Рон Хаббард - Дело инопланетян
— Ну а для этого существует только один способ, — закончила она.
Подбежав к двери, она закрыла ее на засов. Затем вернулась и прибавила звук у радио. После чего подошла к окнам и убедилась, что никто не может заглянуть внутрь.
Тревога моя росла. Меня бросило в жар.
Она проверила ремни и пряжки, стягивающие меня на кровати. Когда я увидел, что она не расстегивает их, мне стало совсем жарко.
Она сняла с правой ноги тапок. Скинула левый тапок. Повернулась ко мне спиной и стала что-то делать на уровне своей талии.
Что ей взбрело в голову?
Послышалось шуршание. Она согнулась и снова распрямилась. В руке у нее были колготки.
Она отбросила их в сторону и сдвинула свою медсестринскую шапочку на затылок.
Я таращился на нее с тревогой.
— Так не пойдет, — сказала она. — Ты не должен подглядывать!
Она живо пристроила простыню так, что я мог видеть только через прореху. Мне были видны угол окна и плафон посреди потолка. Медсестры я не видел.
Я почувствовал, как постель накренилась: плафон на потолке пошел вкось.
О мои боги! Что у нее на уме?
Постель накренилась еще больше.
Я отчаянно попытался подняться и посмотреть, что происходит. Мешали ремни.
Снизу повеяло холодком, и я догадался, что она подымает нижнюю часть простыни.
Глаза мои чуть не вылезли из орбит.
Я вдруг понял, что у нее за цель! Боги милостивые! Эта девушка была несовершеннолетней! Ее отец был главным врачом провинции. Он убил бы меня, если бы я к ней прикоснулся!
Я постарался успокоить себя мыслью, что это она прикасается ко мне. И тут я представил себе дробовик ее отца! Он считался лучшим охотником на перепелов во всей Турции. Бил наверняка! Видение ружья померкло, уступив место другому: я возбужденно взлетаю в небеса, раздается гулкий выстрел дробовика, и я, беспомощно хлопая крыльями, падаю на землю.
Слишком поздно.
Я мельком заметил верхушку медицинской шапочки. Красный полумесяц походил на лезвие серпа, обращенного ко мне острием.
— Уууух! — пропела она. — Прекрасно, прекрасно!
Шапочка медленно опустилась вниз.
Затем постель заходила ходуном.
Я видел попеременно то верх медицинской шапочки, то потолочный плафон.
Я почувствовал, что глаза у меня начинают вращаться по спирали.
По радио запели «Самогонные ребята» под свои «электрические завихрения». Она подладилась под их ритм.
Пастушок заиграл ду-да, ду-да,
Пастушок играл ду-да весь денек,
Пастушок, ох ду-да, ду-да, ду-да,
Наплевал на овец — не беда.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Теперь ее шапочка и плафон менялись местами в такт музыке.
Мною овладело восхитительное ощущение!
Только изредка до слуха доходили звуки музыки.
«Так давайте ж дудеть весь денек».
Это все продолжалось и продолжалось — до бесконечности. Такты все отбивались и отбивались — как музыкантами, так и сестрой Билдирджиной.
«Так давайте ж дудеть весь денек».
Минуты за минутами тянулись, тянулись.
Потом бббббблоуии!!!
Землетрясения и ураганы, смешавшиеся с небесным хаосом богов, не шли в сравнение с тем, что произошло!
Вот это да!
В конце концов комната почти перестала кружиться в моих глазах, но еще оставалось какое-то неясное коловращение.
Я лежал, расслабившись и тяжело дыша.
На меня снизошло какое-то чудо. Где же это было раньше-то, всю мою жизнь?
Тяжело дышал кто-то еще. Затем постель дрогнула.
Я увидел верхушку шапочки медсестры Билдир-джины. Должно быть, теперь она стояла возле постели и бормотала, разговаривая сама с собой:
— Прахд говорит, что это ужасно полезно для цвета лица. От такого количества у меня будет самый прекрасный в Турции цвет лица!
Я вдруг увидел ее перевернутые ступни: она, наверное, сидела на полу.
— Нельзя, чтобы это пропало даром — даже если его много, — говорила она. — Мой девиз — консервация.
Я не видел, что она там делает, но слышал, как она прошла через комнату к умывальнику.
Раздался плеск воды. Потом тишина.
Внезапно рывком с лица моего была сорвана простыня. Биддирджина стояла возле меня, уже одетая.
— Кстати, — заговорила она, профессионально улыбаясь, — приятная для тебя новость: оборудование прошло клиническое испытание. Разумеется, тебе не хватает опыта в пользовании своим инструментарием. Должна отметить, что Прахд куда мастеровитей.
