадди. — Иногда нужно работать ради денег, а иногда — ради представления.
— Ха! Ну уж нет, пусть другие ради этого работают!
Золто пошарил под сиденьем. Асфальт догадался поставить туда два ящика пива.
— Фестиваль — уже завтра, слышите, ребята? — проворчал Утес.
Они миновали арку ворот. Даже здесь был слышен топот тысяч и тысяч ног.
— А после него мы заключим новый контракт, — кивнул гном. — Со множеством нулей.
— Нули есть и сейчас, — сказал Утес.
— Да, но цифр перед ними нет. Эй, Бадди!
Они обернулись. Бадди спал, прижав к груди гитару.
— Погас как свеча, — хмуро промолвил Золто. И отвернулся.
Дорога уходила вдаль, бледная под светом звезд.
— Ты говорил, что хочешь просто играть, — вспомнил Утес. — Говорил, что слава тебе не нужна. Ну, а что ты скажешь сейчас, когда куча золота лежит под твоими ногами, а девушки бросают к твоим ногам кольчуги?
— Придется с этим мириться.
— Вот разбогатею и куплю себе карьер, — мечтательно произнес тролль.
— Да?
— Да. В форме сердца.
Темная ночь накануне грозы. Карета без лошадей, проломив хлипкую, по сути дела бесполезную, ограду, падает с обрыва. Кувыркаясь в воздухе, она достигает далекого дна ущелья — пересохшего русла реки, — где и рассыпается на части.
Вспыхивает вытекшее из каретных фонарей масло, раздается взрыв, и из клубов едкого дыма — трагедия тоже подчиняется законам жанра — выкатывается горящее колесо.
Самым странным было то, что Сьюзен не испытала при этом абсолютно никаких чувств. Она могла печально созерцать происходящее — потому что в таких обстоятельствах печаль уместна. Она знала, кто находится в карете. Но это уже произошло. И она ничего не могла сделать, чтобы это предотвратить, потому что, если бы она это предотвратила, ничего бы не произошло. Поэтому она просто смотрела, как все произошло. И ничего не предприняла. И это произошло. (Слишком много «произошло», но что поделать, если так все происходило?)
Она чувствовала, как логика ситуации устанавливается на место, подобно огромным свинцовым блокам.
Возможно, где-то этого не случилось. Возможно, карету занесло в другую сторону, возможно, под колесо попал нужный камень, возможно, карета вообще поехала по другой дороге, возможно, кучер вовремя вспомнил о резком повороте. Но такие возможности существуют только при условии существования данной ситуации.
И это было не просто знание. Это знание пришло из разума очень, очень древнего.
«Иногда единственное, что ты можешь сделать для людей, — это поприсутствовать».
Она отвела Бинки в тень под скалой и стала ждать. Через пару минут она услышала звук падающих камней, и по незаметной, почти отвесной тропинке, ведущей из пересохшего русла реки, поднялся всадник.
Бинки раздула ноздри. Парапсихология не может объяснить то странное чувство, которое возникает, когда ты вдруг сталкиваешься лицом к лицу с самим собой[26].
Смерть слез с лошади, оперся на косу и уставился на русло реки, проходившее далеко внизу.
«Он же мог что-нибудь сделать!» — подумала она.
Мог ли?
Смерть выпрямился, но не обернулся.
— ДА. Я МОГ ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ.
— Как… как ты узнал, что я здесь?…
Смерть раздраженно махнул рукой.
— Я ПОМНЮ ТЕБЯ, А ТЕПЕРЬ ПОСТАРАЙСЯ ПОНЯТЬ. ТВОИ РОДИТЕЛИ ЗНАЛИ, ЧТО ЭТО ДОЛЖНО БЫЛО ПРОИЗОЙТИ. ЧТО-ТО ГДЕ-ТО ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ. ДУМАЕШЬ, Я НЕ ГОВОРИЛ С НИМИ? НО Я НЕ МОГУ ДАРИТЬ ЖИЗНЬ. Я МОГУ ТОЛЬКО… ПРЕДОСТАВЛЯТЬ ОТСРОЧКУ. НЕИЗМЕННОСТЬ. ТОЛЬКО ЛЮДИ СПОСОБНЫ ДАРИТЬ ЖИЗНЬ. А ОНИ ХОТЕЛИ ОСТАТЬСЯ ЛЮДЬМИ, ОНИ НЕ ЖЕЛАЛИ БЕССМЕРТИЯ. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ, ОНИ УМЕРЛИ МГНОВЕННО. МГНОВЕННО.
«Я должна спросить, — подумала Сьюзен. — Обязана произнести эти слова, иначе перестану быть человеком».
