Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере
— Проводите! — негромко проговорил он.
— Ты старший, ты и проводить его должен! — сказал твердо Трофим.
— Давай я проведу! — предложил стоявший тут же горбун-счетовод. — Я ж все одно его помощник.
— А может, он сам хочет? — с сомнением глянул Трофим на Архипку-Степана.
— Не, пускай он проводит! — кивнул на горбуна беглый колхозник.
— Так, — встрепенулся горбун-счетовод. — Где проводить будем, тут или в коровнике?
— Тут, тут, — заговорили окружившие их палестиняне. — Че там, в коровнике, там всем тесно будет.
— Ну так давайте сначала приготовим все для митинга, — деловито стал вслух рассуждать горбун. — Сперва надо установить железное било для сбора митингов и собраний, и на случай пожара… Какой-нибудь рельс подвесить надобно, и чтоб возле него всегда на веревочке или цепи молот висел. Потом определим место для выступающих. Ясно?
Люди закивали, будучи полностью согласными с горбуном, ведь говорил он так, будто знал толк в собраниях и митингах, а кто, кроме тех, кто все знает, может быстро и с разумом митинг провести?!
— Ну, а может, первый-то митинг без рельса проведем? — спросил чуть увядшим голосом Трофим. — А уже потом, как положено.
— Нет! — отрезал горбун. — Нельзя так: сегодня одно, завтра — другое. Ежели хотим мы жить правильно и по справедливости, то так и надобно делать сразу. Пошли лучше кого из бойцов в разные стороны, пускай рельс поищут, тут на земле после царского режима много рельсов ненужных осталось! А пока они искать будут, бабы миски в реке помоют, а остальные трудящиеся отдохнут немного.
На этом и наступило некоторое затишье. Красноармейцы пошли рельсы искать, некоторые крестьяне, не согласившись с отдыхом, продолжили полевые роботы, а строители, заготавливавшие строительный лес, улеглись на травке и устроили себе приятный перекур.
Горбун-счетовод тем временем занимался своим любимым делом — бродил среди людей с толстой тетрадью и карандашом и писал. Писал он всякие мысли и предметы для обсуждения их на митинге-собрании. Также расспрашивал он и о предложениях, могущих принести пользу, но таких предложений у палестинян не было, и это огорчало помощника Архипки-Степана. Подошел он и к учительнице Кате и тут же с радостью записал по ее требованию вопрос открытия школы в Новых Палестинах — это для обсуждения. А потом поинтересовался предложениями и тут же обрадовался, не услышав привычное «нет. никаких предложений», а увидев, как учительница задумалась серьезно, даже алые ее губки напряглись от мысленного труда.
— Я вот насчет сельского хозяйства Думала, — заговорила после молчания Катя. — Кажется мне, что полезно будет кладбище под поле распахать, ведь неизвестно все равно, кто там похоронен, а места оно много занимает, и земля там должна быть очень плодородная по законам агрономической науки.
— Я тоже об этом думал! — признался, водя карандашом по тетрадному листу, горбун-счетовод. Дошла очередь и до ангела.
— О душе надо поговорить, — предложил ангел, и горбун-счетовод записал в столбик вопросов для обсуждения сразу же после «кладбище распахать» «поговорить о душе», после чего отошел от ангела и направился на поиски своего начальника.
Архипка-Степан в это время дремал на своей лавке в первом коровнике, и снилось ему, что живет он в большом доме, окруженном его собственными полями, на которых колосится море пшеницы. А дальше, за пшеницей, на сочнотравных лугах пасется всякий его скот, и так много этого скота собрано в одном месте, что даже земля прогибается под его тяжестью. А пастухом у этого скота состоит красноармеец Федька, и вместо палки в руках у него обломанное ружье…
— Эй! — ворвался в сон неприятный из-за своей неожиданности голос горбунасчетовода. — Архипка! Эй! Ты что, спишь?
Открыл глаза Архипка-Степан, посмотрел на разбудившего его человека без любви, вздохнул тяжело, прощаясь с приятными сновидениями.
— Чего тебе? — спросил.
Горбун вместо ответа придвинул к лицу Архипки-Степана тетрадь, открытую на наполовину исписанной карандашом и корявым почерком странице.
Посмотрел Архипка-Степан на эту страницу тупо, потому как для него все равно все буквы кверху ногами стояли, и снова поднял взгляд на горбуна.
— Может, это, что-то предложить обговорить на собрании, ну что-нибудь важное?
Архипка-Степан вздохнул еще раз, присел на своей лавке, почесал за ухом.
— Вот что, — заговорил наконец он. — Мы ж на тогдашнем похоронном митинге… помнишь, когда многих поубивало… Запиши, в общем, чтоб коммуну назвать именем Федьки.
— Ага! — кивнул горбун-счетовод, уже водя своим карандашом. — А предложения для улучшения общей жизни есть?
