Дмитрий Емец - Великое Нечто
Ужин прошел мрачно. Лида и аксакал все время вздрагивали и к чему-то прислушивались, а Китти, стараясь, очевидно, поднять им настроение, болтала без умолку.
— Ну просто палец в рот не клади! Смотри не прикуси язычок-то, балаболка, — не выдержала наконец баба Паша.
— Вы, бабуленька, за мой язычок-то не волнуйтесь. Он у меня змеиный, и туда проскочит, и сюда, и ужалит, и обратно спрячется. — Катерина подняла от тарелки глаза. Зрачки у нее были сложные, странные, как кристаллы горного хрусталя.
После ужина баба Паша уселась что-то штопать, а Алексей и Никита собрались прогуляться но деревне. Они приглашали с собой и остальных, но Китти, Лида и Чингиз Тамерланович почему-то не решались выйти за калитку.
— Ты ведь ненадолго уходишь? — взволнованно спросилаЛида у Корсакова.
— Хочешь, чтобы я остался?
— Нет, иди! — решительно сказала она, оглядываясь на своих столпившихся на огороде родственников. — Главное, возвращайся до темноты, обязательно до темноты, — прошепталаона.
— Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? — Алексей смотрел на ее бледное лицо, испытывая щемящую нежность и тревогу.
— Не волнуйся за меня. Здесь же есть дедушка… — И Лида бегом вернулась на огород.
— Хотел бы я понять хоть что-нибудь, — в сердцах сказалАлексей.
Бурьин повертел пальцем у виска.
— А чего тут понимать? Дурдом он и есть дурдом. Пойдем водки купим.
— Уже поздно, магазин закрыт.
— Для страждущих он всегда открыт, — уверенно заявил Никита.
Они поднялись на старое, выложенное белыми каменными плитами крыльцо клуба и толкнули тяжелую дверь. Над дверью была внушительная вывеска, на которой через запятую было написано:
«Магазин, клуб, телефон, телеграф, правление, библиотека. Кр. вт., чтв., субб.».
Помещение, куда они попали, состояло из трех больших смежных комнат. В одной стоял бильярд с отодранным сукном, в другой был кинозал, а в третьей, очевидно, размещались все прочие упомянутые учреждения.
За низкой конторкой сидел уже знакомый им Андрей Сократович и при тусклом свете лампы листал телефонный справочник. Его длинный нос отбрасывал на стену зловещую тень. Услышав, как хлопнула дверь, он отложил книгу и мрачно посмотрел на вошедших.
— Клуб закрыт, — сказал он.
— А магазин?
— Магазин тоже закрыт. И правление закрыто. — В голосе Андрея Сократовича прозвучало нескрываемое злорадство.
— Хм… А в магазине кто работает? Может, с ним как-нибудь договоримся? — спросил Никита.
Андрей Сократович обидчиво кашлянул и привстал со
стула:
— Взяток я не потерплю! Я директор магазина и как должностное лицо…
— Вы директор магазина? Мы думали, вы заведующий клубом, — удивился Корсаков.
— Строго до девятнадцати ноль-ноль, — сухо заметил Андрей Сократович.
— А кто председатель правления?
— Я же. С десяти до четырнадцати, кроме выходных. По жилищным вопросам обращаться по предварительной записи.
— А водки вы нам не продадите без предварительной записи? — подмигнул Никита и покосился в темный угол комнаты, где за буфетной стойкой выстроились бутылки.
— Не могу, — вздохнул Андрей Сократович. — Как директор библиотеки, которая в настоящее время, собственно, одна и открыта, я не имею права торговать спиртными напитками.
И он показал на кусок ватмана, пришпиленный к стене, на котором плакатным пером значилось:
«Библиотека строго с 19.30 до 20.00. С 20.00 — строго почта, телеграф, телефон».
— На телеграфе тоже вы? — поинтересовался Корсаков.
— Я, — с достоинством признался Андрей Сократович.
— Вот и хорошо. Мне нужно позвонить в Петербург! Андрей Сократович снял трубку и постучал по рычажкам.
— С утра не работает, что-то с линией, — ехидно заявил он.
Никита пропутешествовал в темную часть комнаты, перелез через прилавок и взял две бутылки водки, пачку крекера «Нежный», плитку шоколада и голландский сыр. Потом, вспомнив о чем-то, вернулся и захватил электроутюг.
— Всего и делов-то! — сказал он.
— Вы совершаете уголовно наказуемое преступление: грабите закрытый магазин, — возмущенно сказал Андрей Сократович. — Как дружинник я должен буду оповестить милицию.
— Телефон не работает, — напомнил Корсаков. Он вытащил деньги и положил их на край конторки.
Андрей Сократович издал унылый вздох.
— Как директор телеграфа я не имею права брать деньги за услуги, не входящие в прейскурант, — сказал он и, разглядев купюры на свет лампы, сунул в карман.
