Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Модель событий
— Что-то не похоже. По-моему, тебе просто нравится злиться. Ну-ка попробуй найти пять положительных моментов в сложившейся ситуации?
— Пять? — свирепо переспросил Лёва. — Да запросто. Первое. Авторша этой бездарной книжонки, которую всё равно никто не купит, как я ни бейся, когда-нибудь умрёт. Второе. Её муж, вложивший в продвижение этой мерзоты кучу бабла, когда-нибудь умрёт. Третье. Мой драгоценный московский босс, экзаменующий меня на знание этого говноромана почище, чем профессор Степанов — на знание «Братьев Карамазовых», когда-нибудь умрёт. Четвёртое. Я когда-нибудь умру и тогда-то уж отдохну. Ну и пятое. Виталик тоже когда-нибудь умрёт.
— Виталик? А его-то за что? — поразилась Наташа.
— А за то! За то, что он не вовремя решил апгрэйдить мне компьютер, добрая душа! А я теперь после этого апгрэйда найти ничего не могу!
— Так я тебе ещё пятерых троянов прибил, — высунулся из кухни Виталик. — Это ты их найти не можешь? Понятно теперь, кто в локалку вирусняк запускает.
— Я тебя самого сейчас в локалку запущу! — до хруста сжал кулаки Лёва. — Ты куда смету с рабочего стола дел?
— Положил в папку «Сметы».
— У меня нет такой папки!!!
— Теперь есть. — Виталик одарил его великолепной улыбкой Брюса Уиллиса, в очередной раз спасшего человечество.
— Ну, блин, если нет! — только и смог произнести Лёва — и пулей вылетел в коридор. Убедившись в том, что в приёмной воцарился мир и покой, из кухни выбрались Гумир, Константин Петрович и Шурик.
Гумир, каждый день изобретавший новое блюдо из того скудного набора продуктов, на который у него хватало денег, на этот раз решил побаловать себя высушенным в микроволновой печи чёрным хлебом с соусом «бесхозные майонез плюс кетчуп, оставшиеся с прошлой недели в холодильнике».
— Хлебом сухим пробавляешься? — обеспокоенно спросила Наташа. — Хочешь яблоко?
— Микроволновка не сушит хлеб, — уточнил Гумир, — она его старит. За минуту он ссыхается так, как засох бы за целый день, держи я его на открытом воздухе. Микроволновка — это своего рода машина времени. Если подкрутить в ней кое-что и добавить шкалу отрицательных величин, чтобы поворачивать рубильник в противоположную сторону, то можно будет омолаживать, то есть восстанавливать, испорченные продукты.
— Продукты не восстанавливать надо, а не портить! — не удержался Константин Петрович.
— Не ко мне предложение, — пожал плечами Гумир. — Продукты, на которые мне хватает денег, не успевают испортиться. Я их сразу съедаю.
— Слушай, ты ему сколько на день выдаёшь? — удивлённо спросил Шурик.
— Кто же виноват, что он смолит как паровоз? Я не собираюсь оплачивать вредные привычки из бюджета организации! — взвился Цианид. — На сигареты как раз и уходят деньги, на которые вполне можно нормально, без излишнего транжирства, питаться.
— Так сколько? — повторил Шурик. — Просто интересно. Давай мы все будем скидываться, если ты такой принципиальный.
— А давайте его лучше в микроволновку засунем и искусственно состарим? — предложил Виталик. — Хотя он и так от жадности постареет раньше времени.
— Ладно. Увеличу сумму, — буркнул Константин Петрович, присел на диван и с деланым интересом уставился в позавчерашние «Ведомости».
Стало очень тихо и тепло, как будто кто-то затопил в приёмной камин. Слышно было даже, как дрова потрескивают — впрочем, возможно, это скрипели в коридоре половицы.
— Знаете, мне в такие моменты кажется, что мы с вами находимся в сказке! — воскликнула Наташа.
— Что же в этом плохого? — немедленно оторвался от газеты Константин Петрович.
— Это как раз хорошо.
— Тогда нечего обсуждать. Разговаривать стоит о плохих, неправильных вещах — чтобы вместе найти способ их исправить. А о хорошем лучше помолчать — его так мало, что от разговоров оно делается ещё меньше.
— Но мы же в сказке, — напомнил Шурик, — а значит, от наших разговоров хорошее будет делаться всё больше и больше. И тогда плохому просто не останется места.
Константин Петрович скептически взглянул в его сторону, но от комментария воздержался.
— В детстве я даже не мечтала попасть в сказку, — призналась Наташа. — У меня имя какое-то не сказочное. Сказочных девочек должны звать Алиса, Марианна или хотя бы Луиза. Но не Наташа, не Катя и не Света, как меня и моих подруг. Наташа — это самые что ни на есть суровые будни. Мне кажется, что Золушку тоже звали Наташей.
— Золушку звали Синдереллой. А потом — вашим высочеством, — напомнил Виталик.
