Алексей Молокин - Гоблины в России (СИ)
А в это время, на сцену, под безжалостные огни световых пистолетов, выбежал братец-Василий, Васька-гусляр. С новенькими, сияющими электрогуслями наперевес, фиброусилитель для которых делали лучшие в мире японцы. И стройные мулаточки бэк-вокалистки нервно дрогнули узкими бедрами, готовые подхватить любую ноту, в нужный момент отвлечь публику от солиста, как бандерильеро отвлекают быка от поскользнувшегося матадора. И зал замер, в ожидании, когда начнется музыка и алая, полыхающая любовью роза раскроется над левым плечом новой звезды Российской сцены — Страстного Васьки.
Начинался очередной концерт молодой, но уже ставшей культовой группы «Страстный Зуб».
И грохнуло. Бас тяжело и сладко толкнул недоверчивое сердце толпы и принялся раскачивать и массировать, пока оно не раскрылось, а потом Васька включил фиброусилитель, и жадные души человечьи затрепетали хищными ресничками, словно раскрывшиеся росянки, алчущие насытиться чужой любовью, потому что своей, как всегда было мало.
Васька, словно гусенок, вытянулся к микрофону и, не прекращая резать зал звуками электрогуслей, запел-закричал песню, о новорожденном человеке, уже умеющем кричать.
Мне б, гитару занеся с плеча,
Зал наотмашь звуками рубить.
Человек, умеющий кричать —
Может научиться говорить!
Зал вскипает, лицами мельча,
Зал тревожным телом ловит ритм,
Человек, умеющий кричать —
Может научиться говорить!
Залу вместе триста тысяч лет,
Зал древней Христа и пирамид,
Первым человеком на Земле,
Зал еще кричит — уже кричит!
Прежде было Слово, но сейчас,
Только крик — но это до поры,
Человек, умеющий кричать —
Может научиться говорить!
И тут над левым плечом музыканта, там, где багровой вспышкой любви должны были раскрыться губы Алого артефакта, что-то звонко лопнуло, посыпались искры и даже, кажется, повалил дым.
Васька дернулся, слегка осел влево — плечо немилосердно пекло. Но группа и бэк-вокалистки не подвели, поняв, что случилось неладное, девочки затанцевали вокруг рок-гусляра, заслоняя его от публики, а опытные лабухи из духовой секции, спасая солиста и номер, дружно рухнули в зал сверкающим биг-бэндовым обвалом.
— Ты чего лажаешь? — прошипел Васька почерневшей, но все еще горячей Алой Целовальной Челюсти, сидевшей на его левом плече, словно выскочившая их печки царевна-лягушка.
— Я не лажаю…. Я перегорела, — странным, словно червивым голосом просипела Алая Целовальная. — Дальше — без меня…
— Чуда сегодня не будет, — понял Васька. — Но публика пришла за чудом, значит, придется выкручиваться без колдовства, самому… точнее — самим. Он бросил быстрый взгляд на музыкантов, но те все и так поняли. И они стали играть…
Позже, крикливые и наглые музыкальные комментаторы спорили — что это было. Кардинальная смена музыкального стиля, или просто неполадки с аппаратурой. Во всяком случае, никто не рискнул считать концерт провалившимся, но никто не решился назвать его удачным. Васька от интервью отказывался наотрез, мудро отправляя на встречи с пираньями пера Кащея Ржова. Все равно ведь бессмертный — не жалко.
Поздней ночью, а точнее — ранним утром, Васька сидел в гостиничном номере. На журнальном столике, между рок-гусляром и его боевой подругой, сморщенной, словно отцеловавшая свое женщина, стояла початая бутылка «Шуйской».
— Эх, — сокрушался Васька. — Так хорошо начали. И без всякой фанеры. Публика на концерты валом валит. Даже Кащей, и тот почти человеком стал, а ты… Что с тобой, подруга?
— Да вот… постарела я, — шамкает подруга. — Перегорела-постарела…. Нету во мне Любови больше, вся кончилась, ты уж прости, сынок. А насчет фанеры — это ты погорячился слегка…. Лукавишь.
— Как это лукавлю? — обиделся гусляр. — Когда это мы под фанеру-то выступали? Не было такого! За то нас публика и любила, что все натуральное.
— А я? — тихо спросила Алая. — Я ведь тоже навроде фанеры, только ты по-глупости этого не понял, а может, и понял, только осознать побоялся.
— Какая же ты «фанера», — искренне изумился Васька. — Ты же эвон как петь умеешь! Зал аж дыбарем встает!
И выпил от обиды.
