Терри Пратчетт - Роковая музыка
— Ну, — проговорил вспотевший от возбуждения Падла, — типа леопардовых штанов, леопардовой куртки и леопардовой шляпы.
— Падла, — сказал Крэш с едва сдерживаемой угрозой, — ты случаем не купил леопарда?
— Ну, типа…
— Это конец…
— Всего за двадцать долларов. Просто даром, — с жаром запротестовал Падла. — Тот тип сказал, что с ним все в порядке. Почти.
— Почему же он решил от него избавиться? — недоверчиво спросил Крэш.
— Да он, типа, глухой. Не слышал дрессировщика.
— Не подходит.
— Но почему?! Штаны ведь, типа, и не должны ничего слышать!
— ПОДАЙТЕ МЕДЯЧОК, МОЛОДОЙ ГОСПОДИН.
— Отвали, дедуля, — небрежно бросил Крэш.
— УДАЧИ ТЕБЕ.
— Отец говорит, слишком много нищих развелось, — буркнул Крэш. — Пора бы Гильдии Попрошаек принять меры.
— Но все нищие обязаны состоять в Гильдии, — сказал Джимбо.
— Значит, не нужно принимать туда столько народа.
— Да, но это все ж лучше, чем если бы народ просто так слонялся по улицам.
Падла, у которого в отличие от остальных членов группы уходило значительно меньше умственных усилий на осмысление окружающего мира, уныло тащился позади всех. Как вдруг ощутил некоторое беспокойство, словно ступил на чью-то могилу.
— Тот попрошайка выглядел каким-то совсем тощим, вот-вот помрет, — пробормотал он.
Другие не обратили на Падлу никакого внимания, так как были заняты обычными спорами.
— А мне уже надоело быть «Андеграундным Хлопком», — вдруг заявил Джимбо. — Глупое название.
— Какое-то наивное, — подтвердил Падла и пошарил в кармане.
— Мне больше всего понравилось, когда мы были «Кого?», — сказал Нодди.
— Но мы были «Кого?» всего полчаса! — воскликнул Крэш[24]. — Вчера, сразу после того, как побыли «Кляксами», но до того, как стали «Ледащим Баллоном», забыли?
Падла отыскал в кармане двухпенсовую монету и вернулся назад.
— Должно же существовать, типа, действительно хорошее название, — покачал головой Джимбо. — Готов поспорить, мы, типа, сразу поймем: вот оно, название. Как только придумаем…
— Давно пора придумать название, о котором мы не будем спорить каждые пять минут, — согласился Крэш. — О каком успехе можно тут говорить, если люди не знают, кто мы такие.
— А господин Достабль считает иначе, — заметил Нодди.
— А любимая поговорка моего папаши: «Катящийся камень мхом не обрастает», — сказал Крэш.
— Вот, старик, держи, — промолвил отставший от своих товарищей Падла.
— СПАСИБО, — сказал благодарный Смерть. Падла поспешил присоединиться к друзьям, которые опять вернулись к обсуждению леопарда с неадекватным слухом.
— Падла, куда ты его дел? — спросил Крэш.
— Ну, в твоей спальне, типа, запер.
— Кстати, а как убивают леопардов? — поинтересовался Нодди.
— У меня есть идея, — мрачно произнес Крэш. — Пусть он подавится Падлой.
Часы в холле ворон окинул наметанным взглядом существа, умеющего оценить толково подобранный интерьер.
Как уже замечала Сьюзен, часы эти вовсе не были маленькими, скорее они были пространственно искаженными. Они выглядели небольшими, именно так с далекого расстояния смотрится крупный предмет, то есть мозг постоянно напоминал глазам, что они ошибаются. Впрочем, это впечатление сохранялось и на близком расстоянии. Часы были сделаны из какого-то потемневшего от времени дерева. У них был медленно качающийся маятник.
А вот стрелок не было.
— Впечатляет, — признался ворон. — Особенно коса на конце маятника. Приятный штришок. Очень готический. Смотришь на них и думаешь о…
— ПИСК!
— Ну, хорошо, уже лечу. — Ворон переместился на декоративный косяк, украшенный затейливой резьбой, преобладающим мотивом которой были черепа и кости.
— Идеальный вкус, — сказал он.
— ПИСК. ПИСК.
— Водопровод у каждого дурака имеется, — сказал ворон. — Кстати, интересный факт. Тебе известно, что туалет был назван в честь сэра Чарльза Твалета? Не многие об этом знают…
— ПИСК.
Смерть Крыс открыл огромную дверь на кухню. Дверь отворилась с пронзительным скрипом, но что-то в нем было неправильно. У слышавшего этот скрип создавалось впечатление, что некто, сделавший данную дверь, решил, что она согласно остальной обстановке просто обязана скрипеть, и добавил этот штрих уже после создания самой двери…
Альберт мыл посуду в фаянсовой раковине и смотрел в пустоту.
