Олег Шелонин - Паладин. Изгнанник
– Их учили, а я это на практике проходил, – прогудел Зырг.
– А я – бес, хоть и бывший, мне вообще спать не хочется. Только зевота напала, и в глаза будто песку насыпали. Это, наверное, пылевой демон виноват.
– Самое трудное в этом, знаете что? – вздохнул Зырг.
– Что? – переспросила Офелия.
– С голоду не сдохнуть. Когда долго не спишь, жрать очень хочется. Может, бяшу все-таки съедим, а?
– Тихо! Кажется, мы догоняем это чудище с подносом, – прошептал Кевин, выдергивая из ножен эльфийский меч.
Следы в пыли уводили за очередной поворот подземелья, и оттуда слышалось характерное пыхтенье звероящера, неуклюже переваливающегося на своих тумбообразных ногах.
– Значит, так, – тихо сказал Кевин. – Пока не дам сигнал, ничего не предпринимать. Он идет к каким-то узникам. Там наверняка тоже есть дверь с секретом. Пусть он ее откроет, а уж тогда мы его и уберем. Мертвые не должны топтать эту землю. Их место в земле, а не на земле.
– Тогда приготовься его убирать, – сунул Люка нос за поворот, – он уже топчется под дверью, и, кажется, уже ее открыл.
Скрип несмазанных петель подтвердил его слова. А еще до них донесся чей-то скрипучий, сердитый голос, отчаянно ругавший творенье Козебаны.
* * *– Опять ты, крокодилья морда? Ну, и что принес? Ставь на стол! – Попугай, сидевший на жердочке в узилище под самым потолком, вперил огненный взор в монстра. От его правой лапки к стене тянулась золотая цепочка, другой конец которой был вмурован в камень. Монстр неуклюже поставил поднос на стол и открыл крышку одной из чаш. – Опять птичек жареных? – ужаснулся попугай. – Сколько раз тебе говорить, дубина стоеросовая, что я культурная птица и не ем себе подобных! Я правоверный попугай, а не каннибал! Вот тобой, гад, я бы с удовольствием закусил, не будь ты такой вонючий! Морда! Да тебя ночью увидишь, обделаешься сразу… Кстати, никто не знает, сейчас ночь или день?
– Откуда? – пожала плечами сидевшая на маленьком диванчике девушка, одетая по последней восточной моде, а именно: в полупрозрачные шаровары, искрящийся блестками лифчик и браслеты на руках. Был на ней и еще один браслет, особый, на ноге. От него, как и от лапки попугая, к стене тоже тянулась тонкая цепочка. Только уже не золотая, а стальная. Девушка вздохнула, оглядела свое узилище, освещенное лишь факелами и свечами. – Третьи сутки здесь томлюсь, а может, и больше. Со счета сбилась. Хоть бы один солнечный лучик сюда заглянул. Лучше у Джавдета спроси. Он здесь старожил.
– Что?!! У этого бумагомараки? Да я с ним рядом даже на отхожее место не сяду! Я из-за него, гада, третий год здесь на цепи сижу! А ведь совсем недавно я летал по просторным коридорам замка братца этого придурка, обдуваемым всеми ветрами… а оттуда такие вот морды высовываются! Бр-р-р… надоели. И Джафар надоел, и ты надоела, а ты, стерва борзопишущая, за три года надоела так, что вообще на тебя смотреть не могу! Эй, ты! Крокодилья морда, ну-ка дай грушу, я в него щас запущу! Дай грушу, гад!
Седобородый мужчина в парчовом халате и чалме на попугая и девушку даже глаз не поднял. Он сидел за письменным столом и что-то азартно строчил в толстенном томе. Из-под его пера так и летели брызги чернил. От его ноги, как и от ноги девушки, к стене тоже шла стальная цепь.
Звероящер, как и корпящий над бумагами мужчина, на реплики попугая не реагировал. Он полностью сконцентрировался на деле и неуклюже расставлял приборы, стараясь ничего не опрокинуть на пол.
– Расставить еду-у-у… – повторял он зазубренный текст задания.
– И ты, сволочь, надоел, говорливый ты наш, – обрушился на него попугай. – Болтаешь сам с собой, болтаешь. Тебе самому с собой интересно, да? Сволочь! Тварь зубастая! Крокодилья морда! Сейчас подлечу да как клюну в лоб! Да чтоб ты сдох!
В распахнутую дверь, которую монстр, разумеется, забыл за собой закрыть, влетел меч и насквозь пронзил творение Козебаны. заставив беззвучно рухнуть на пол.
– Ух, ты-ы, – обрадовался попугай, – и вправду сдох! Спасибо, Всеведущий! А можно это самое, вот этих двух стерв, тоже вот так вот бух! И все! Ой, а, по-моему, у него из головы что-то торчит. Да это же меч! Так, стервы, слушайте меня внимательно. Джафар заходит, видит это чудище и спрашивает: что случилось? Отвечаем: сервировал стол, перепутал ножи и зарезался.
– Мечом в затылок? – удивилась девушка.
– Молчи, стерва, тебя не спрашивают.
– А я ничего не гова-а-арила, – манерно растягивая слова, сказал седой узник, отрываясь от своих записей.