Она кивнула в сторону нижней половины моего туловища, мне невидимой. Затем посмотрела мне в лицо и предостерегающе погрозила пальцем:
— Ну конечно, ты ведь только маленький мальчик с новой игрушкой. Так смотри, не сломай ее сразу же.
Она принялась расстегивать пряжки на ремнях, что приковывали меня к постели.
— Репутация у тебя, Султан-бей, не очень-то хорошая. Мне пришлось привязать тебя ремешками, чтобы ты не изнасиловал меня в ту же минуту, как я тебя освободила бы. Я уверена, ты понимаешь. Это была просто мера предосторожности. Ну-ка, если я расстегну эту последнюю пряжку, обещаешь, что не набросишься на меня и не станешь насиловать?
Это безумие помогло внести некоторый порядок в хаос моих мыслей. Я вдруг со всей очевидностью осознал одно: я только что (…) девушку Прахда!
— Не говорите Прахду! — умоляюще попросил я ее.
— Ну, — сказала она, — это зависит от обстоятельств.
Шантаж! Я это знал! Мой натренированный Аппаратом нюх чуял насквозь — даже сквозь ее духи и вонючий запах полового акта.
— От каких обстоятельств?
— От двух, — отвечала она. — Никогда больше не прерывай девушку на полпути к наслаждению. И больше никогда, никогда, никогда не врезайся в мой «фиат»!
От ее взгляда мне стало как-то не по себе.
— Обещаю.
— Ну а я — нет, — сказала она.
Она откинула последнюю пряжку и бросила мне одноразовые халат и тапочки.
— Надень их и погуляй в передней, пока тебе не привезут одежду. Мне же нужно вытереть с пола все эти брызги, прежде чем кто-нибудь увидит и все узнает.
Практичная девушка. Я поспешно вышел.
Глава 8Я обнаружил, что занимал палату в главном корпусе больницы. Все палаты и другие комнаты привели в порядок, как только обширные запасы удалось разместить на складах. Меня зло взяло, когда я увидел так много турок на кроватях. Конечно же, это были все бесплатные пациенты — только место занимали впустую! Настоящую прибыль приносил потайной подвал.
Я побрел к главному вестибюлю. Это были часы приема больных. Вестибюль запрудили старики, женщины и дети, ожидавшие своей очереди на бесплатные процедуры. Пустая потеря времени, да и только. Отребье! Правда, все же именно я открыл для них такую возможность. Им следовало бы быть благодарными. Я прошествовал через толпу сидящих. Завидев, кто идет, они поспешно тянули к себе своих детей и шарахались в стороны.
Пропади они пропадом. Я повернулся, собираясь идти назад, в холл. Один из городских врачей, работавший здесь неполное время за приличное вознаграждение, разговаривал с пожилой женщиной и с жаром объяснял ей, что она нуждается в дорогостоящем лечении у специалиста в его собственном городском офисе.
Это был отец медсестры Билдирджины!
Я вздрогнул и поспешно юркнул в дверь, чтобы он меня не заметил. Осторожно глянул в дверную щелку. Он все еще был там.
Я обернулся и увидел, что попал в отдельную палату. Кто-то в новоприобретенном приспособлении, покрывавшем всю грудь наподобие металлического бюстгальтера, весь в бинтах, сквозь которые видны были только глаза, поднял руки, словно хотел защититься. Что это он испугался? Может, он меня знал?
Я пригляделся повнимательней.
Рат!
Модонские демоны! Что здесь понадобилось Рату? О, я так и закипел от ярости!
— Какого (…)! — заорал я на него. — Все гуляешь в отпусках! Ни на секунду нельзя на тебя положиться! Ты отдаешь себе отчет в том, что твоя зацикленность на безделье полностью лишает меня способности видеть? Ты сейчас должен быть в Нью-Йорке! Ты единственный, кто может включить ретранслятор восемьсот тридцать один! А пока он не включен, я не способен увидеть, что делает этот чертов офицер его величества! На тебе лежала обязанность следить за ним. А тебе хоть бы что! Подумал бы: ведь он уполномочен Великим Советом отдавать приказания всех нас арестовывать! А ну-ка, (…), (…), (…), сию же минуту вытряхивайся из этой (…) кровати, дуй в Нью-Йорк, лезь на Эмпайр Стейт Ьилдинг и снова заставь работать этот чертов ретранслятор! Понятно?
О, я был в бешенстве! Мой голос, должно быть, звучал слишком громко. Кто-то вошел в палату. Я круто повернулся. Это был Прахд.
