Владимир Жариков - Сказочный отпуск
— Ну, берегись, гадина эфэсбэшная! Сейчас я тебя в котлету порубаю!
— Флаг тебе в руки и электричка навстречу! — я размахнулся левой рукой и ударил его кулаком в область печени.
Он, крякнув, коротко выдохнул и ослабил давление на мою саблю. Я резко отскочил шага на два назад, а он тем временем замахнулся и рубанул наотмашь. Мне удалось отклониться от удара, его сабля со свистом рассекла воздух перед моим лицом и вспорола на плече ветровку, не зацепив тела. Я сделал выпад, стараясь уколоть его в живот, он отбил удар и попытался перерубить мне шею. Я снова подставил свое лезвие, отражая удар и, когда наши сабли со звоном встретились, резко закрутил свой клинок. Как ни странно, сработало — он выронил свою саблю. Я замахнулся для атаки, а он в два прыжка очутился на ковре и пошел на взлет. Быстро вложив саблю в ножны — может, еще пригодится — я догнал взлетающий ковер и успел ухватиться за бахрому. Мой вес нарушал центровку, ковер летел с правым креном и не мог выправиться, поэтому набирал высоту, кружась по спирали, а я, подтянувшись, пытался влезть на него. Толмач всячески препятствовал этому процессу, пытаясь разжать мои пальцы. Но это, надо заметить, не так-то легко сделать, мои привыкшие к веслам кисти рук — все-таки академической греблей когда-то занимался — еще достаточно сильны. Фрол достал нож, а я перехватил его запястье, нащупал болевую точку и сильно сдавил, чтобы он не смог воспользоваться оружием. Завопив от боли, он выронил нож и тот полетел, в смысле упал, на землю. А Фрол тем временем находился перед выбором — либо вместе со мной отправится вслед за своим ножом, либо втянуть меня на ковер, поскольку держал я его запястье цепко и отпускать не собирался. А поднялись мы, судя по всему, достаточно высоко. Точно сказать не могу, поскольку на землю я не смотрел. Он хватался за лямки, пришитые к ковру для безопасности седоков, из последних сил отползал от края, а я, изловчившись, закинул, наконец, на ковер ногу. Крен выровнялся, теперь мы оба были на ковре, и сразу же, конечно, сцепились в вольной борьбе. Вольной я ее назвал не потому, что мы владели этим видом спорта, а потому, что каждый боролся как умел.
То мы проводили схватку в партере, то катались по ковру, хватали друг друга за горло, пытаясь удушить, и рискуя при этом покинуть пределы нашего летающего татами. Однако это становилось небезопасно — боковым зрением я уже успел заметить, что поднялись мы чуточку повыше, чем высота Останкинской телебашни. Каждый из нас боролся из последних сил, которых становилось все меньше и меньше, и каждый понимал, что схватка эта не на жизнь, а на смерть, поскольку щадить своего противника никто из нас не собирался. Мне никак не удавалось выхватить из ножен саблю — лишь только я отпускал правую руку, противник сразу начинал меня одолевать.
Но внезапно мы оба оказались распластаны на ковре. Похоже, этот магический летательный аппарат сошел с ума, решив набрать первую космическую скорость. Нас прижала к его поверхности чудовищная перегрузка, очевидно пять «g» как минимум, в ушах свистел ветер, а ковер мчался куда-то, похоже, со сверхзвуковой скоростью. Что случилось? Почему ковер взбесился? Я попытался приподняться хоть на четвереньки, чтобы дотянуться до органов управления. До стержня-рычага я так и не достал, потому что от внезапного резкого удара на какое-то время потерял сознание.
Очнулся я уже на мягкой зеленой травке. В чувство меня приводили Кощей и Катька. Моя супруга — нашатырем, а Кощей легкими пощечинами. Впрочем, особо легкими их назвать нельзя.
— Ну вот, я же говорил, что все будет хорошо, — увидев, что я открыл глаза, смертный Кощей прекратил рукоприкладство.
Судя по забинтованной голове и повязке с проявившимся бурым пятном на левом плече, он был серьезно ранен. Но, поскольку он жив, можно было предположить, что из схватки с Черноусом он вышел победителем.
— Как успехи? Где Черноус?
— В клетке, — ответил Кощей. — Вместе со своим другом Бэдбэаром и этим, как его, с которым ты дрался…
— С Фролом, — подсказала Катька. — Можешь полюбоваться.
