Владимир Пучков - Черти поневоле
— Бабуля, это же шутка, — примирительно улыбнулся Эдик, — тебе ведь все равно зубы надо было выдирать. Вот и выдрала! Зато без боли, как у лучшего дантиста. А мы тебе новые вставим, золотые. Будешь у нас как царица!
Услышав грубую лесть, Маланья на секунду замерла, затем махнула рукой:
— Ладно, уж. Чего там, я на вас зла не держу! Такая уж, видно, планида! А вы чего, обедать пришли? Так ведь рано еще, чай, только завтракали.
— Не, бабуля, мы отчаливаем, — сказал Эдик и подмигнул браткам: вот, мол, как хорошо получается. — Пора нам. Засиделись.
— Ну и отлично, — сказала Маланья, — отчаливайте.
— А это… — Эдик заговорщицки подмигнул бабке. — Нам бы забрать из сарая…
— Что забрать-то? — не поняла Маланья.
— Ну это самое! Да не притворяйся, ты же в курсе.
— Ах, картошечку! — улыбнулась Маланья и тоже заговорщицки подмигнула.
— Ага, — осклабился шеф, — мои парни ее вчера в погреб спрятали.
— Хорошо, — сказала Маланья. — Сейчас я свинью стащу с люка, а вы машину подгоните поближе, да пошевеливайтесь, люди-то, чай, все видят. Секут! Не хочу, чтобы обо мне слухи пошли.
— Йес! Бабуля, — обрадовался Эдик, — сейчас все в натуре забацаем!
Он бросился во двор, и через минуту братки услышали звук работающего мотора. Толян, Колян и Серый побежали в сарай. Маланья вошла следом. Оттащив в сторону спящую Авдотью, она скомандовала:
— В темпе, парни, бегом!
В это время Эдик подогнал машину прямо к двери, и братки в одну минуту забросили мешки в багажное отделение.
Эдик потянулся было вскрыть один из мешков, чтобы проверить содержимое, но увидел вдалеке скорбную фигуру Лисипицина и передумал. Да и бабка, заметив его движение, показала шефу кулак:
— Выедешь из села, смотри сколько хочешь!
— Нормалек! — легко согласился Эдик. — Открывай ворота.
Серый распахнул створки, и братки кинулись к внедорожнику, чтобы забраться внутрь. Но джип неожиданно рванул вперед, причем с такой скоростью, что едва не вписался в поленницу. Лихо развернувшись, он замер, и в раскрытое окно высунулась голова шефа.
— Перегруз, пацаны, — сказал он. — Короче, пилите к механику, а я потом подгребу. Вы с ним перебазарьте по-свойски, перетрите, а я потом подъеду. И это… Не переживайте! Вам ведь главное — от рогов избавиться! — Дико захохотав, Эдик убрал голову и дал по газам. Через мгновение джип мигнул зажженными поворотниками и скрылся с глаз.
— Не понял юмора! — сказал Серый, глядя на Толяна.
— Да все путем, — неуверенно отозвался тот. — Он же сказал, что у него перегруз. Потом приедет.
— Точняк, — совсем грустно согласился Колян.
Бабка молча наблюдала за ними, на ее лице было написано самое настоящее злорадство.
— Что, соколики, — не выдержала она, — обманул вас рогатый? Смылся?
— Ничего не смылся, — разозлился Серый, — раз обещал вернуться, значит, вернется!
— Ну-ну! — Старуха широко зевнула и направилась на кухню. — Жрать захотите — чур не опаздывать.
Братки испуганно переглянулись.
— Че делать, пацаны? — запаниковал Серый. — Может, он и вправду того… Типа слинял?
— Может, и слинял, — неожиданно согласился Толян, — все равно надо к механику идти. Придется. И шеф туда заявится, чтобы рога отчекрыжить. Короче, разберемся!
— Не заявится туда шеф, — покачал головой Колян, — с такими бабками он и так хорошо устроится. Подумаешь, рога! В каком-то смысле это даже здорово. Будет в авторитете. Нет, шеф смылся — это точняк!
Неожиданно сзади скрипнула дверца, и братки увидели стоящую на пороге Маланью.
— Подите-ка сюда! — поманила она их.
Парни нехотя подошли.
— Жрать небось хотите?
— Хотим, бабушка! — захныкали братки.
— Ну тогда идите, чего уж там!
Братки влетели в комнату, шумно уселись за стол и оторопели. На столе стояло блюдо с курицей, ровно разделенной на три части. Три миски, полные благоухающей куриной лапши, стояли тут же.
— Это что? — оторопело спросил Серый, поудобнее устраивая гирю.
— Курица, — неожиданно улыбнулась бабка. — Вы что, забыли, что курицу сперли? А я-то помню! И вообще. Обманул вас ваш командир. Всю картошку себе заграбастал! — Она не выдержала и захихикала.
— Не картошку, — скорбно поправил ее Толян, — а золото!
— Да уж какое там золото, — хмыкнула Маланья. — Коли говорю: картошку, стало быть, так и есть.
Парни непонимающе уставились на нее.
