Юлия Федотова - Свет. Испытание Добром?
Наутро Либгарда фон Орманн не вышла к завтраку.
Светлая леди Айлели, супруга ландлагенара Норвальда, вернулась из Рейсбурга к полудню.
Хорошо, что Йорген успел подняться к Фруте до ее возвращения. Вряд ли она одобрила бы этот поступок. Леди Айлели – это, конечно, не отец, запрещать напрямую она ничего не станет. Но ей было бы достаточно обронить одну-единственную фразу, после которой этот визит сделался бы совершенно невозможен и Йоргену потом долго казалось бы, будто он сам принял такое решение. Так бывало уже не раз: что там говорить, светлая альва имела очень большое влияние на своих приемных, любящих и любимых сыновей. Жаль, что не на сына родного, обращенного во Тьму…
Место для своего добровольного заточения богентрегер Райтвис выбрал самое что ни на есть неудачное. Ох, нелегко приходилось тем слугам, что ежедневно носили ему наверх еду и питье! Помещение, где обосновался Фруте фон Раух, располагалось на изрядной высоте, под самой крышей, да не нового жилого дворца, выстроенного по вездесущей силонийской моде во времена короля Густава (знатностью, древностью и богатством своим род фон Раухов до сих пор мог спорить с королевским, каждый из представителей его считал для себя невозможным отставать от столичных веяний, разве что полукровка Йорген не вписывался в эту картину, да и то скорее по легкомыслию молодости, нежели по осознанному убеждению), а старого, стоящего на отшибе донжона. Это мощное сооружение было возведено в ту далекую эпоху, когда люди еще не научились верить в Дев Небесных, Эренмарк не стал единым королевством и земли Севера тонули в крови междоусобиц. С нее, с этой безыскусной, зато непробиваемо-мощной серокаменной башни, начинался весь замок Турмграу. За семь столетий ее существования ни один враг из плоти и крови не смог переступить ее порога, к слову, на высоте в три человеческих роста расположенного. Вела к нему узенькая лесенка, чуть более устойчивая, чем приставная осадная, и Йорген, любезно вызвавшийся лично доставить братцу завтрак (чтобы облегчить жизнь старой няне Агде, не пожелавшей оставить воспитанника в его добровольном изгнании), смог в полной мере ощутить мучения бедных слуг. Он уже на первых ступенях наружной лесенки по неопытности облил штанину сладким вином из кувшина, а впереди был еще долгий путь по лестнице каменной, винтовой, соединяющей все семь верхних ярусов донжона (а было еще два подземных, но туда, в шахту, не лестница вела, а специальное подъемное устройство на канатах).
Ступени были очень неудобными, их высота менялась от яруса к ярусу, приходилось то семенить, мелко перебирая ногами, то высоко поднимать колени. Это один из предков Йоргена лично измыслил такую их конструкцию, чтобы досадить врагам, случись оным ворваться в башню; о домочадцах и тем более слугах он в то время, разумеется, не думал. Кроме того, камень, что пошел на постройку лестницы, оказался недостаточно твердым, и за долгие века края ступеней были стерты, скруглены множеством ног обитателей и защитников башни, и что-то скользкое – не то мох, не то плесень – покрывало их (последние сто лет в заброшенной башне не топили печей).
Прежде, когда они с братьями гоняли вверх-вниз с деревянными мечами, играя в «штурм королевской твердыни», и потом, когда игрушечное оружие пришлось заменить настоящим, предназначенным против тварей Тьмы, Йорген ничего этого не замечал. Но носить подносы с едой и напитками оказалось куда сложнее, чем изгонять из старой башни полчища вредоносных гайстов! «Ах, сколь же трудна и безотрадна жизнь простонародья! – вздыхал ланцтрегер Эрцхольм, поднимая с пола кусок окорока и, сдув пыль веков, водворяя его обратно в тарелку. – Истину гласит его тысячелетиями выстраданная мудрость: не поваляешь – не поешь…»
Несколько последних дней он мысленно готовил прочувствованную речь, с которой собирался обратиться к несчастному брату, тщательно подбирал и долго обдумывал каждое ее слово. Ему казалось, он достиг совершенства. Но жизнь все повернула по-своему. Когда измученный непосильной борьбой с упрямой снедью, не желающей оставаться на законном месте, Йорген ногой (руки были заняты огромным подносом: Фруте фон Раух отнюдь не был склонен истязать себя голодом) постучал в запертую дубовую дверь, слова, сорвавшиеся с его уст, были совсем не те, что он собирался сказать изначально.
– Тьма тебя подери, братец! Раз уж ты у нас теперь Воплощение Зла, так какого шторба было забираться на такую высотищу, будто ты к самим Девам Небесным в гости наладился, в дивный их Регендал?! Не разумнее ли было поселиться в подвале?!