— Ты на водку-то не налегай, — сварливо сказала собеседница. — Не поможет, правду водкой не смоешь. Только вот что я тебе скажу — пел-то на самом деле ты сам, а я только слушателей под тебя настраивала. Влюбляла, короче.
— И сильно? — заинтересовался захмелевший Васька. — Что, так прямо всех поголовно и влюбляла?
— Всех, — скучно сказала прежде Целовальная, а сейчас Безлюбая помощница. — А если публика в тебя заранее влюблена, то успех тебе обеспечен, что бы ты ни вытворял. Хоть чижика-пыжика играй, хоть «токатту и фугу ре-минор» — все едино.
— Ишь ты… — расстроился гусляр. — А зачем ты это делала?
— Устроена я так, да и понравился ты мне…
— А теперь? — Васька понемногу начал понимать, что к чему.
— А теперь я спать хочу…. Погасну вот скоро… — Бывшая царевна-лягушка, а теперь жаба-старуха сонно покачивалась на краю стола, почти уже совсем темная, только иногда по синеватым губам пробегали алые сполохи, словно угли догорали.
— И когда ты… — ляпнул музыкант и испугался.
— Три дня, — донеслось с конца стола. — Если к Хозяину не вернусь…. Три дня…
— Кто твой хозяин? — отчаянно закричал Василий. Ему хотелось обнять подругу за плечи, да только не за что было обнять.
— Великий Орк. Владыка. Магарх. Урукхай. — ответила темнота.
И у старшего брата, Даниила, того, который в политику ударился, дела тоже обстояли не лучшим образом.
Когда властность и обаяние, которые придавала ему Парадно-дипломатическая челюсть Великого Орка, стали иссякать, выяснилось, что среди руководителей движения «Умельцы России» настоящих умельцев оказалось — раз-два и обчелся. То есть, умения-то у них были, например, многие из них очень умело распоряжались деньгами, причем, почему-то исключительно в свою пользу. Другие умело обменивались опытом с зарубежом. Приезжает такой умелец в родные пенаты, а его и спрашивают-де, что привез? А он так гордо отвечает, с большим достоинством — опыт! А какой опыт, с чем его едят и какая от этого опыта польза — непонятно. Молчит умелец, словно воды в рот набрал. А может, у него там, во рту — опыт, который он из-за бугра привез?
А потом уж и вовсе в открытую воровать стали, да ладно бы воровать…
Приходит в офис какой-нибудь «умелец» местного разлива и прямо с порога:
— Знаешь, Даниил, я в твоем движении набрался опыта, заработал репутацию. По стране поездил, а теперь вот, меня в другую «Россию» зовут, созрел я, значит. Так что, прощевай! И не помни лихом!
— А разве бывает другая Россия? — удивляется Даниил.
— А то! — гордо отвечает экс-умелец. И шасть за дверь.
И каждый раз после такого случая в офисе какая-нибудь мелочь пропадает. То факс, то модем, то целый компьютер, то еще что-нибудь. Однажды пропала секретарша. Уж эта-то кому нужна была, спрашивается? Ведь дура дурой, да еще и ножки не тем концом вставлены! Однако, факт, пропала!
А на телевидение и вовсе перестали приглашать, разве что иногда в программу «Вокруг смеха».
В общем, как заключил опытный волколак Егорий, — было умение, да выдохлось. Одно правда бесило волколака, бесило до того, что и выть на луну ему стало не в радость — Телла так и не вернулась. Осталась с Танькой, светской росомахой. Эх, разлетитесь банки-склянки, мы с подружкой прем, как танки…. Держись, столица! Или в оригинале было немного не так?
И вот сидит старший братец Даниил в пустом офисе, стоит на заваленном никому ненужными бумагами столе бутылка «Шуйской» а рядышком лежит бывшая Драгоценная Парадная Челюсть Великого Орка, похожая сейчас на облупленную карету Екатерины Второй, забытую на пару столетий в сыром подвале какого-нибудь захолустного краеведческого музея. Печальная картина, прямо скажем, совершенно недостойная кисти великого живописца. И вообще, недостойная.
— Что, — говорит Даниил, — Госпожа Удача, кранты нам, выходит? Изменила ты мне.
— Я не удача, — звенит стекляшками — а были алмазы, — бывшая соратница. — Ошибся ты, я — Власть! Да только, видно власть не для тебя.
— Как это, — обижается Даниил. — Поначалу-то все замечательно шло. Соратников набежало видимо-невидимо, программу писать начали, еще немного и в Думе бы оказались.
— Эк тебя колбасит, — совсем недипломатично отвечает соратница. — Во-первых, в Думе умельцам делать нечего, там другие качества надобны. А во-вторых, кто тебе сказал, что в Думе Власти есть чего делать?