— А, — сказал он, — это ты. Кто это с тобой?
— Я — ворон, — несколько обеспокоенно заявил ворон. — Кстати, одна из самых умных птиц. Многие склоняются к мнению, что такой птицей является говорящий скворец, но…
— ПИСК!
Ворон взъерошил перья.
— Я здесь в качестве переводчика, — сообщил он.
— Он его нашел? — спросил Альберт.
Смерть Крыс что-то долго пищал.
— Везде смотрел, ни малейшего следа, — перевел ворон.
— Значит, он не хочет, чтобы его нашли, — заключил Альберт и вытер жир с тарелки, украшенной все теми же костями и черепами. — Мне это совсем не нравится.
— ПИСК.
— Крыса говорит, это еще не самое плохое, — перевел ворон. — Послушай лучше, что творит его внучка…
Смерть Крыс пищал, ворон переводил. Тарелка со звоном упала в раковину.
— Я так и знал! — закричал Альберт. — Она спасла его! Да она даже представления не имеет, что… Так! Придется мне со всем этим разбираться. Хозяин решил, что может так запросто улизнуть, да? Только не от старого Альберта! Ждите меня здесь!
По всему Псевдополису были развешаны афиши. Новости распространялись быстро, особенно если лошадей оплачивал С.Р.Б.Н. Достабль…
— Привет, Псевдополис!
Пришлось вызывать Городскую Стражу. Пришлось, выстроившись в цепочку, подавать ведра с водой из реки. А Асфальту пришлось взять дубину и встать у дверей гримерной Бадди.
Альберт стоял в спальне и лихорадочно расчесывал волосы перед осколком зеркала. Волосы были седыми. Причем таковыми они были достаточно давно, настолько давно, что своим цветом стали напоминать указательный палец заядлого курильщика.
— Это — мой долг, — бормотал он. — Да кем бы он был, если б не я?! Может, он, конечно, помнит будущее, но не так, как надо! О да, его волнуют вечные истины, но кто должен разбираться, когда все сказано и сделано?… Такие простофили, как я, вот кто.
Он посмотрел на свое отражение в зеркале.
— Вот именно!
Под кроватью Альберт хранил потрепанную обувную коробку. Он крайне осторожно достал ее и снял крышку. Коробка была наполовину заполнена ватой, в которой, словно редкое яйцо, лежал жизнеизмеритель.
На стекле было выгравировано имя: «Альберт Малих».
Песок внутри словно застыл. В верхней колбе его оставалось совсем немного.
Времени здесь не существовало.
Это было частью Соглашения. Он работал на Смерть, и время для него останавливалось, пока он не возвращался в Мир.
Рядом с часами лежал клочок бумаги. В верхней части было написано число «91», но за ним следовали другие, все ниже и ниже: «73»… «68»… «37»… «19».
Девятнадцать!
Он совсем потерял голову. Позволил жизни утекать часами и минутами, в последнее время это случалось особенно часто. Проблемы с водопроводчиком. И покупки. Хозяин не любил ходить за покупками. Его очень неохотно обслуживали. Несколько раз Альберт устраивал себе выходные, потому что так приятно иногда почувствовать на лице лучи солнца (любого), ощутить ветер, капли дождя. Хозяин, конечно, сделал все, что мог, чтобы создать здесь подобие настоящего мира, но, честно говоря, у него ничего не получилось. И приличные овощи тут не росли. Они вроде бы созревали, но на вкус все равно были незрелыми.
У него оставалось всего девятнадцать дней в мире смертных. Ладно, этого более чем достаточно.
Альберт сунул жизнеизмеритель в карман, накинул пальто и спустился по лестнице.
— Ты, — сказал он, указав на Смерть Крыс, — неужели ты не нашел ни одной зацепки? Что-то должно быть. Соберись.
— ПИСК.
— Что он сказал?
— Он сказал, что, ему кажется, тут как-то замешан песок.
— Песок, — повторил Альберт. — Хорошо. Неплохое начало. Обыщем весь песок.
— ПИСК?
— Где бы хозяин ни появился, он производит на людей неизгладимое впечатление.
Утес проснулся от какого-то свиста. Потом он увидел силуэт Золто, размахивавшего кистью.
— Эй, гном, ты чем там занимаешься?
— Попросил Асфальта найти краску, — ответил Золто. — Это не комната, а позор какой-то.
Утес приподнялся на локтях и осмотрелся.
— И как называется цвет, в который ты выкрасил дверь?
— Нильский голубой.
— Приятный.
— Спасибо.
— И шторы неплохие.
