Terry Pratchett - Роковая музыка (пер. Н.Берденников под ред. А.Жикаренцева)
Встревоженный стражник с перьями на шлеме отдал честь.
– Прошу прощения, ваша милость, но в послании из Сто Лата говорится…
– Замолчи, – раздраженно оборвал его мэр. – Я думаю.
Утес склонился к гному:
– Это подкуп?
– Налогообложение, – возразил Золто.
Стражник еще раз отдал честь.
– Но, ваша милость, стражники…
– Капитан! – рявкнул мэр, не сводя задумчивого взгляда с Золто. – Это – большая политика! Так что заткнись!
– Еще и политика? – удивился Утес.
– А в качестве изъявления доброй воли, – вкрадчиво промолвил Золто, – мы предлагаем выплатить этот налог до выступления, а не после. Ну, что скажешь?
Мэр смотрел на них в полном изумлении, так как не мог представить себе, что у каких-то музыкантов могут быть такие деньги.
– Ваша милость, в послании говорится…
– Двести пятьдесят долларов, – повторил Золто.
– Ваша милость…
– Капитан, – произнес мэр, явно приняв некое решение, – тебе прекрасно известно, что жители Сто Лата не совсем нормальны. В конце концов, это всего лишь музыка. Я же говорил, что послание сразу показалось мне странным. Какой вред может причинить музыка? Кроме того, эти молодые лю… гм, тролли, гном и человек определенно пользуются успехом.
Судя по всему, последнее обстоятельство сыграло в колебаниях мэра решающую роль. Мелкими жуликами они быть не могли, ну кому может понравится мелкий жулик?
– Да, но Псевдопо…
– А, они… Высокомерная толпа. Что плохого в музыке? – Он так и пожирал Золто глазами. – Особенно если она идет на пользу обществу. Пропусти их, капитан.
Сьюзен запрыгнула в седло.
Она знала это место. Даже была там однажды. Вдоль дороги установили новую ограду, но легче от этого не стало.
И время она тоже знала.
Именно после случившегося этот изгиб назвали Поворотом Мертвеца.
– Привет, Щеботан!
Бадди взял аккорд и встал в свою фирменную позу. Его окружало едва заметное белое сияние, похожее на блеск дешевых бус.
– А! А-а-а! И-и-и-и!
Приветственные крики превратились в уже знакомую стену звука.
«Я думал, что нас убьют люди, которым мы не нравимся, – подумал Золто. – А теперь мне кажется, мы погибнем от рук людей, которые нас обожают…»
Он осторожно огляделся. Вдоль стен стояли стражники, капитан у них был не дурак… «Надеюсь, Асфальт подогнал телегу туда, куда я его просил».
Он посмотрел на сверкающего в свете рампы Бадди.
«Пара выступлений на бис, потом вниз по черной лестнице и прочь отсюда», – подумал Золто.
Кожаная сумка была прикована цепью к ноге Утеса. Любому попытавшемуся ее украсть придется утянуть с собой и барабанщика, весившего целую тонну.
«Я даже не знаю, что мы будем играть, – подумал Золто. – И никогда не знал. Просто дую в трубу… и все. Это неправильно… Что-то тут не так».
Бадди взмахнул рукой на манер дискобола, и аккорд буквально прыгнул в уши зрителей.
Прежде чем музыка Рока заполнила его душу, Золто успел подумать: «Я умру. Это – часть музыки. Причем умру очень скоро. Я чувствую это. Каждый день. Смерть все ближе…»
Он снова взглянул на Бадди. Тот осматривал зал, словно искал кого-то в вопившей толпе.
Они сыграли «Музыку, Которая Трясет». Они сыграли «Туман Над Капустой». Они сыграли «Стремянку В Облака». (И сотни людей в зале поклялись, что утром же пойдут и купят гитары.)
Они играли с сердцем и особенно с душой.
Выбраться из зала им удалось только после девятого выступления на бис. Толпа все еще топала ногами, требуя музыки, когда они через окно в туалете спустились в переулок.
Асфальт высыпал содержимое мешка в кожаную сумку.
– Еще семьсот долларов! – объявил он, помогая музыкантам забраться на телегу.
– Отлично, – одобрил Золто. – А мы получаем всего по десять долларов.
– Скажи об этом господину Достаблю, – предложил Асфальт, когда лошади зацокали копытами, направляясь к городским воротам.
– Обязательно.
– Это неважно, – промолвил Бадди. – Иногда нужно работать ради денег, а иногда – ради представления.
– Ха! Ну уж нет, пусть другие ради этого работают!
Золто пошарил под сиденьем. Асфальт догадался поставить туда два ящика пива.
– Фестиваль – уже завтра, слышите, ребята? – проворчал Утес.
Они миновали арку ворот. Даже здесь был слышен топот тысяч и тысяч ног.
– А после него мы заключим новый контракт, – кивнул гном. – Со множеством нулей.
– Нули есть и сейчас, – сказал Утес.
– Да, но цифр перед ними нет. Эй, Бадди!
Они обернулись. Бадди спал, прижав к груди гитару.
– Погас как свеча, – хмуро промолвил Золто. И отвернулся.
Дорога уходила вдаль, бледная под светом звезд.
