Ирина Боброва - Между ангелом и бесом
Тролли загалдели, загомонили, но слов благодарности черт не услышал. Они сначала толпой кинулись к мертвой воде — не терпелось умыться и пострашнеть, а потом устроили обязательную потасовку у мутных колодцев — им не терпелось скорее попасть домой.
Когда суета стихла и последний страшилка исчез в темном отверстии, Бенедикт спросил:
— Я понимаю, что мертвую воду ты определил потому, что Гризелла туда окунула красивого тролля, а вылез уродливый. Но я не понимаю, откуда ты узнал, в каком колодце живая вода находятся?
— А ты на Гризеллу посмотри, ангелок. Внимательнее, посмотри и, может, поймешь!
А посмотреть было на что! Ведьма удивительно похорошела. И помолодела лет на пятьсот-шестьсот. Теперь это была не старая, костлявая старуха, а юная дева с букетом в руках. Бенедикт хотел было спросить, почему букет крепится на длинной палке, но не смог сформулировать вопрос Мысли куда-то разбегались. Остальные похоже, на время совсем потеряли способность мыслить. Гуча во время разбирательства с троллями не успел рассмотреть Гризеллу. Он просто отметил, что старуха помолодела, но чтоб ТАК!!!
Перманент мышиного цвета превратился в пышные кудри. Куда-то исчезла бородавка с кончика носа, а сам нос стал тонким, с изящной горбинкой. Глаза Гризеллы, оказывается, когда-то 6ыли большими и синими, а ресницы — длинными и пушистыми. Круглые щечки окрашивал нежный румянец — того же цвета, что и бутоны на цветущей метле. Как-то одновременно мужчины сообразили, что неприлично так нагло рассматривать девушку и опустили взгляд… на грудь…
— Лучше бы они этого не делали!!! Грудь у Гризеллы стала пышной, талия — тонкой, а ноги — длинными. Драный балахон почему-то обладал иммунитетом против живой воды и не стал новым нарядом, но даже в нем Гризелла была на диво хороша!
Гризелла не привыкла к такому вниманию и поэтому не знала, как себя вести. И дело было даже не в том, что на нее смотрели, дело было в том, КАК!!! Восхищение в глазах молодых (в ее понимании) парней совсем не укладывался в сознании древней старухи, какой, она, по сути, и являлась. Не зная, что сказать, Гризелла смутилась еще больше и, волнуясь, обрывала с метлы зеленые листочки и розовые лепестки.
Черт опомнился первым. Он взял Грязеллу за руку, подхватил торбу и кивнул друзьям. Отряд покинул гостеприимных троллей, пока те не вспомнили о них.
Дорога поднялась в горку, потом спустилась нее, и скоро уж не стало видно ни холмов, ни мутных колодцев.
Начинался лес. Маленькие деревца попадались реже, их место заняли исполины такой высоты, что задевали ветвями облака.
Гуча уверенно вел отряд вперед. Он решил во что бы то ни стало найти сына и вернуться домой, пока еще не сошел с ума от происходящего.
Бенедикт не мог отвести взгляда от стройной фигурки необычно молчаливой Гризеллы. Та так и шла рядам с чертом, позабыв выдернуть руку из широкой ладони спутника. Ангел украдкой любовался блестящими кудрями, прямой спиной, тонкой талией и аппетитной попкой ведьмы.
Наверное, Гризелла почувствовала, что он на нее смотрит, потому что внезапно обернулась и поймала его восхищенный взгляд. Длинные ресницы прикрыли лукаво блеснувшие глаза, а на круглых щечках выступил нежный румянец. Прекрасная ведьма вдруг затеснялась и отвернулась. Ангел чуть не задохнулся от восторга.
Следом за ним шел отшельник, по-стариковски шаркая ногами. Он что-то бормотал и размахивал на ходу руками, будто спорт с кем-то. Ангел прислушался.
— Что творится, — ворчал старик, — куда катится этот мир? В какую сторону ни кинь камень — он обязательно попадет в Гризеллу! Все ведьмы как ведьмы, а эта… Если есть что-то, обо что можно стукнуться или что-то, во что можно вляпаться, то даю гарантию, что Гризелла обязательно там будет! И виноват будет кто угодно, только не она, она всегда пострадавшая! А спрашивается, зачем под камень лезть было.
Бенедикт улыбнулся и сосредоточил внимание на покачивающихся перед ним бедрах.
Замыкали процессию Самсон и неразлучная с ним лягушка-переросток. Лягушка уговаривала бывшего наследника поцеловать ее, но тот вдруг обнаружил в себе неведомую доселе брезгливость. Он категорически отказался и целоваться, и жениться, и идти рядом с противной жабой, пусть даже она и царевна.
— И нечего меня титулами соблазнять! Подумаешь, царевна нашлась! Не такие от ворот поворот получали! Ты бы только знала, как меня пытались на себе женить. Принцессы, между прочим! Просто мечтали обо мне. Все. И Марта, и Гуль-Буль-Тамар, и Брунгильда! Я всем отказал, а на тебе, жабе зеленой женюсь? Размечталась!