Дверь со скрипом отворилась.
– Ты думаешь? – сонно пробормотал возникший на пороге брат, был он не одет и в ночном колпаке. – Пожалуй… – Но тут он вспомнил, что должен изображать личность трагическую, и поспешил принять неприступный вид. – Зачем явился?
– Кра?! – возмущенно поддакнула ворона Клотильда и долбанула клювом подоконник.
– Вот! – Йорген подбородком кивнул на поднос. – Притащил. У тебя здесь полотенце есть? – Он пробежал глазами по комнате, во дни их юности совершенно пустой и гулкой, но за год обросшей обстановкой, не лишенной комфорта и изящества. – Ну или тряпица какая-нибудь? Штаны вытереть, мокрые все!.. – и поспешил уточнить, видя, что глаза брата удивленно округляются. – Винищем твоим облил, когда нес, ты не подумай чего! И вообще, скажи, разве это дело – в твои юные годы с утра пораньше хлестать вино кувшинами?!
– Ты пришел учить меня морали? – зло усмехнулся юноша, принимая у брата поднос.
Беда в том, что прежде он этого никогда не делал. В смысле не принимал больших, тяжелых, плотно заставленных посудой подносов. Обычно слуги ставили их на стол и проделывали это с такой ловкостью и легкостью, что со стороны нельзя было даже заподозрить, сколь хитра эта задача. Йорген, благодаря великолепной координации опытного воина, с ней худо-бедно справился (расплесканное вино и вывалянный в пыли окорок не в счет, ведь все остальное-то сохранилось!). Изнеженный, домашний Фруте – нет. Вроде бы самую малость накренилась поверхность в его руках – перевесил левый край. Но и этого оказалось достаточно, чтобы все тарелки, миски и кувшины поехали вбок. Миг – и вместо красиво, на альвийский манер, сервированного завтрака на полу лежала безобразная куча из перемешанной снеди и колотых черепков, и струйка молодого силонийского текла от нее в сторону окна.
– Позавтракал! – горестно молвило Воплощение Тьмы. – От тебя, братец, мне вечно одни только беды!
– Кар-р, – согласилась верная Клотильда, хотя на самом деле она Йоргена любила.
Йорген присел, изучил кучу взглядом и пальцем потрогал.
– Знаешь, если покопаться, тут еще можно найти кое-что съедобное. Смотри! – Он выудил злополучный окорок, окончательно утративший аппетитный вид.
Фруте обиженно надулся, и нежное лицо его стал совсем детским.
– По-твоему, я свинья, чтобы копаться в кучах и есть с пола?!
Ланцтрегер умудренно вздохнул:
– Жизнь и не тому научит, брат мой!
– Не смей называть меня братом! – окрысился мальчишка. – Я вас всех ненавижу!
– Помню-помню, – согласно кивнул Йорген. – Мы украли у тебя мать, из-за нас она предала своего родного сына… Но родственные связи из-за этого никуда не делись, они даны нам природой. Нравится это тебе или нет, но я твой единокровный брат, а ты мой… Слушай, раз ты все равно не хочешь окорока, я съем? – Весь вчерашний ужин он прохлюпал и сегодня еще не успел позавтракать, а запах от вывалянного куска шел по-прежнему соблазнительный.
– Да делай ты с ним что хочешь! – отмахнулся Фруте с досадой, в который раз удивляясь, как его единокровному брату удается самую драматическую сцену обратить в балаганный фарс. Хоть и был он несостоявшимся Воплощением Тьмы (она, Тьма, предала его, как и все вокруг), но тоже не раз и не два представлял себе встречу с братом Йоргеном. Он ведь знал: тот обязательно явится однажды, потому что не желает понимать, насколько серьезно все, что случилось год назад, не верит в его личный, осознанный выбор, считает его связь с Тьмой простой одержимостью. Придет и будет уговаривать. И тогда он, Фруте фон Раух, ответит ему гордо…
Да, он много раз рисовал эту картину в воображении своем: что будет говорить Йорген и что он скажет ему в ответ… Разбросанный по полу завтрак и залитые вином штаны в ней предусмотрены не были.
– Скажи, брат, зачем ты тут сидишь? – дожевывая кусок, спросил Йорген. – Зимой, наверное, холодно было. И гайсты здесь всегда водились. Опасных, пришлых мы выбили в тот раз, а мелочь доморощенную не трогали.
– По-твоему, Воплощение Тьмы станет бояться каких-то паршивых гайстов? – Фруте рассмеялся ему в лицо. – Как же ты, братец, глуп!
Йорген даже не обиделся.
– Да при чем тут страх? Они же воют по ночам, спать мешают. Разве нет?
