Терри Пратчетт - Вольные Мальцы
— Маля цы кажут а па башке те, рыбаморда! — счастливым голосом сказал Вентворт.
— Посмотрим, — ответила Тиффани, чувствуя себя, как взрослые. — Теперь, пожалуйста, иди покорми кур и собери яйца.
Он уковылял, держа корзину для яиц обеими руками, а Тиффани выложила на мраморную столешницу масло и взяла лопаточки для сбивания. Потом надо будет проштамповать масло деревянной печатью. Людям нравилось, чтобы на масле была маленькая картинка.
Когда Тиффани начала формовать масло в брусок, то заметила чью-то тень в дверном проеме и обернулась.
Это был Роланд.
Он глядел на нее, и лицо у него было даже краснее, чем обычно. И теребил в руках свою шляпу, которая наверняка стоила кучу денег, в точности как Роб Всякограб — свой шлем.
— Да? — сказала Тиффани.
— Слушай, насчет… Ну, насчет всего этого… — начал Роланд.
— Да?
— Слушай, я не… я имею в виду, не врал никому ничего, — выпалил он. — Но мой отец вроде как сам решил, что я герой, и просто ничего не слушал, даже когда я ему сказал, как… как…
— Как я тебе пригодилась? — проговорила Тиффани.
— Да… в смысле, нет! Он сказал, сказал, как тебе повезло, что я был там, он сказал…
— Это неважно, — проговорила Тиффани, снова беря лопатки.
— И он просто повторяет всем вокруг, как смело я себя вел, и…
— Я же сказала, это неважно, — произнесла Тиффани. Лопаточки шлепали по свежему маслу: «пат-пат-пат».
Пару секунд Роланд открывал и закрывал рот беззвучно.
— Хочешь сказать, что ты не против? — наконец выговорил он.
— Да, я не против.
— Но так же несправедливо!
— Мы единственные, кто знает правду, — сказала Тиффани.
Пат-пат-пат. Роланд смотрел на жирное, роскошное масло, которому она спокойно придавала форму.
— О, — сказал он. — Так ты никому не скажешь, нет? Я в том смысле, что ты имеешь полное право, но…
— Мне никто не поверит, — сказала Тиффани.
— Я пытался, — сказал Роланд. — Честно. Я правда пытался.
Полагаю, ты и правда пытался, думала Тиффани. Но ты не очень ловкий, а Барон уж точно человек без Первого Зрения. Он видит мир таким, каким хочет видеть.
— Ты когда-нибудь станешь Бароном, верно? — промолвила она.
— Ну, да. Когда-нибудь. Слушай, а ты действительно ведьма?
— Когда твое время придет, будешь хорошим Бароном, я полагаю? — сказала Тиффани, переворачивая масло. — Честным, щедрым и порядочным? Будешь хорошо платить людям и заботиться о пожилых? Не позволишь выгнать старую женщину из дому?
— Ну, я надеюсь, что…
Тиффани повернулась к нему, держа лопаточки в руках.
— Потому что я буду здесь, видишь ли. Ты поднимешь глаза и заметишь, что я на тебя смотрю. Я буду стоять в толпе, с краю. Всегда. Я буду присматирвать за всеми делами, потому что Болит, и за моей спиной много поколений таких же, как я, и это мой край. Но ты станешь для нас Бароном, и надеюсь, хорошим. А если нет… будем разбираться.
— Слушай, я знаю, что ты мне… — начал Роланд, наливаясь краской.
— Очень пригодилась? — подсказала Тиффани.
— … но так со мной разговаривать не надо, понимаешь!
Тиффани была уверена, что из-под потолка, на самом-самом краю слышимости, до нее донеслось: «Эччч кривенс, мальца сопляк-то наглый…»
Она закрыла глаза на мгновение, а потом, с колотящимся сердцем, указала лопаткой для масла на одну из бадеек.
— Бадейка, наполнись! — приказала Тиффани.
Бадья превратилась в размытую полоску и вдруг захлюпала. Вода струйкой потекла через край.
Роланд смотрел широко раскрытыми глазами. Тиффани улыбнулась ему самой милой своей улыбкой, от которой кто-нибудь запросто мог оробеть.
— Ты никому не скажешь, ладно? — проговорила она.
Он повернул к ней бледное лицо и выговорил с трудом:
— Кто же мне поверит…
— Айе, — сказала Тиффани. — Так что мы понимаем друг друга. Это ведь славно? А теперь, если ты не возражаешь, я бы закончила это дело и взялась бы за сыр.
— Сыр? Ты же можешь сделать все, что пожелаешь! — вырвалось у Роланда.
— Вот сейчас я и желаю заняться сыром, — невозмутимо проговорила Тиффани. — Ступай.
— Эта ферма принадлежит моему отцу! — выдал Роланд и лишь потом сообразил, что произнес это не мысленно, а вслух.
