Михаил Успенский - Там, где нас нет
Но город, что удивительно, шарахнулся куда-то вбок, хотя телега и не думала сворачивать. Стражники на стенах в ужасе попрятались за зубцами.
— Видали? — кричал Жихарь. — Видали, как постораниваются и дают нам дорогу другие народы и государства? Косятся, конечно, да постораниваются — жизнь каждому люба! И-эххх! — продолжал он. — Жаль, нет коней — я бы про них песню спел…
— В самом деле, сэр Джихар, мы довольно нелепо выглядим в незапряженной повозке и подобны теперь печальной памяти ментам…
— Если гордый — пешком ходи!
Сколько еще народов и государств посторонились — было уже не видно, так как наступила ночь. Жихарь не хотел передохнуть и голосом гнал телегу вперед и вперед.
Телега мчалась как бы по гребню горы, потому что справа и слева было звездное небо — и ничего больше. Луна предстала полная и огромная, и сразу стало видно, какая она там пустая, печальная, рябая и корявая.
И вдруг как будто снежный вихрь пронесся над головами. Собачий лай, улюлюканье, рев охотничьих рогов заглушили даже вой ветра.
Жихарь запрокинул голову и увидел прямо над собой огромное конское копыто, потом другое. Копыта опускались беззвучно, потому что в воздухе, топот не ходит, а земли они не касались. За первым конем показался другой, богатырь успел рассмотреть снизу подошвы сапог, втиснутых в стремена. Потом, обгоняя коней, понеслись в небе и ловчие псы — длинные и острорылые, как осетры, только с пушистыми хвостами.
Все это было словно выложено живой снежной крупой на синем шелке.
Задыхающийся песий лай перемежался громовыми ругательствами и почему-то женским смехом.
Великанская белая всадница слегка наклонилась в седле и взмахнула хлыстом.
Кончик хлыста, собранный из множества острых льдинок, резанул Жихаря по лицу. Он схватился за щеку и услышал, как под пальцами наливается рубец, а когда вновь поднял голову, увидел только хвост последнего небесного коня, а на коне сидел задом наперед безобразный карлик и показывал богатырю обидные вещи.
— Вперед! Быстрее! Шибче! — приказал Жихарь телеге. — Догнать! Перегнать!
Запороть!..
Повозка ходу прибавила, да так резко, что Жихаря опрокинуло назад и он едва не вылетел, но успел ухватиться за Принца, намертво вцепившегося в боковую жердь.
— Дикая Охота, сэр брат! — крикнул Принц и поперхнулся снегом. — Все живое должно уступать ей дорогу!
Богатырь разозлился:
— Дикая, говоришь? Ничего, я их живо приручу! За ними, я сказал! Вверх!
Тележные колеса, большие и малые, оторвались от земли. Яр-Тур и Лю Седьмой пытались увещевать Жихаря, но ветер сделался столь плотен, что человеческие слова в нем распадались на куски. Богатырь и сам не слышал и не понимал, что он там орет, кому, а главное — зачем.
Страшная тяжесть пригнула ко дну телеги всех троих, сплюснула лица, сдавила ребра. Впереди — уже не вверху, а просто впереди — снова показалась Дикая Охота, и давешний карлик, завидев погоню, испугался, развернулся в седле как положено и пришпорил своего скакуна. Карлик-то он был карлик, но не для людей, поскольку мог бы, пожалуй, наломать бока даже варкалапу.
Телега без труда обогнала карликова коня и полетела дальше, только подпрыгивала, наезжая на собачьи лапы. Собаки визжали, но продолжали, не оборачиваясь и вытянув вперед рыбьи морды, преследовать невидимую жертву.
А потом и вся Охота — и кони, и люди, и псы — тоже приняла в сторону, пропуская безумную телегу с безумным возничим.
Жихарь оглянулся и погрозил кулаком:
— Попомните меня!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Свирель земли создается всеми ее отверстиями, как свирель человека — дырочками в бамбуке. Осмелюсь ли спросить, что такое свирель Вселенной? — спросил Странник.
— В ней звучит тьма ладов, и каждый сам по себе, — ответил Владеющий Своими Чувствами. — Все вещи звучат сами по себе, разве кто-нибудь на них воздействует?
Даосская притча— В Поднебесной, — нараспев сказал Лю Седьмой, — никто не осмелится устроить охоту прямо в небе, не испросив на то разрешения в Канцелярии Воздушных Путей, заверенного золотой печатью Левого Ночного Министра.
— Если мы останемся живы после предстоящей ночи — а я в этом сильно сомневаюсь, — подал голос Принц, — буду рассказывать об этой гонке детям и внукам.
Жихарь валялся на холодном песке лицом вниз и старался ничего не слышать.
