Андрей Белянин - Отстрел невест
– Хоккей в России больше, чем футбол, – сам себе сострил я. – Будем стараться!
Вечером всё Лукошкино праздновало победу. Команды сыграли вничью, и мы одолели их только на серии финальных буллитов. Казаки били первыми, храбрый Митька взял шайбу зубами и тут же разгрыз её, рыча, как белый медведь. А решающий удар в ворота противника нанёс… Фёдор Заикин! Его унесли на руках ликующие фанаты – в городе появился первый спортивный кумир. Через два дня запорожская делегация возвращалась к себе в Сечь. Полковник Чорный, сентиментально смахивая слезу, зазывал в гости. Я бы с удовольствием, но поближе к лету.
Горох женился! Честное слово, у меня бы от таких потрясений на всю жизнь желание пропало, а он – нет, покумекал денёк-другой и сделал выбор. Теперь у нас новая царица – Лидия Адольфина Карпоффгаузен, или, что правильнее, после крещения и венчания – Лидия Карповна. Я был даже рад, она неплохая девчонка, а её показания против Алекса Борра дали возможность отправить его в Австрию в кандалах. Оказывается, злодей тайно домогался её всю дорогу, но принцесса была непреклонна, из-за чего и вышел весь сыр-бор. Кстати, должен признать, что отравленные яблоки он умудрялся подсовывать несчастным невестам просто артистически! Ни одна так и не смогла толком вспомнить, как ей в руки попал зловредный фрукт, ароматный настолько, что удержаться и не откусить просто не было сил… Зная нашего олуха, действительно австриец подбросил ему идею еврейского погрома. А на Тамтамбу Мумумбу он наезжал исключительно потому, что подозревал её в тайном колдовстве вуду и не мог допустить укрепления отношений России и Африки. Сивка-бурка по-прежнему стоит у нас на милицейской конюшне, разборки с наследничками чинила сама Яга. Теперь они ещё и поставляют нам сено для госпожи лошадушки.
Митяй трудится во дворе, носясь взад-вперёд с деревянной лопатой. В окно мне хорошо виден его энтузиазм, а он, не зная, что за ним наблюдают, вполголоса орёт неприличные деревенские частушки. Жизнь течёт своим чередом, словно ничего такого и не было. Когда-нибудь я подошью свои служебные заметки в одну папочку и буду перелистывать скучными осенними вечерами. Может быть, даже надеясь, что когда-нибудь наши приключения станут легендой российского сыска, но до этого ещё так далеко…
P.S. Батюшка сыскной воевода, горе! Горе великое, беда неминучая, несчастье горькое, уж как и сказать, не ведаю, а тока не велите казнить, велите слово молвить!
– Молви, Митя, встань с пола и молви.
– Кощей сбежал!
…Я едва не поперхнулся горячим чаем. Приехали…
Лукошкинский «Міръ»: утопия или смешно?
– А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?
– Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете.
М. А. Булгаков. Мастер и МаргаритаКаждый раз, начиная свою речь в защиту книг Андрея Белянина, поневоле чувствуешь себя «адвокатом дьявола». «Его книги смешны! Фи, как это пошло, как примитивно», – презрительно выпятив губу, говорят мастодонты фантастики. Но не кажутся ли вам странными наши мэтры? Исписывают тонны бумаги (или в последнее время набивают сотни килобайт), вытаскивая на свет божий и обличая язвы человечества и болячки общества: «Вот-де как у нас все плохо. Как только можно жить в таком обществе? Кто виноват? Что делать?» И как только появляется лекарство, отворачиваются и плюются.
Юмор, как утверждают медики, помогает жить, способствует нравственному и физическому здоровью. Жан Поль, теоретик комического, говорит: «Прочитав и отложив юмористическую книгу, не будешь ненавидеть ни мир, ни даже себя». На наш взгляд, эти слова с полным основанием можно отнести к белянинским книгам. Ибо не натужное спасение планеты от нашествия очередных инопланетян или глобальной экологической катастрофы, а вечные человеческие ценности стоят в центре мировоззрения писателя.
И вновь пытается достучаться Андрей Олегович до нашего отравленного и отупленного боевиками сознания. Уже обновленными средствами. Противником Никиты Ивашова на сей раз оказывается не персонифицированное зло – Кощей, а пронырливый злобный иностранец. Это выводит на первый план оппозицию «свое – чужое», раскрывающуюся на двух уровнях: мира и человека. Лукошкино – заграница, еремеевская сотня – царские стрельцы, русские – украинцы, бей жидов – спасай Россию, кто в отделении главный…
«Тайный сыск» хорош своей русскостью. Лукошкино нас так радует, потому что оно узнаваемо. А узнаваемо потому, что, с одной стороны, этот мир построен на русских сказках, знакомых нам с детства, а не на славянской мифологии, из которой обычный человек помнит только Перуна да Владимира Красно Солнышко, а с другой стороны, Лукошкино свое, родное, ибо современный человек, молодой московский милиционер, довольно быстро там освоился и прижился. И видим мы, что в том мире люди такие же, как и здесь и сейчас, а что создает мир, как не люди?
