Татьяна Коростышевская - Леди Сирин Энского уезда
— Нет, нет… Она не может с нами играть! Смотрите, у нее нет хвоста!
— У нее есть хвост!
— Это неправильный хвост, она не сможет с ним плыть!
Рыбки встревоженно заметались, натыкаясь на мраморные статуи. Мне показалось, что голова ближнего изваяния слегка повернулась.
Нужно разбудить хоровод! Раскачать! Расхороводить!
Я повела рукой, создавая течение. Несколько рыбешек, попавших в него, унесло вправо, по часовой стрелке. Я возобновила движение, и уже через несколько мгновений вокруг меня крутилось и поблескивало чешуйчатое и гомонящее рыбье колесо.
В какой момент моя рука перестала быть рукой, я не заметила. Потому что круг рыбок, расширяясь, зацепил статуи, те ожили. И прекрасные белоснежные девы поплыли, танцуя и извиваясь.
Дно беззвучно треснуло, выталкивая наверх сложную мраморную колонну.
Я ахнула, хлебнув воды, и уцепилась когтями за мраморный завиток капители. Меня вынесло на поверхность в считаные секунды. Море сияло мягким голубоватым светом.
Но волшебство на этом не закончилось. Из-под воды вознеслась еще одна колонна, потом еще одна, вслед за ними — точно в середине образуемого колоннами треугольника — площадка с огромным мраморным троном. На троне кто-то сидел. Мне было видно только его макушку — мраморную волну густых волос и плечи, прикрытые складками плаща.
Я посмотрела на берег. Он оказался неожиданно близко и был соединен с площадкой узким мостом с изящными перильцами. По мосту, медленно и осторожно, ко мне приближались какие-то люди. Захотелось крикнуть. Я вытолкнула языком книгу, попыталась подхватить ее рукой, но руки не было. Я закричала — громко, пронзительно, взмахнула крыльями, вызывая резкие порывы ветра. В кого же я превратилась, мамочки?
В памяти всплыли слова старинной книги: «И тело у нее птичье, венчается человечьей головой, и ликом она печальна и прекрасна…»
Потом вспомнился старческий надтреснутый голос: «Это у вас, нехристей, сирены, а у нас — Сирины». Зачесался нос, я потерла им о плечо. Перья были мягкими и пахли сандалом. Наверное, случайностей просто не бывает. Каждый наш выбор, каждое сказанное слово вплетены в тугое полотно судьбы.
«…Мы будем называть вас леди Сирин… Леди Сирин Энского уезда…»
Книга лежала у моих лап, я подцепила когтем крошечную страницу. От прикосновения книга начала расти, пока не превратилась в огромный старинный фолиант. Страницы шелестели, переворачиваясь.
— Мы можем это как-то остановить? — спросил один из подошедших, рослый широкоплечий блондин.
Мне очень не понравился его взгляд на мои груди — слишком интимный, слишком возбужденный. Я зашипела на пришельцев.
— Нет, мы не сможем, — ответил второй мужчина, брюнет, обнимающий за плечи стройную золотоволосую девушку. — Книга открыта, обратной дороги нет.
Его спутница смотрела на меня с ужасом. Это мне тоже не понравилось.
Неожиданно амулет на моей груди ожил, наливаясь золотистым светом. Книга, будто в ответ, замерцала голубым.
— А она вообще кто? — писклявый голосок принадлежал крошечной крылатой рыбке, зависшей над плечом блондина. — К какому Дому принадлежит?
— Это как раз самое любопытное, — ответил брюнет. — Она не из нашего мира. Я даже не уверен, существует ли ее мир до сих пор. Это совсем другой пантеон — вещая птица Сирин. Кажется, где-то еще должна обитать ее сестра — Алконост.
Я одобрительно кивнула, умные мужчины мне нравились.
— Обитает она в самом саду райском, но, когда спускается на землю, начинает песни петь. И оттого перестает себя ощущать, — проговорила я низким контральто. — И ежели живой человек ту песнь услышит, то от жития отлучится в тот же миг, душа его покинет бренное тело.
Смысла фраз я не понимала, но звучание доставляло мне удовольствие.
— Дашка, ты что, петь собралась? — пискнула рыбка.
Брюнет повернулся к своей подруге:
— Прощай, любовь моя… Я буду искать тебя всегда, в любом воплощении. Ты просто жди.
Женщина спрятала лицо на его груди.
— Вот жизнь, даже обняться не с кем напоследок! — Рыбка повела из стороны в сторону вихрастой головой, остановила взгляд на блондине. — Ну, это было бы слишком…
А мужчина вообще смотрел только на меня — на мои яркие золотые крылья, изящные лапы со смертоносными когтями, на высокую большую грудь… Мне начинало это нравиться. Я склонила голову и нежно зашипела.