— А я… я могу вернуться в прошлое и спасти их?… — Только легкая дрожь в ее голосе говорила о том, что это вопрос.
— СПАСТИ? РАДИ ЧЕГО? РАДИ ЖИЗНИ, КОТОРАЯ ИССЯКЛА? КОНЕЦ НЕИЗБЕЖЕН. Я ЗНАЮ. ИНОГДА Я ДУМАЛ ИНАЧЕ. НО… КТО Я БЕЗ СВОИХ ОБЯЗАННОСТЕЙ? ДОЛЖЕН БЫТЬ КАКОЙ-ТО ЗАКОН.
Не оглядываясь, он вскочил в седло и пришпорил Бинки, направив ее прямо в пропасть.
Рядом с извозчичьим двором на Федрской улице лежала копна сена. Она вдруг раздулась, и кто-то глухо выругался.
Долей секунды позже в элеваторе рядом со скотным двором кто-то закашлялся и тоже выругался, но уже более крепко.
А еще немного позже гнилые доски пола в старой лавке кормов на Короткой улице взлетели в воздух, и на сей раз бранное слово долго блуждало эхом среди мешков с комбикормом.
— Тупой грызун! — взревел Альберт, вытряхивая зерно из уха.
— ПИСК.
— Я так и думал. Но какого я размера, по-твоему?
Альберт смахнул с пальто солому и муку и подошел к окну.
— Ага, — сказал он. — А не заглянуть ли нам в «Залатанный Барабан»?
В кармане Альберта песок возобновил свое прерванное путешествие из будущего в прошлое.
Гибискус Дунельм решил закрыть таверну на часок-другой, чтобы прибраться. Процесс уборки был достаточно простым. Во-первых, он и его работники собирали неразбитые стаканы и кружки. Это длилось очень недолго. Потом наступало время бесцельных поисков оружия, которое можно было выгодно продать, а также быстрого обшаривания карманов посетителей, не способных возражать в силу того, что они (посетители, разумеется) были пьяными, мертвыми или и теми и другими. Потом в сторону сдвигалась мебель, и все остававшееся на полу выметалось через заднюю дверь в широкие коричневые объятия реки Анк, на поверхности которой все это скапливалось и постепенно тонуло.
Гибискус закрыл на засов огромную входную дверь…
Но она не закрывалась. Опустив взгляд, он увидел чей-то башмак.
— Мы закрыты, — сказал он.
— Нет.
Дверь распахнулась, и в зал вошел Альберт.
— Ты это лицо когда-нибудь видел? — грозно спросил он и сунул под нос Дунельму картонку.
Такое поведение было грубейшим нарушением всех правил приличия. Дунельм просто не выжил бы, если бы всем подряд рассказывал, кого он где видел. Дунельм мог всю ночь разносить выпивку и не увидеть ни единого лица.
— Не-а, — ответил он, даже не посмотрев на картонку.
— Ты должен мне помочь, — сказал Альберт. — Иначе случится нечто ужасное.
— Отвали!
Альберт пинком ноги захлопнул дверь.
— А я пытался быть вежливым… — процедил он.
Смерть Крыс, сидевший на его плече, подозрительно принюхивался.
Буквально через мгновение подбородок Гибискуса был прижат к грубым доскам одного из столов.
— Я точно знаю, что он сюда заходил, — сообщил Альберт, который даже не запыхался. — Потому что все сюда заходят, рано или поздно. Посмотри-ка еще раз. Только повнимательнее.
— Это же карта Каро, — невнятно пробурчал Гибискус. — Это — Смерть!
— Вот именно. На белой лошади. Его невозможно не заметить. Правда, он мог выглядеть по-другому.
— Слушай, я тебя не понимаю, — сказал трактирщик, пытаясь вырваться из железной хватки Альберта. — Ты спрашиваешь, не видел ли я кого-нибудь не похожего на него?
— Он вел себя странно. Более странно, чем остальные. — Альберт задумался на мгновение. — И много пил, если я не ошибаюсь. Он всегда очень много пьет.
— Знаешь, мы все-таки в Анк-Морпорке…
— Не наглей, иначе рассержусь.
— То есть это у тебя мирное состояние?
— Я сейчас немного взволнован. Но если хочешь, могу рассердиться.
— Был здесь один… несколько дней назад. Не помню точно, как он выглядел…
— Ага, он.
— Выпил все, что было, «Варвары-Захватчики» ему очень не понравились, в конце он рухнул как подкошенный, а потом…
— Что? Что потом?
— Не помню. Мы просто выбросили его.
— Через заднюю дверь?
— Да.
— Но там же река.
— Ну, большинству людей удается оттуда выбраться, прежде чем они начинают тонуть.
