Макс Фрай - Обжора-хохотун
Встает и делает шаг в туман, и еще один, и еще, и Триша почему-то зажмуривается — именно теперь, когда его уже все равно не видно, и вообще ничего особенного, только туман, к которому она давным-давно привыкла, — с трех сторон у нас забор, а с четвертой туман, обычное дело, а что ж.
— Ты чего это? — удивленно спрашивает Макс.
— Просто отдыхаю, — объясняет Триша.
— От впечатлений, — подсказывает Франк. — Поняла, что с нее на сегодня хватит. Триша у нас молодец, свою норму знает, и это выгодно отличает ее от подавляющего большинства мыслящих существ. — И, погладив Тришу по голове, говорит ей: — Ступай-ка ты, девочка, на кухню. Ужин -то никто не отменял. А у нас ничего не готово, кроме сливового пирога. Я его еще днем испек, для клиентов, а они на печенье налегали все как один, так что пирог нам остался — почти целиком. Но этого все равно мало.
— Конечно мало. Что еще приготовить? Может, лисий салат из курятины и лесных ягод? И омлет — это быстро, даже если по твоему рецепту все делать. Доверишь?
— А что ж, пожалуй, доверю, — поразмыслив, кивает Франк.
Триша несется в дом, окрыленная его согласием. И только на пороге кухни останавливается и думает: а все-таки надо было еще немножко задержаться, посмотреть, кто выйдет из тумана — сам Ахум, или его двойник, с которым, оказывается, дружит Макс, или оба сразу? И если оба, то как они будут себя вести? И что на это скажет Франк, и какое лицо будет у Макса, и о чем они все станут говорить? Наверное, еще можно вернуться, невелика беда, если салат с омлетом будут готовы на четверть часа позже. Но возвращаться ей почему-то совершенно не хочется.
— Давай ты посмотришь, если уж я занята, — говорит Триша зонту, вынося его за порог. Ловко вскарабкавшись на яблоню, вешает зонт на ветку, повыше, чтобы уж точно все разглядел.
Идет в кладовую за яйцами, складывает их в лукошко, ставит его на стол и снова бежит в сад, к дереву, на котором остался висеть ее зеркальный зонт.
— Ты только не подумай, что я испугалась, — говорит Триша. — Нечего тут бояться. Наоборот! Только, понимаешь, я хочу узнавать обо всем понемножку. Потому что если увижу и услышу все сразу, оно в меня не поместится. Я не лопну, конечно, но ничего толком не пойму, не запомню, и получится, что все было зря. А я так не хочу. Понимаешь?
Зонт, конечно, помалкивает, такова уж его бессловесная природа. Зато зашелестели листья яблони, а ведь ветра совсем нет. Значит, понимает, думает Триша. Еще бы он не понимал!
— Ты самый прекрасный и умный зонт в мире, — прочувствованно говорит Триша. — Сказал бы мне кто раньше, что такие бывают, ни за что бы не поверила.
Когда заскрипела входная дверь и зазвучали голоса, Триша уже закончила смешивать заправку для салата и принялась взбивать яйца, поочередно добавляя в них двадцать семь обязательных приправ, строго по порядку, как Франк учил.
— Пожалуйста, не отвлекайте меня сейчас, — говорит она, не поднимая глаз на вошедших. — А то собьюсь, перепутаю, и будете потом есть невесть что вместо настоящего омлета, а я умру от стыда... И пожалуйста, снимите кто-нибудь зонт с яблони. Он там довольно высоко, но с тропинки сразу разглядите, он на виду висит.
— А как зонт вообще оказался на дереве? — спрашивает кто-то из вошедших.
— Я его туда повесила, — говорит Триша, перебирая банки с пряностями, бормоча про себя: «Ку-мин, сейчас кумин, а после него шафран». И, спеша предотвратить дальнейшие расспросы, добавляет: — Чтобы он на вас смотрел, пока я занята.
Скрип двери, удаляющиеся шаги, пауза, кладем белый перец, опять шаги, теперь приближающиеся, розовый перец, а следом за ним зеленый, снова скрип, шелест и приглушенный стук — дело сделано, зонт вернулся домой, висит на крюке под потолком, это его любимое место. Черный кунжут надо сыпать щедрой рукой, но позже, когда омлет уже будет на сковороде. И все! Ничего не перепутала, уфф.
— Уфф! — вслух говорит Триша и только теперь оглядывает вошедших. Их по-прежнему трое: Франк, Макс и... И?
— Мы уже знакомы или еще нет? — спрашивает Триша, ощущая себя полной идиоткой. Никогда бы не подумала, что однажды станет всерьез старого друга расспрашивать, знакомы они или нет.
— Представь себе, я задал ему ровно тот же вопрос, — смеется Макс. — Слово в слово.