— А ведь я на самом деле всего лишь ищу свою половину. Ищу, сколько себя помню, — немного помолчав, продолжала Наташа. — Иногда вижу в метро какого-нибудь неприступного красавца, который — раз — и садится прямо напротив меня, хотя вокруг довольно много свободных мест. Я долго собираюсь с силами, чтобы посмотреть ему в глаза и прочитать в них всё, что он хотел бы мне сказать. Наконец смотрю — а он, оказывается, спит или притворяется спящим: глаза у него закрыты, и в них ничего прочитать невозможно.
— А что должно быть написано в этих неприступных глазах? — поинтересовался Шурик.
— Что передо мной — тот самый человек, который будет полностью меня дополнять.
— Какая чушь! — воскликнул Виталик. — Если бы один человек мог идеально дополнить другого человека, то зачем были бы нужны все остальные люди на планете? Хватило бы и двоих. Ничего лишнего на нашем земном шарике не задерживается — слишком велика конкуренция. Если все эти люди — ну, то есть мы — почему-то здесь собрались, значит, мы идеально дополняем друг друга, все вместе, ровно такой тусовкой. Один человек не в состоянии заменить всех, его просто разорвёт от такой чудовищной ответственности.
— Может быть, ты и прав. Но я всё ещё верю в принцев, — помолчав, призналась Наташа.
— Мне кажется, что в какой-то момент надо переставать верить в принцев и начинать верить в себя, — решительно заявил Константин Петрович.
— Куда же без этого. Мне кажется, что если человек перестаёт верить в себя — он исчезает, испаряется, перестаёт быть. Но мало верить в себя. Надо верить в свою сказку. Я ведь не слишком много хочу, правда? — напрямик спросила Наташа.
— Хоти ровно столько, сколько тебе надо, — великодушно разрешил Виталик.
— Но ведь это будет уже наглёж! — тихо проговорила Разведчица. — Стыдно так много хотеть!
— Если ты стесняешься просто хотеть того, что тебе надо, то ты уж точно никогда об этом не попросишь вслух и, скорее всего, вряд ли получишь. Только если чудом, — строго сказал Константин Петрович.
— Я как раз надеюсь на такое чудо, — вздохнула Наташа.
— А вот это уже наглёж! — вмешался Виталик. — Ты, значит, хочешь, чтобы чудо само догадалось о твоих желаниях и само случилось? В таком случае, ты действительно хочешь слишком многого.
— Ну для начала, — внимательно поглядела на него Наташа, — я хочу, чтобы погода на улице стала более весенней. Это обычно так бодрит в апреле!
— Сегодня же постараюсь всё исправить, — не моргнув глазом, ответил Техник.
— Не надо переоценивать свои возможности, Виталий, — отрезал Константин Петрович, — прогноз погоды вчера предсказывал солнце, а сегодня — метель. Так что всё идёт своим чередом, и нас ждёт ещё целая неделя холодов.
— Вот, значит, как, — прищурился Виталик, — синоптики всё заранее предсказали? Незачем, значит, рыпаться? А можно, я всё равно буду рыпаться? Несмотря на то что вы с синоптиками вступили в заговор и создали коалицию против меня, Вероники и всего живого и настоящего, что есть в этом мире?
Наташа и Шурик тихонько засмеялись. Константин Петрович поправил очки с таким видом, будто он и был тем самым синоптиком, предсказавшим холода. Ещё пятнадцать минут назад Техник пребывал в безмятежном спокойствии: он убедил себя в том, что сегодняшний день проведёт вдали от Вероники. Но теперь ему уже просто из принципа придётся отправиться туда, стоять под этим окном — и будь, что будет.
Открыв собственную кофейню, ставшую популярной буквально за пару месяцев, Джордж уже не мог прятаться от родителей, как раньше, высылая им фальшивые открытки якобы из разных стран мира. После того как сам Миша Ёжик, редактор создающего и низвергающего кумиров журнала «Невские перспективы», с изрядной долей благосклонности упомянул «Феюкофею» в обзоре мест, идей и предметов, достойных внимания в этом сезоне, господин Соколов-старший задумал без предупреждения навестить сына и полюбоваться на его сомнительный бизнес-проект.
Отец Джорджа был мужчина сухощавый, невысокий (на полголовы ниже собственного сына), энергичный, загорелый и совершенно седой. Седеть он начал лет с двадцати, то есть примерно с того времени, когда стал активно ухаживать за будущей маменькой Джорджа. Он бы поседел и во второй раз — если бы смог — после того, как родной его сын сбежал, продав свой бизнес негодяю Огибину. Впрочем, время расставило всё по местам: совсем недавно по стене многострадального Мутного дома поползли трещины, и градостроительный комитет принял решение о его сносе. Огибин вроде бы рвал на себе волосы и подозревал в диверсиях и терроризме всех жителей города, не исключая стариков и младенцев, но доказать ничего не мог.