Лес кончился, открыв взору путников заросшее жесткой травой поле и цепочку холмов вдалеке.
— Привал, — объявил черт, пользуясь правом командира. — Не знаю, день сейчас или ночь, но мы все давно не ели.
— И не пили, — напомнил Аминат и достал из кармана плоскую баклажку.
То, что плещется там совсем не вода, было понятно, стоило только присмотреться, с каким вожделением отшельник присосался к горлышку. Ведьма неодобрительно зыркнула в его сторону, но снова ничего не сказала, только нахмурилась и поджала красивые губки.
Черт выбрал ровное место на обочине дороги и пошевелил в траве сорванной по дороге веткой дерева — кто знает, какие твари здесь могут прятаться. Убедившись в безопасности выбранного места, Гуча кинул в траву торбу и с удовольствием растянулся рядом. Отшельник пристроился неподалеку. Он достал жареную утку и тупо уставился на обглоданный птичий остов. Потом злобно швырнул кости на землю, схватил котомку и потряс ее. На траву посыпались толстенькие мышки и прыснули в разные стороны.
Старик рассерженно запыхтел, а Гризелла рассмеялась. Ее смех звонким колокольчиком рассыпался вокруг, оживив тусклый мир.
Ангел остолбенел. Он смотрел на ведьму и не мог отвести взгляд от ее прекрасного лица.
— Ну и что ты так на эту вредную старуху вылупился? — сердито проворчал отшельник.
— Где ты видишь старуху, Аминат? Красивее Гризеллы никого на свете нет!
— Да что там красивого? — возмутился старик. — Нос загнулся крючком, на голове — птичье гнездо, брови лохматые. Ты посмотри, внимательно посмотри?
— Она чудо как хороша. — Влюбчивый Бенедикт вздохнул и обратился к черту: — Ведь правда?
— Правда, — кивнул тот, а Гризелла смущенно зарделась.
— Она ж старуха, разуй глаза, мальчишка! — со злостью выкрикнул отшельник. — Она же тебе не то, что в мамки, в бабки не годится, потому как очень стара. Это на нее живая вода так подействовала, но меня-то не обманешь! Я в самую суть смотрю, душу ее мерзкую вижу! — Барыга она! Жмотка! Старуха! И! Ведьма!
— Эх, ну и дурак я! — закричал вдруг Самсон и хлопнул себя кулаком по лбу. — Стоять у колодца с живой водой и лягушку не умыть. Полил бы Квакву водичкой — глядишь, девкой бы стала!
Оплошал, братец, — согласился с ним черт и протянул вору серебряную баклажку. — А я вот захватил на всякий случай немного. Возьми, кто знает, вдруг поможет.
— Размечтались, — квакнула лягушка-царевна. — Ничего не получится! От поцелуя все равно не отвертишься!
— Молчи, женщина! — отмахнулся Рыжий и выплеснул на нее волшебную воду.
Лягушка мгновенно похорошела. Ее кожа засветилась изумрудной зеленью, бородавки приобрели почти декоративную форму, а глаза стали удивительно выразительными и таинственными. Она стала очень красивой, но… лягушкой!
— Эх, — только и смог сказать разочарованный жених. Он манул рукой и рухнул на траву рядом с веселым чертом. — Чему радуешься?
— Я не радуюсь, — сказал Гуча, — я развлекаюсь! Ты только послушай этих двух — что старый, что малый!
Самсон прислушался к спору отшельника и ангела.
— Она красавица! — настаивал Бенедикт.
— А я говорю — старух! — утверждал волшебник Аминат.
— Нет, Гризелла прекрасна!
— Страшна как смерть!
— Она мила и добра! — не сдавался юноша.
— Зловредна она и пакостна! — противоречил ему оппонент.
Предмет их спора — прекрасная Гризеллла стояла напротив и, вытаращив глаза, пыталась что-то сказать. Но напрасно. Мужчины не давали и слова вставить. Внешность ведьмы претерпевала странные перемены. Когда говорил Бенедикт, Гризелла расцветала, хорошела и молодела. Но стоило открыть рот отшельнику, как она становилась старой и страшной.
— Прекрасна! — Ведьма расцвела.
— Ты ослеп, Бенедикт. Кто прекрасен? Эта старая вешалка прекрасна? Вглядись в ее морду — лицом это безобразие не назовешь! Глазки поросячьи, вместо языка — змеиное жало, а нос крючком загнулся как у орла клюв! Хищница!
После слов Амина та ведьма мгновенно постарела: лицо ее сморщилось, румянец пропал, а нос загнулся к подбородку. Ведьма устало вздохнула, сгорбилась и оперлась на метлу.
— Это ты ослеп, Аминат. Гризелла прекрасна, как восход солнца!