— И что он тебе ответил? — спрашивает Триша, водружая на плиту самую большую сковородку. — И какой ответ получу я?
— Ответ в обоих случаях один и тот же, — говорит Ахум. — Конечно, мы знакомы с тобой, Триша. Но и с Ночным Кошмаром тоже — давным-давно. Даже не знаю, с кем дольше.
— А при чем тут ночные кошмары? — изумляется Триша. — С каких это пор они тебе снятся, Ахум? Или ты все-таки не?..
— Я — оба сразу, — объясняет старый друг, он же незнакомый гость. — Иными словами, я — это просто я, наконец-то. Всё на месте и ничего лишнего. А Ночной Кошмар, единственный и неповторимый, — это у нас сэр Макс. Он же кровожадное чудовище, он же дикое дитя степей, он же властелин несметных россыпей менкальего навоза, он же...
— Ну все, понеслось, — ухмыляется Макс. — Франк, ты, кажется, говорил, что Стражи — существа настолько совершенные, что Вселенная не может этого выносить? Полностью разделяю ее чувства. Но Триша его почти не слушает.
— Оба сразу, — повторяет она вслух. — Оба сразу, надо же. Не понимаю, как это. Не могу вообразить.
— А тут и воображать нечего, — мягко говорит гость. — Я — это просто я. Как ты — это ты, Триша. Ничего сложного.
— Ладно, спрошу иначе, — вздыхает она. — Завтра или послезавтра... Словом, потом, когда ты отсюда уйдешь, кто будет вспоминать этот вечер? Ахум или друг Макса?
— Оба. — Он улыбается до ушей, довольный, что снова ее озадачил. — Потому что Ахум и друг Макса — это один человек. Просто всем остальным кажется, будто нас двое. И нам самим тоже так кажется, почти всегда. Но не сейчас, хвала Магистрам, не сейчас!
Это выражение — «хвала Магистрам» — Триша от Ахума прежде не слышала. Зато так часто говорит Макс, и все его гости тоже.
— Так странно, — вздыхает она. — Вроде бы ты и в то же время не ты. Совершенно непонятно, как теперь с тобой быть. Я даже не могу решить, стесняюсь я тебя или нет, представляешь?
Он укоризненно качает головой:
— Ты уже меня когда-то стеснялась, целый вечер, когда я впервые сюда зашел. Да так, что кружку с чаем мне на колени опрокинула. А сегодня у тебя в руках огромная сковорода, поэтому даже не вздумай!
— Тогда ты подарил мне кольцо для сна, — вспомнила Триша. — Такое невзрачное, скрученное из проволоки и ниток. Я его до сих пор часто на ночь надеваю, и тогда во сне у меня на пальце появляется перстень с большим синим камнем; поглядев на него, сразу вспоминаешь, что спишь и видишь сон, и спать становится гораздо интереснее. Да, уж ты умеешь делать подарки!
— Рехнусь я, вас слушая, — смеется Макс. — Только что мы задушевно беседовали о менкальем навозе, и все было хорошо. А теперь я понимаю, что сэр Мелифаро — не совсем тот самый сэр Мелифаро, который... Может, мне тоже начать стесняться?
— Да на здоровье. Пока у тебя в руках ни сковородки, ни даже кружки с чаем, это совершенно не опасно.
— Омлет почти готов, — объявляет Триша. — Салат и пирог уже на столе. Осталось дождаться Меламори, и...
— Если ее ждать, пирог зачерствеет, салат прорастет, а из омлета вылупятся жареные цыплята, — говорит Ахум. — Леди сейчас так завалена работой, что для нее не только между Мирами прогуляться, но и пообедать проблема. Страшная месть шефа за затянувшиеся каникулы. А вы тут этого людоеда, рассказывают, какими-то неописуемыми напитками угощали. Я тоже хочу.
Все-таки очень удивительно узнавать от старого друга Ахума о том, как дела у Меламори. От этого у Триши голова кругом идет. Хорошо, хоть за омлетом следить надо, нельзя по-настоящему прийти в смятение, когда у тебя еда на плите. Но омлет скоро дожарится — и что тогда?
— Будут тебе напитки, — говорит Франк. — Кофе и все, что пожелаешь. Но учти, за напитки тут принято платить историями. Что до меня, я предпочел бы историю сэра Мелифаро. О жизни Ахума Набана Дуана Ганабака я и так знаю немало. А вот сэр Мелифаро для меня пока темная лошадка.
— Ладно. История сэра Мелифаро, пусть так. Я сегодня на диво покладистый, даже неловко немного перед беднягой Ночным Кошмаром. Он-то небось рассчитывал как следует побраниться со мной после долгой разлуки, а я не в форме.