— А сдачу? — возмутился Никита. — И почему на товарах не выставлены цены? А ну покажите-ка нам накладные!
Андрей Сократович беспокойно завозился.
— Как директор телеграфа — не имею права. Приходите завтра к девяти, — заявил он.
Никита медленно навис над конторкой. Тень от его огромных плеч накрыла Еврипидова внука, как крылья коршуна жирного суслика.
— Хорошо! Я приду завтра ровно в девять утра, и если окажется, что…
— Не надо паники! — быстро сказал Андрей Сократович. — Не надо горячиться. Один момент!
Он достал из ящичка бумажку с ценами, долго подсчитывал что-то на калькуляторе, а потом, не доверяя электронике, перепроверил результат на счетах.
— Похоже, я немного ошибся, — признал он, протягивая им сдачу. — Досадная оплошность! Как начальник ревизионной комиссии я объявляю себе устный выговор!
Когда приятели уже выходили из магазина с покупками, Андрей Сократович высунулся из-за конторки и крикнул:
— Хорошие вы ребятки! Может, нальете мне за знакомство?
— В библиотеке не пьют! — сказал Корсаков, аккуратно закрывая дверь.
Как оказалось, утюг Бурьин захватил для бабы Паши, которая как-то жаловалась ему, что ей нечем гладить. Обрадованная старуха, бормоча, что ей ничего не нужно, вытащила утюг из коробки и вставила в розетку, проверяя, горит ли лампочка.
— Я, дура-то, уж и жалеть начала, что вас на постой пустила, — призналась она. — Вы-то хорошие, веселые, а девушка ваша и те двое уж странные больно. Вы вон ушли, а они соседку ко мне не пустили, Анисью. Она у калитки стоит, а собака ихняя вся прямо лаем заливается, скалится, как бешеная. И мои-то пустобрехи туда же: хвосты поджали и ну брехать все вместе. Покуда я выбежала, Анисья уж и ушла. И что она людям скажет? Я к ней заходила извиниться, а она уж спать легла.
Но Корсаков и Бурьин как-то не обратили внимания на эту подробность, хотя и вспомнили о ней мельком, когда увидели, что у порога летнего домика, загораживая дверь, лежит помесь овчарки и ризена.
Увидев их, пес вскочил и продемонстрировал клыки, при этом шерсть у него на загривке поднялась.
— Эй, эй? Перегрелся? — спросил Алексей. Дворняга обнюхала их и неохотно отодвинулась, пропуская в дом.
Из-за занавески доносился чей-то незнакомый бубнящий голос. Корсаков отодвинул занавеску и оторопел, поняв, что это говорит Чингиз Тамерланович. При их появлении он внезапно замолчал, скрестив на груди руки.
Лида встала, подошла к Алексею и, как кошка, потерлась о его плечо щекой.
Какая трогательная привязанность двух влюбленных голубков! — сказала Китти, по-птичьи склоняя голову набок и вглядываясь в Бурьина. — Ну а где мой кусочек внимания, а, Никита? Где кусок мамонтятины или хотя бы 6у-сы из куриных косточек?
— У меня есть кое-что получше! — Бурьин показал ей две бутылки водки, которые держал за горлышки.
— Никакой романтики. Одна голая проза, — усмехнулась Китти. — Хотя, что я вижу: сыр! Все-таки, что ни говори, со времен питекантропа Агу-Агу человечество сделало большой скачок вперед.
Глава XXV
ШЕСТОЙ ШАР
За ночь собаки поднимали оглушительный лай еще дважды, а под утро притихли. За час до рассвета все застыло, замерло. На деревню наполз глухой молочно-белый туман, скрадывавший звуки, изменявший голоса, перемешавший реальность и иллюзию, сон и явь.
В этот час Корсаков и Бурьин осторожно закрыли калитку и, нырнув в туман, направились к лесу. Никита нес длинный ржавый лом. Изредка он, озорничая, проводил им по доскам заборов, тревожа собак.
У Корсакова раскалывалась голова. Он не выспался, и его грызла какая-то непонятная тоска. Окружающий мир казался стиснутым, сплюснутым, сырым и ужасно тесным, и хотелось говорить об этом, искать какой-то выход.
— Все как-то мелко в жизни, — сказал он, когда они пробирались через ельник. — За что ни возьмешься — все не то. Посмотришь сам на себя со стороны, и противно становится.
— Хочешь совет, как доктор доктору? — проницательно перебил его Никита. — Не пей, когда я пью. Не для тебя это. Пьяницы бывают веселые и хмурые. Ты хмурый.
— А ты какой?
— Я вообще не пьяница. Просто я очищаю мозговые клетки от излишней информации, накопившейся за долгие годы жизни, — заявил Бурьин.