— Улучшения? — удивленно повторил Архипка-Степан. — А что, кому-то плохо живется? Кто-то жаловался?
— Не-не, — замотал головою горбун.
— Ну тогда нет, — ответил Архипка-Степан. Горбун вышел из коровника, присел на солнечном месте и перечитал все им записанное. Многовато оказалось предметов для обсуждения, и это порадовало горбуна. Ощущал он гордость в себе за то, что самолично всех опросил и от многих, если не от каждого, что-то записал в эту тетрадь. И тут же полистал он эту тетрадь, проверяя, много ли еще в ней чистых страниц остается на будущее. Полистал и удостоверился — много еще страниц. И наступило у него на душе благоденственное ожидание, и улыбнулся он сам себе и миру.
Время двигалось к вечеру, когда показались далеко в поле красноармейцы, неспеша шедшие к Новым Палестинам. Пятеро или шестеро из них несли что-то тяжелое, и сразу все, увидавшие их, поняли, что это было. А остальные шагали свободно и гурьбовато.
Рельс, который удалось добыть красноармейцам, высотою был в человеческий рост, а весом — чуть полегче среднего человека. Свинтили они его возле стрелочного механизма на пролегавшей не так уж и далеко от Новых Палестин железной дороге. Были на том рельсе и широкие дырки для больших крепежных болтов. Вот за две такие дырки и подвесили его к козырьку крыши коровника, укрепив перед этим козырек двумя сосновыми подпорками снизу.
Строители тут же принесли молот, и такой гул разнесся по округе, что даже в лесу что-то зашевелилось и вспарили над кронами деревьев сотни ворон.
Горбун-счетовод сразу же поспешил к подвешенному рельсу, как поспешили туда и все остальные жители Новых Палестин, включая Архипку-Степана.
И вот тогда-то и началось настоящее собрание-митинг. Горбун-счетовод, значительно держа перед собою раскрытую в нужном месте тетрадь, говорил о разном, но все это касалось палестинян и их жизни. Голос его, чуть глуховатый, но достаточно громкий, звучал торжественно.
— …и вот вопрос о школе у нас еще не решен, — продолжал он говорить, бросая острые, как нож, взгляды то на одного, то на другого жителя Новых Палестин. — Детей для учебы у нас только восемь, а взрослые и вовсе не хотят грамоту учить… А что ж нам, для восьми детей школу строить?
— А можно еще нарожать, трудно че ли! — прозвенел молодой бабий голос, и тут же послышались отовсюду смешки.
— Нарожать оно все равно надо, — серьезно ответил горбун-счетовод. — Но надобно решить и насчет взрослых. Предлагаю от каждой группы по пять человек дать для учебы: и от крестьян, и от строителей, и от красноармейцев…
— А от баб? — прозвенел уже другой женский голос.
— А они и так грамотные! — ответил горбун. — Дальше давайте! Кто за мое предложение, поднимайте руки!
Большинство лениво подняло руки, и довольный результатом горбун сделал соответственную запись в своей тетради.
— Теперь сельскохозяйственный вопрос. Есть у нас предложение распахать старое кладбище, чтоб выращивать на нем лучшую пшеницу или еще что-нибудь.
Среди митингующих наступило задумчивое молчание. Бабы зашептались, и в шепоте их звучал страх. Мужики, строители тоже нахмурились, не совсем поддерживая такую мысль. Только красноармейцы никак не отреагировали, но все равно стояли они молча и без всяких выражений на лицах.
Горбуну не понравилось такое молчание, и он, найдя взглядом учительницу Катю, посмотрел на нее очень просительно, и она его поняла. Вышла вперед, стала поосанистее, чуть выдвинув левое плечо, и обратилась к палестинянам:
— Товарищи! Много еще в нас суеверий и предрассудков, и один из них, самый живучий, это боязнь умерших…: почитание могил, этих засыпанных землею ям, где лежат и распадаются на части умершие человеческие организмы. Я поддерживаю товарища счетовода и тоже считаю, что все, даже кладбище, должно приносить пользу живым, нам с вами.
— Какая польза от кладбища? — туповато спросил рябой красноармеец. — Че за польза?
— Так вот об этом я и хочу сказать, товарищи! — продолжила Катя. — Все вы знаете, что самая лучшая земля для сельского хозяйства — это чернозем. А откуда берется чернозем? Что это такое? И вообще, что такое земля, откуда она взялась, ведь раньше были только камни. Так вот, товарищи, любая земля, а особенно чернозем, — это результат многовекового гниения различных мертвых организмов и растений. Я вообще лично считаю, что все поля чернозема были когда-то кладбищами и только поэтому они дают такие высокие урожаи. А все, что придумали неумные и необразованные люди, — все эти кресты и памятники, все это может когда-нибудь стать причиной голода, ведь, забирая землю под такие кладбища, мы оставляем наших внуков и правнуков без хлеба, вы понимаете?