– Все, – мрачно произнес попугай, – дозрел в этих казематах. Одну стерву от другой уже отличить не могу. У птички глюки, у птички глюки…
Команда Кевина ввалилась внутрь. Юноша первым делом выдернул меч из головы монстра и аккуратно вытер лезвие о край скатерти стола. Мужчина за столом с любопытством уставился на вошедших. Девушка радостно распахнула на них глаза и хотела что-то сказать, но вредная птица ее опередила.
– Люди, – упоенно воскликнул попугай. – Люди! Я вижу нормальных человеческих людей! Лю-у-уди-и-и!!! Люди, если вы меня вытащите, все, что хотите, для вас сделаю!
– Для начала расскажешь… – начал, было, Кевин.
– Все скажу! Всех сдам! Все про всех расскажу. Вот про эту стерву скажу и про эту стерву скажу. Я все знаю! Свободу попугаям!!!
– Поменьше эмоций, – выступил вперед Люка. – Конкретней, что ты знаешь?
– Все! Вы знаете, что она пишет? Знаете? Даже у меня клюв краснеет, когда по ночам читаю, пока эта дрянь спит!
– Эта, что ль? – с недоумением спросил Зырг, указывая на девушку, скромно сидящую на диване.
– Да при чем здесь эта? – возмутился попугай. – Это Гюзель?
– Газель? – опять не понял тролль.
– Газель – это мелкое рогатое животное, – раздраженно пояснил попугай, – противное, мерзкое травоядное. Ничего, кроме груш и фруктов, не жрет. И эта Гюзель тоже! Нет бы мясца там, телятинки отведать, курочки схавать…
– Ты ж только что сказал, что это твои родственники, – усмехнулся Люка.
– Увлекся, очень жрать хочу. Так вот, я и говорю: нет, чтобы телятинки, барашка, шашлычка откушать, только траву жрет! Она сама травоядная, поэтому и не жрет баранов!!! Сама овца! – попугай все больше и больше входил в обличительный раж. – А вот эту стерву… – крыло попугая простерлась в сторону седобородого мужчину в чалме, – …если б не цепь, давно б зарезал!
– Шеф, – тролль осторожно тронул Кевина за руку, – ты бы от этой птички подальше. Совсем с головой не дружит, а вдруг это заразно? Аксакала стервой называет.
– Кто? Где аксакал? Это аксакал!!? – завопил попугай, – Да ты знаешь, что она строчит? Она строчит сказки. Три года уже. «Тысяча и одна ночь» называется! Третий том строчит.
– Не тре-е-етий, а четве-о-ортый, противный, – уточнил аксакал.
– Вы представляете! Четвертый том строчит!!! – начал впадать в истерику попугай. – Достала!!! Все, не могу я ее видеть! Ну-ка, дай грушу, дай грушу, тебе говорят! Я в нее запущу, сердце порадую.
Зырг со своим барашком под мышкой начал отступать от попугая подальше, норовя спрятаться за шефа и Офелию. Он явно боялся инфекции. Зато Люку она не страшила. Он взял со стола затребованный фрукт и начал приближаться к попугаю, целясь в него грушей.
– Не подходи! Зарежу!!! – завопила взбалмошная птица и выхватила лапкой из-под крыла миниатюрный кинжал.
– Люка, хватит издеваться над бедной птичкой, – остановил товарища Кевин. – Видишь, до чего ее неволя довела? Давай, лучше освободим.
Меч мелькнул с неуловимой для глаз скоростью и со свистом перерубил цепь около лапки попугая. Несколько мгновений тот ошарашенно смотрел на золотое колечко на своей лапке, все, что осталось от цепи, а потом взлетел под потолок и начал метаться там, оглушительно вопя:
– Я свободен, слово птица в небесах! Я свободен, ибо я не знаю страх! Я могу лететь, куда хочу!!!
Потом, сделав пару кульбитов в воздухе, вспорхнул на плечо Кевина и начал шептать ему в ухо.
– Да, я еще насчет этой бородатой стервы не закончил. Ты представляешь, вроде бы, мужик, да? Правоверный мужик. Борода, да? Чалма, слушай, есть. Халат, и тот есть, да? Слушай, ты знаешь, какой он себе псевдоним взял? Знаешь, как он себя в книгах обзывает?
– Так это все-таки он? – укоризненно спросил Кевин.
– Если бы он! Он себя называет Шахразада! Знаешь, как это переводится? Женщины, заткните уши! – завопил попугай и, не дожидаясь пока они их заткнут, завопил еще громче: – Это переводится, что шах всегда сзади!!!
– Во, блин! – ахнул Люка, изумленно глядя на аксакала. – А говорили – народное творчество! Ишь, как оно получилось-то!
– Народное? – завопил попугай. – Так он не один? Все! Не держите меня, сейчас я его резать буду! Считайте на одну Шахразаду в Оль-Мансоре стало меньше! – в лапке попугая опять появился кинжал, но юноша успел перехватить гордую птицу на взлете за хвост и отнять оружие.
Затем, чтобы разрядить обстановку, он зажал попугаю клюв и в узилище, наконец-то наступила блаженная тишина.