Нынешней ночью он по глупости и дерзости пустил прахом весь предыдущий путь и отрезал свой маленький отряд от цели.
…Обогнав Дикую Охоту, телега еще прибавила ходу, покуда не показался впереди сам преследуемый. Это был здоровенный заяц, который еще не успел перед снегом сменить шкуру. Размером заяц был с доброго теленка. Жихарь на ходу сгреб его за уши и затащил в телегу. Заяц был живой, но очень холодный, он сам дрожал и людей морозил.
Жихарь велел телеге остановиться и потихоньку подгребать с неба на землю.
Вовремя велел, так как под ногами оказался морской берег. Богатырь собирался здесь дождаться рассвета, а потом лететь через море на той же телеге. Жаль, что она раньше не подвернулась под руку. Хотя ведь подворачивалась — на постоялом-то дворе Гоги и Магоги. Но тогда Жихарь был еще молодой и глупый.
Вместо рассвета они дождались Дикого Охотника, Дикую Охотницу, Диких Доезжачих да Диких Егерей с Дикими же Псарями. Всадники-великаны окружили жалкую телегу. Разгневанные Охотники орали что попало.
Жихарь добром отдал им зайца, так его этим же зайцем навозили по морде.
Бросаться на обидчиков с мечом было бесполезно: снежную крупу не ранишь, не окровянишь.
Никто и никогда не должен был догнать зайца — в том-то и заключалась вся суть Дикой Охоты. Егеря предложили загнать дерзкую мелюзгу в море и, подхолодив воду, заключить в ледяные глыбы. Дикая Охотница желала расправиться с мерзавцами наиболее обидным для мужчин способом. Дикий Охотник никаких слов, кроме ругательных, попросту не знал.
К счастью, пойманный заяц внезапно вступился за поимщика и сказал, что он, заяц, не железный и что ему давно уже пора линять, поскольку наступила зима, и его, зайца, место должна занять сменщица — саламандра. Отдохнула небось, пока всю весну, лето и осень за нее отдувались овца, дракон и он, заяц! «А то ведь вы меня знаете!» — пригрозил он охотникам и по-человечески вскочил в седло услужливо подведенного карликом скакуна.
Тут Дикие Егеря зашумели, что саламандру будить, пока сама шары не продерет, себе дороже, и тяжелый палец Дикого Охотника указал на Жихаря.
Будимир ничем помочь не мог или не хотел, только глядел осуждающе.
Тут Жихаря осенило:
— А телегу берите гонять! Видели, она какая резвая?
Дикая Охота посовещалась и высказала сомнение в том, что телега будет им подчиняться.
— А куда же она денется? — заверил Жихарь. — Правда, она, как и вы, при дневном свете не летает, только ночью.
Он долго объяснял чудесное устройство телеги, а сам тем временем подменил золотую ложку железным шкворнем. Хотя и шкворня было богатырю жалко, ведь им так хорошо головы проламывать!
Охотники мужского пола легко поверили Жихарю, подхватили бесполезную телегу, зато…
— Сидите здесь и ждите следующей ночи! — велела Дикая Охотница. Она была очень красивая, но такая большая, что никакая красота не помогала. — Если мы обнаружим обман, мы вернемся и будем гонять вас по всему небу, пока мясо не отвалится от костей. Да вы и так никуда не денетесь — позади болота, впереди — Стоячее Море…
Дикая Охота позвала за собой и Будимира: числился у них петух, видать, своим, но Огненный Кур замотал головой, отнекиваясь.
…Жихарь валялся на холодном песке лицом вниз. Стоячее Море оказалось вовсе не морем стоячей воды, которое он предполагал пересечь на самоходном плоту.
Просто оно не лежало, а стояло, словно невообразимые руки ухватили его вместе со дном и глубинами, как лист жести, и загнули этот лист под прямым углом. А морские воды противу всякого ожидания и законов природы не хлынули вниз и не затопили окрестные страны. Они встали сплошной водяной стеной от земли до неба.
В эту стену можно было погрузить руку, и рука становилась мокрой. Жихарь даже разделся и, дрожа от холода, вошел в стену, и соленая вода приняла его. Он оттолкнулся от берега, начал яростно грести руками и поднялся было вверх на несколько саженей, но потом собственная тяжесть потащила его назад.
И солнце взошло не из-за окоема, а из-за этого моря, прочертив на нем стоячую красную дорожку.
Поначалу богатырь думал как-то сладить с этой бедой, размахивал золотой ложкой, приказывал воде лечь как положено, но здесь, видать, требовалось что-то посильнее ваджры.
— Силы жезла Жуй потрачены в скачках, — сказал Лю. — Теперь придется ждать, пока они не восстановятся.