Я приподнялся на локтях и сел. Мы находились на той самой поляне, на правом берегу Синявы, куда приземлились некоторое время назад. Тут кишело полно народу — в основном военные, но были и штатские. Высокие чины сновали туда-сюда верхом на лошадях и отдавали приказания. Здесь же, на поляне, стояла и летающая тарелка Кощея а поодаль — большая железная клеть на колесах. В ней сидела вся троица — Бэдбэар, Черноус и толмач Фрол. У всех для надежности были связаны за спиной руки. Около клетки я увидел Петровича, он был в наручниках, причем наручники перекинуты через один из прутьев клетки. Его охраняли два солдата с мушкетами. На том берегу все еще стояли палатки, но людей возле них не было — недавние солдаты в рубищах строем двигались через мост, их конвоировали к нашей поляне.
К нам подошел Игорь Геннадиевич, посмотрел на меня.
— Ну что, Вань, очухался?
— Как видишь. Тебя это сильно огорчает?
— Наоборот, сильно радует. Зачем же ты вставать решил?
— Когда?
— Ну там, на ковре-самолете. Лежал бы себе тихо-спокойно как этот, — он кивнул в сторону клетки, в которой сидел Фрол, — тогда бы мягко пристыковался. А так тебя видишь, как головой припечатало.
— А что это вообще было? — обвел я взглядом собравшихся.
— После того, как ты переплыл реку и скрылся там, в лесу, Кощею удалось каким-то особым способом парализовать Черноуса, — стал рассказывать Мельников.
— Обычная инъекция, — пояснил Кощей. — Самое трудное было подобраться к нему на такое расстояние, чтобы достать шприцем.
— Вот. А потом мы полетели на тарелке искать тебя. Увидели ковер-самолет, а там вы с Фролом деретесь на высоте шестьсот метров. Чтобы остановить вашу борьбу и не дать вам свалиться, Кощей включил какую-то штуку и сделал гравитацию на вашем ковре в четыре раза большей. Потом он просто подогнал тарелку под ваш ковер, а ты привстал в это время, поэтому в момент стыковки тебя головой и шандарахнуло.
— Понятно, — я потер раскалывающуюся черепушку и задал совершенно глупый вопрос, поскольку еще не мог адекватно оценивать происходящее. — А что будет дальше?
— Где? С кем?
— Ну, с ними, с нами…
— А дальше? Дальше — все как я говорил в ультиматуме, — ответил Кощей. — Ту троицу в клетке повезут в Стольноград и будут судить за попытку государственного переворота. Аутодафе или что-то в этом роде, четвертование, например, им вряд ли грозит, все-таки обошлось без кровопролития, но в тюрьме, я думаю, годика два-три посидят. Вон того, в наручниках, из вашего мира, вы возьмете с собой, его будут судить у вас. Да и всем вам пора отправляться домой. Сроки экскурсии подошли к концу, свою миссию вы выполнили. И, кстати, довольно успешно, поздравляю.
— Спасибо. Так мы что, прямо сейчас открываем портал при помощи амулета Золотого Льва? И попадаем в наше измерение в глухую тайгу ниже порога Пасть Дракона?
— Думаю, что нет, — ответил Кощей. — Во-первых, амулет Золотого Льва не должен больше попасть в ваш мир. Во избежание негативных последствий. Мало ли кому еще захочется прогуляться в сказку? Не дай бог он попадет к наркоторговцам или еще каким-нибудь нехорошим людям. А во-вторых, не все в вашей группе умеют сплавляться на плоту, кроме того, с вами преступник, которого надо поскорее сдать органам правосудия, поэтому лучше бы вам попасть в свой мир, оказавшись в каком-нибудь цивилизованном месте.
— И как мы будем перемещаться? При помощи избушки Бабы-яги?
— Нет, — Кощей покачал головой. — Я попробую переместить вас из НИИКоГО.
— Ясно, — хотя на самом деле мне было ничего не ясно.
Глава 22
Восемнадцатое июля, ближе к вечеру
Ковер-самолет приземлился в лесу около холмика-землянки с люком в подземный ход. Мы прилетели сюда на ковре, потому что свою тарелку Кощей отправил в замок в автоматическом режиме. Во-первых, он не хотел ей пользоваться дальше из соображений экономии топлива, а во-вторых — в ней просто не хватало посадочных мест. Когда Петровича в наручниках потащили на ковер-самолет, он сыпал угрозами, грязно матерился и всячески сопротивлялся. Колобков-Мельников предлагал заклеить ему рот скотчем и вырубить при помощи какой-нибудь дубины. Но Кощей решил поступить более гуманно — он наложил на него два заклятия: заклятие молчания и заклятие подчинения сроком на шесть часов. После этого Петрович замолк и беспрекословно слушался своего конвоира, то есть майора Дюкову.
— А он на суде давать показания сможет? — с беспокойством спросила Мария.
— Сможет, сможет, — заверил Кощей. — Ровно через шесть часов опять начнет скандалить, угрожать и сопротивляться.
— Здорово! — восхитилась майор. — Вот бы так научиться. Я имею в виду колдовать.