— Очень смело с твоей стороны, сказать такие слова, — проговорила она. — Но я полагаю, что ты сожалеешь о них теперь, когда обдумал как следует?
Роланд, который стоял зажмурившись, кивнул.
— Хорошо, — сказала Тиффани. — Я сегодня буду делать сыр. Завтра, может быть, сделаю что-то другое. А спустя время, возможно, меня здесь не будет, и ты подумаешь: «Где она?» Но частица меня всегда будет здесь, всегда. Я буду всегда думать об этой земле. Буду иметь ее в виду. И вернусь. А теперь ступай!
Он повернулся и побежал.
Когда его шаги затихли вдалеке, Тиффани сказала:
— Ну ладно, кто здесь?
— Это я, госпожа. Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок, госпожа. — Пиктси появился из-за бадейки. — Роб Всякограб рек, что нам следовает мальца приглядеть, как тут у тебя да что, и поблагодарить за подарочек.
Все равно это магия, даже когда вы знаете, как это сделано, подумала Тиффани.
— Тогда наблюдайте за мной только в маслодельне, — сказала она. — Не шпионить!
— Эччч, как можно, госпожа, — ответил Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок нервно. Потом радостно ухмыльнулся. — Фион отправляется быть келдою в клане у Медноглавой Горы, — сказал он, — и меня с собою зовет быть гоннаглом!
— Поздравляю!
— Айе, и Вильям говорит, что я в порядке, только над волынкой поработать надобно, — сказал он. — И… э-э…
— Что?
— Э-э… Хэмиш говорит, что девушка есть в клане на Длинном Озере, ищет она, где быть келдой… э-э… то славный клан, откудава она… — пиктси постепенно становился фиолетовым от смущения.
— Хорошо, — сказала Тиффани. — Будь я Робом Всякограбом, сразу пригласила бы ее.
— Ты не супротив? — сказал Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок с надеждой.
— Ничуточки, — сказала Тиффани. Самой себе она вынуждена была признаться, что чуточку огорчения все же чувствовала. Но эту чуточку она могла задвинуть на дальнюю полку где-нибудь у себя в памяти.
— Это распрекрасно! — сказал пиктси. — А то ребята переживали, не без того, ведаешь. Я побегу скажу им. — Он понизил голос. — А не будет ли тебе по сердцу, ежели я догоню этого большекучу, что щас ушел отседа, и свалится он снова со своей лошадки?
— Нет! — ответила Тиффани поспешно. — Нет. Не надо. Нет. — Она взяла лопаточки для масла. — С ним уж я сама, — добавила Тиффани с улыбкой. — Со всем, с чем надо, я сама.
Оставшись в одиночестве, она доделала масло. Пата-пата-пата-пат…
Она остановилась, отложила лопатки в сторону и кончиком безупречно чистого пальца нарисовала на бруске извилистую линию, и еще одну следом. Так что вместе это выглядело как волна. Провела под ними третью линию, широкую дугу, которая означала Мел.
Земля Под Волной.
Потом быстро разгладила поверхность бруска и взяла печать, которую сделала вчера. Сама тщательно вырезала из куска яблоневой древесины, которую дал ей плотник мистер Блок.
Она приложила печать, потом аккуратно подняла ее.
И вот — блестя на великолепной маслянистой поверхности, появилась прибылая луна. И на фоне луны парит ведьма на помеле.
Тиффани улыбнулась опять, и это была улыбка Бабушки Болит. Однажды дела пойдут по-новому здесь, на земи.
Только начинать надо полегоньку. Любой старый дуб сперва маленький.
Потом она стала заниматься сыром…
…у себя в маслодельне, на ферме, среди расстилающихся полей, что покрывают плоскогорье, и оно дремлет под жарким летним солнцем, и медленно движутся отары по короткой траве, как облака по зеленому небу, и пастушья собака глядишь пронесется, словно падучая звезда. Живая земь во веки вечные.
Примечания автора
Картина, куда Тиффани «шагнула» в этой книге, существует на самом деле. Называется она «Мастерский взмах сказочного дровосека» и находится в Лондоне, в Галерее Тэйта. Автор этой картины — Ричард Дадд. Ее размер — всего лишь 12 на 15 дюймов. Автору потребовалось девять лет, чтобы ее закончить, и произошло все это в середине девятнадцатого века. Не могу припомнить более знаменитой картины про «фей». Она и вправду очень странная. Летний зной сочится из нее.
Что люди «знают» про Дадда, это «помешался, убил своего отца, был заперт на всю оставшуюся жизнь в сумасшедший дом и нарисовал безумную картину». Грубо говоря, все так и было. Но это жуткий рассказ о жизни талантливого, искусного художника, у которого развилось тяжелое умственное расстройство.
Нак Мак Фиггла не видно на этой карине, но я считаю, что его вполне могли оттуда убрать за неприличный жест. С них станется.