Эта книга о нас, о нашей жизни. Русская сказочность – это условность, позволяющая говорить Андрею Белянину о нашей жизни так, как он хочет. Ведь когда начинаешь помещать героев в современность, сразу сами по себе всплывают многочисленные житейские проблемы: денег нет и заработать негде, кушать хочется, на улицу не то что детей не выпустить – самому страшно выйти… Эти проблемы затушевывают людей. Как и в реальной жизни, литературный персонаж превращается в рефлектирующую потугу выбраться из паутины мелких житейских коллизий. Бытокопание и бытописание заслоняют все на свете. Мало остается мыслей, поэзии, души…
Впрочем, нет, чего у русского человека всегда в избытке, так это души («большой души человек!»). Душевность – одно из главных качеств лукошкинцев. «У нас хороший народ, если видят, что кто-то нуждается в помощи, – помогут обязательно». Русь всегда была толерантна к самым различным культурным влияниям, гостеприимна ко всякому люду («Разные люди в нашу страну приезжают, и мы гостям добрым завсегда рады»), лишь бы человек был хороший. Вот, например, живет себе здесь и здравствует некто Шмулинсон. Он свой человек, его громят, после чего кормят в кабаке его и всю его семью. Лукошкино – міръ (так, с помощью буквы «і», ныне не сохранившейся в русской орфографии, в старину писали слово «мир» в смысле «общество», чтобы отличить его от иного «мира», обозначающего состояние без войны) добрых людей. (Заметим попутно, что Лукошкино – нормальное название для деревни. Для столицы – оно немного странное. Не на Москву ли намекает автор?)
Создавая персонажей романа, Андрей Белянин делает акцент не на личностные качества, а на черты национального русского характера. Главным героем, наравне с Никитой Ивашовым, выступает весь лукошкинский мiръ. Сам Никита – рассказчик, сказочник, да не простой. Он смешит, и смешит, иронизируя над самим собой. Смех над собой органически отвечает лукошкинскому мiру, ведь это характерная черта нашего исконного смеха, еще древнерусского. В литературных творениях Древней Руси, как отмечал Д. С. Лихачев, «смех направлен не на других, а на себя и на ситуацию, создающуюся внутри произведения», их авторы «чаще всего смешат непосредственно собой. Они представляют себя неудачниками…», «притворяются дураками».
Вспомним Никиту, он отнюдь не мускулистый супермен, левым мизинцем раскидывающий толпу хулиганов, и не боевик, сжигающий огнеметом целые армии. Без Митьки или еремеевских стрельцов бравый «сыскной воевода» был бы уже несколько раз мертв. Но при этом он и не Шерлок Холмс, не Эркюль Пуаро. Потому и частенько попадает в комические ситуации. О виновнике событий догадывается, когда уже и читателю становится ясно, кто совершил преступление. Он начальник, но никак ему не добиться почтительности от окружающих: непосредственные подчиненные Яга и Митька или не выполняют его приказы, или истолковывают их настолько неверно, что Никита только за голову хватается. И постоянные народные комментарии весьма сомнительного свойства: сочувствия вгоняют в краску, а стараний помочь лейтенант сам боится.
«Дурость, глупость – важный компонент древнерусского смеха», и писатель-фантаст с успехом это использует. Русская средневековая культура знает два типа дураков. Первый, литературный, – сам сыскной воевода (да-да, можете посмеяться). Д. С. Лихачев описывает этот тип так: «Древнерусский дурак – это часто человек очень умный, но делающий то, что не положено, нарушающий обычай, принятое поведение». Второй, сказочный, – Митька, классический дурак. Он, конечно, «видит мир искаженно и делает неправильные умозаключения», но внутренние его побуждения – самые лучшие, он всех жалеет, готов отдать последнее и тем вызывает сочувствие. Неким промежуточным между названными типами дурней является в романе царь Горох. Его, конечно, можно считать типичным сказочным государем, доставляющим главному герою множество хлопот своими разнообразными и неожиданными уроками-заданиями: добудь то, принеси это… И одновременно он типичный персонаж литературный. Горох сам сознает, что делает не так. Но положение обязывает. Вспомним Короля из «Обыкновенного чуда». Здесь то же самое. И, наконец, не напоминает ли читателю лукошкинский владыка персонажей наших славных политических анекдотов?