— Пора петь! — раздался в голове резкий приказ.
— Я не хочу, — ответила я мысленно. — Мне нравится этот мир.
— Ты будешь!
Виски сдавило нестерпимой болью, медальон на груди пульсировал, обжигая. Я опустила влажные от слез глаза вниз, к фолианту. Убористые строчки складывались в слова, наполненные мощью и страхом.
— Пой!
И я запела — громко и протяжно, прощаясь в душе с этим прекрасным миром.
Колонна подо мной качнулась.
— Что ты делаешь? — раздался встревоженный крик в моей голове. — Это не та песня!
Сидящий внизу на троне запрокинул голову, глядя на меня в упор. Глаза у него были без зрачков — безумные и страшные.
— Прыгай, Дашка! — донеслось откуда-то издалека. — Быстрее!
Я взмахнула крыльями, поднялась над площадкой, поймав под крыло воздушный поток.
— Продолжай петь!
— Только шнурки поглажу! — проорала я весело, перевернувшись в полете и стряхнув венец вниз, к трону.
Артефакт Третьего Дома упал точно на мраморную макушку сидящего изваяния, а я, поднимая тучи песка, приземлилась на берег.
— Вот и нашлась достойная голова для тебя, старый ворчун, — громко подумала я и закрыла глаза.
ГЛАВА 20
Леди Третьего Дома, или Жизнь продолжается, когда в город возвращаются гусары
Если долго смотреть на женщину, она обязательно достанет зеркальце.
NNПо случаю хорошей погоды бар «Метелица» принимал посетителей на открытой террасе. Я плюхнулась на пластиковый стул за крайним столиком, опустила на пол свой увесистый рюкзачок и потянулась к меню. Неужели я наконец-то дома? Хорошо-то как!
— Мне мороженого закажи. — Пак уже по уши залез в сахарницу. — И клубничный коктейль, и этого, как его, тирамису. Лучше сразу две порции.
— Будешь трескать столько углеводов — растолстеешь, и нас начнут принимать за родственников.
— Пфф… — Зеленый даже оторвался от своего рафинада. — Скажешь тоже! Ты себя давно в зеркале видела, леди Сирин? Кожа да кости! Я, наверное, тебя скоро разлюблю, такую тощую. Давай, кстати, монументальную Жанину Геннадиевну навестим.
— Непременно, — пообещала я, вытаскивая из внутреннего кармана куртки коробочку с гламором — порошком невидимости. — Вот позавтракаем, и сразу по гостям.
Нюхач послушно подставлял плечи и голову под струйку волшебной пыли. Ему тоже не хотелось быть заметным.
— У тебя гламора при себе, кстати, много?
— Достаточно, — пожала я плечами. — Анна отдала все свои запасы.
Мне было немножко стыдно перед бабой Нюрой за устроенный, так сказать, апокалипсис и за то, что открыла ее тщательно оберегаемую тайну Господину Зимы. И то обстоятельство, что в это время я была не я, а Венец Предвидения, влезший в мое тело, меня нисколько не утешало.
Подошедший официант принял заказ, заменил опустевшую сахарницу и уже через пару минут принес мой кофе. Я сделала первый, самый вкусный глоток и рассеянно посмотрела на свое отражение в витрине бара. Да, Пак прав. Насыщенная приключениями жизнь привела к тому, чего я не могла добиться ни новомодными диетами, ни пыхтением в тренажерном зале. Я перестала быть пышкой. Отросшая челка прикрывала лицо, и я тряхнула головой. Четкие скулы, прямой нос, аккуратный треугольный подбородок. Дарья Ивановна, да ты же просто красавица!
На соседнем столике лежала стопка газет. Я потянулась к ней, развернула влажные от типографской краски листы. Взгляд остановился на дате в углу страницы. Однако, уже осень. Получается, что с моего переноса в Фейриленд прошло больше трех месяцев.
— Даша, здравствуйте…
У открытой террасы остановился представительный мужчина. Брюнет моей мечты, можно сказать. Напомаженные волосы торчали модным в этом сезоне хохолком, а расстегнутая на груди рубашка открывала фрагмент мускулистой смуглой груди. Всем был хорош незнакомец, портила его только повисшая на сгибе локтя барышня — яркая блондинка с чуть выпученными от сдерживаемой злости глазами. «Ревность», — решила я, борясь с желанием скомандовать барышне: «Выдыхай!»
— И вам не хворать, — ответила я вместо этого. — С кем имею честь?
— Я отец Самсона, Илиас. Помните? Мы еще в клубе встречались как-то.
Ага, вот, значит, как выглядят инкубы при свете дня.
— Извините, господин Ивашов, я вас в одежде не сразу узнала.
Невидимый Пак подавился и фыркнул. Блондинка сжала губы в тонкую линию.