– Ты говорил, что хочешь просто играть, – вспомнил Утес. – Говорил, что слава тебе не нужна. Ну, а что ты скажешь сейчас, когда куча золота лежит под твоими ногами, а девушки бросают к твоим ногам кольчуги?
– Придется с этим мириться.
– Вот разбогатею и куплю себе карьер, – мечтательно произнес тролль.
– Да?
– Да. В форме сердца.
Темная ночь накануне грозы. Карета без лошадей, проломив хлипкую, по сути дела бесполезную, ограду, падает с обрыва. Кувыркаясь в воздухе, она достигает далекого дна ущелья – пересохшего русла реки, – где и рассыпается на части.
Вспыхивает вытекшее из каретных фонарей масло, раздается взрыв, и из клубов едкого дыма – трагедия тоже подчиняется законам жанра – выкатывается горящее колесо.
Самым странным было то, что Сьюзен не испытала при этом абсолютно никаких чувств. Она могла печально созерцать происходящее – потому что в таких обстоятельствах печаль уместна. Она знала, кто находится в карете. Но это уже произошло. И она ничего не могла сделать, чтобы это предотвратить, потому что, если бы она это предотвратила, ничего бы не произошло. Поэтому она просто смотрела, как все произошло. И ничего не предприняла. И это произошло. (Слишком много «произошло», но что поделать, если так все происходило?)
Она чувствовала, как логика ситуации устанавливается на место, подобно огромным свинцовым блокам.
Возможно, где-то этого не случилось. Возможно, карету занесло в другую сторону, возможно, под колесо попал нужный камень, возможно, карета вообще поехала по другой дороге, возможно, кучер вовремя вспомнил о резком повороте. Но такие возможности существуют только при условии существования данной ситуации.
И это было не просто знание. Это знание пришло из разума очень, очень древнего.
«Иногда единственное, что ты можешь сделать для людей, – это поприсутствовать».
Она отвела Бинки в тень под скалой и стала ждать. Через пару минут она услышала звук падающих камней, и по незаметной, почти отвесной тропинке, ведущей из пересохшего русла реки, поднялся всадник.
Бинки раздула ноздри. Парапсихология не может объяснить то странное чувство, которое возникает, когда ты вдруг сталкиваешься лицом к лицу с самим собой[26].
Смерть слез с лошади, оперся на косу и уставился на русло реки, проходившее далеко внизу.
«Он же мог что-нибудь сделать!» – подумала она.
Мог ли?
Смерть выпрямился, но не обернулся.
– ДА. Я МОГ ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ.
– Как… как ты узнал, что я здесь?…
Смерть раздраженно махнул рукой.
– Я ПОМНЮ ТЕБЯ, А ТЕПЕРЬ ПОСТАРАЙСЯ ПОНЯТЬ. ТВОИ РОДИТЕЛИ ЗНАЛИ, ЧТО ЭТО ДОЛЖНО БЫЛО ПРОИЗОЙТИ. ЧТО-ТО ГДЕ-ТО ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ. ДУМАЕШЬ, Я НЕ ГОВОРИЛ С НИМИ? НО Я НЕ МОГУ ДАРИТЬ ЖИЗНЬ. Я МОГУ ТОЛЬКО… ПРЕДОСТАВЛЯТЬ ОТСРОЧКУ. НЕИЗМЕННОСТЬ. ТОЛЬКО ЛЮДИ СПОСОБНЫ ДАРИТЬ ЖИЗНЬ. А ОНИ ХОТЕЛИ ОСТАТЬСЯ ЛЮДЬМИ, ОНИ НЕ ЖЕЛАЛИ БЕССМЕРТИЯ. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ, ОНИ УМЕРЛИ МГНОВЕННО. МГНОВЕННО.
«Я должна спросить, – подумала Сьюзен. – Обязана произнести эти слова, иначе перестану быть человеком».
– А я… я могу вернуться в прошлое и спасти их?… – Только легкая дрожь в ее голосе говорила о том, что это вопрос.
– СПАСТИ? РАДИ ЧЕГО? РАДИ ЖИЗНИ, КОТОРАЯ ИССЯКЛА? КОНЕЦ НЕИЗБЕЖЕН. Я ЗНАЮ. ИНОГДА Я ДУМАЛ ИНАЧЕ. НО… КТО Я БЕЗ СВОИХ ОБЯЗАННОСТЕЙ? ДОЛЖЕН БЫТЬ КАКОЙ-ТО ЗАКОН.
Не оглядываясь, он вскочил в седло и пришпорил Бинки, направив ее прямо в пропасть.
Рядом с извозчичьим двором на Федрской улице лежала копна сена. Она вдруг раздулась, и кто-то глухо выругался.
Долей секунды позже в элеваторе рядом со скотным двором кто-то закашлялся и тоже выругался, но уже более крепко.
А еще немного позже гнилые доски пола в старой лавке кормов на Короткой улице взлетели в воздух, и на сей раз бранное слово долго блуждало эхом среди мешков с комбикормом.
– Тупой грызун! – взревел Альберт, вытряхивая зерно из уха.
– ПИСК.
– Я так и думал. Но какого я размера, по-твоему?