— Эх вы, головы дубовые! — вздохнула бабка. — Неужто я этого дела не предвидела? Поставила ему кормовую картошку, а он ее всю и прибрал! Золотишко-то не во всякие руки дается! — И она захохотала неожиданно густым басом.
Братки молча смотрели на нее, тяжело врубаясь в происходящее. Маланья посерьезнела:
— Вам бы не бандитствовать да себя гробить, а вкалывать как следует! Глядишь, и не натерпелись бы, и деньгу заработали! Нам сезонные рабочие и зимой и летом нужны. Ну да теперь поздно об том говорить. Что до вашего шефа, то бог шельму метит. А золото вы сдайте-ка в бухгалтерию, пока совсем не пропали. Да ведь и награда за это положена, и немаленькая. — Она вздохнула и посмотрела на них. — А впрочем, сами думайте, только не прогадайте смотрите! На вас вон и так смотреть страшно, а что дальше будет…
— Что? — разом задрожали братки.
— То и будет! — сурово сказала Маланья и вышла из комнаты.
— Нечего ее слушать, — сказал Толян, молниеносно расправляясь со своей порцией. — Фуфло гонит бабка!
— Сам ты фуфло! — неожиданно сказал Серый. — У тебя и рога бараньи. А мне, например, надоело. Устал я. От рогов, от гири, и вообще. Хочется нормально пожить.
— Это точно, — кивнул Колян, — если башли у нас, тогда все меняется. С деньгами можно свое дело открыть. Легальное! Только как их в город перевезти?
— То-то и оно, — сказал Серый, — нам, рогатым, и машину никто не даст! Бабка верно говорит: скинуть рыжевье в бухгалтерию и получить деньги. Глядишь, и с механиком договоримся.
— Ну-ну, — усмехнулся Толян, — давайте!
— И дадим! — поддержал Серого Колян. — Скинем золото и возьмем свою долю.
— Пацаны, у вас крыша съехала, точняк! — сказал Толян. — Слышал бы вас шеф…
— Твой шеф — змей! — не выдержал Серый, изгибая длинную шею и нависая над Толяном. — Он нас наколол! Это он нас сюда заманил! Говорил, что здесь лохи живут, а здесь все — крутые. Это он нас подставил!
— А сам смылся, — добавил Колян.
— С картошкой, — ехидно уточнила Маланья, заглянув в комнату.
— Короче, надо идти к механику и поговорить с ним по-человечески, — решил Серый, — а то я весь рогами изошел. Куда мне такому деньги?
— Значит, вы твердо решили? — спросил Толян.
— Тверже не бывает!
— Тогда я вам скажу так: механик заставит вас золотишко-то вернуть! Ясно?
Серый задумался, попытался почесать затылок, наткнулся на рог и махнул рукой:
— Я ему сам свою долю верну, лишь бы снова человеком сделал. Не хочу светиться ночами, как телевизор! Рогов не хочу!
— И я тоже, — кивнул Колян. — Лишь бы избавиться от этой дряни. — Тут он покачал рогами. — Приведу себя в порядок и поеду в деревню. К тетке. Устроюсь на работу и буду жить, как все люди. Мне теперь ничего не страшно! А там Нинка, она меня до сих пор ждет!
Толян задумался, потом махнул рукой:
— А, ладно. Я тоже с вами. Только как мы эти мешки обратно потащим? Они же тяжелюшие!
— А про тележку-то забыли? — спросила Маланья, снова заглядывая в комнату.
Через час жители Калиновки стали свидетелями странного зрелища. Трое измученных парней в дурацких шапках на головах толкали по улице тележку, на которой лежали картофельные мешки.
— Заключенные сбежали, — шепнула Жульетта своей соседке. — Видишь, и жратву с собой прихватили!
Мнения разделились. Кто-то предположил, что в село забрели путешественники, пешком добирающиеся из Владивостока. Более скептически настроенные уверяли, что это очередная научная экспедиция. А кто-то высказал совсем уж крамольную мысль, что перед ними эмигранты из стран Балтии.
— Вот до чего нашего брата в Прибалтике доводят! — ахнула какая-то сердобольная бабка.
— Вы это прекратите, — сказал скульптор Агафонов, выходя за калитку. — Зачем раздувать межнациональную вражду?
— А никто и не раздувает, — возразила Жульетта. — Ты сам посмотри, страхота-то какая!
— Глупые вы люди, — усмехнулся Агафонов. — Это же художественная самодеятельность. У них наверняка репетиция!
Не обращая на все эти разговоры внимания, братки добрались до шлоссеровского дома и постучали в калитку.
— Кого еще несет? — проворчал говорящий запор, но калитка тем не менее распахнулась, и на пороге возник улыбающийся Гаврила.
— Гаврила дверь открывай, сахарок дай, дай! — пробормотал он и тут же затих.
Лицо Гаврилы исказилось гримасой непонимания. Какое-то время он с жалостью смотрел на парней, а затем вытащил из кармана три кусочка сахара:
— Гаврила добрый! Гаврила дверь открывай, сахарком угощай!
