Мария Вересень - Особо одаренная особа
Длинные зеленые водоросли, извиваясь, танцевали подо мною в быстрой воде, иногда под ногами проплывали лоскутья чужой одежды и бурые струйки, о происхождении которых я не желала задумываться. Я просто смотрела на текучую воду, смотрела до тех пор, пока не выплыло ко мне из зеленой глубины знакомое до обморочного страха лицо. Мое.
Берег был пуст, не летел, рассекая небесную синь, ворон, не спешил спасать меня рогатый Анчутка, не слышно было ржания Индрика и звонкого смеха Березины. Все было погублено мною безвозвратно. Всхлипнув, я соскользнула с мостков. Вода хлынула в нос, рот и горло…
— Не умирай! Слышишь, мать твою, Верелея!
Кто-то прыгал у меня на груди, а стоило мне собраться с силами, чтобы крикнуть, как этот некто припал к моим губам и с силой вдул в меня воздух. В глазах потемнело от негодования, я взмахнула руками и зашлась кашлем. Перед глазами стояла зеленая муть реки, я с трудом перевалилась на бок, чувствуя, что меня сейчас вывернет от запаха тины.
— Живая! Все! Живая!
Я потрясла головой, с трудом соображая, где я и что происходит. В углу кто-то жалко скулил:
— Это не я… Она сама.
И слышались смачные шлепки.
Первое, что я увидела, — развернутые на ползаимки крылья Индрика, и одного этого мне хватило, чтобы испытать огромное чувство счастья. Только потом я начала понемногу приходить в себя. Поняв, например, что Велий придерживает меня за талию, в углу скулит Зорино воинство, прижатое Аэроном, Кузьма ошалело трясет головой, а бедная овечка мечется от стены к стене, словно полоумная.
— Что? — сиплым, не своим голосом выдавила я. Велий меня по счастью понял сразу и, заглядывая мне в глаза, огорошил:
— Ты чуть не утонула.
— Как? — не поняла я, тряхнула головой, пытаясь сообразить, какое время года на дворе. За дверью неистовствовала вьюга, но я была сырая насквозь, хуже того, под ногтями был речной песок, а в волосах водоросли.
— Этот гад чуть тебя не угробил! — ревом ревел Индрик, пиная мелкую нечисть, в которой я с трудом узнала баечника. — А эти щенки его подначили! — Оставив плачущего сновидца, он пошел на Велия, злобно прижимая уши и щеря совсем не лошадиные клыки. Я едва успела повиснуть на его шее. Аэрон и Велий вжались в стену, Аэрон прятал глаза, а Велий едва не рыдал.
— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — взмолилась я.
— Я расскажу, — проговорил, вылезая из-под кучи беличьих шкур, Анжело, и только тут я сообразила, кого гоняла по заимке овечка.
Если Велий чуть не рыдал, то Анжело выглядел так, что краше лишь в гроб кладут. Дрожащей рукой он вынул из складок мантии коробочку и, раскрыв, показал мне:
— Это сонный порошок. Действует на любую нечисть, даже Древнюю.
— Эти деятели, — не выдержав, вмешался Индрик, — решили проучить тебя. Ты представляешь?! Уговорили зубастого и этого усатого наслать тебе во сне пару воспитательных кошмаров и сами чуть не обгадились от страха.
— Мы не ожидали, что ты всерьез начнешь тонуть, — пробормотал, потупившись, Велий.
— Я не показывал ей про тонуть! — заныл из своего угла баечник. — Она сама, а я ей показывал только поучительные вещи. Чтобы не совала свой нос куда не следует, чтобы думала, куда лезет.
— Закрой рот, воспитатель, а то я тебе голову отгрызу! — подступилась к нему овечка.
А мне вдруг сделалось больно, горько и обидно. Я смотрела на Велия, а Велий на свои сапоги, и говорить мне с ним совершенно ни о чем не хотелось, потому что я поняла, что стоит мне только открыть рот, и я наговорю такого, чего мы друг другу никогда не простим. По счастью, Зоря что-то такое понял, вскочил, распахнул дверь, облапил обоих непрошеных гостей, выволок их на улицу, зыркнул на своих монахов и, решительно протопав к баечнику и сгребя его в горсть, сказал:
— Провожу их до тракта, заодно и монахов пристрою. А то наворотили дел… — Он махнул рукой. Анжело виновато сделал ручкой и истаял дымком. А я зарыдала, уткнувшись Индрику в шею.
— Оно, конечно, бывает, возьмут и обидят ни за что, ни про что, — сказал Кузьма. Он ткнул меня в бок и предложил: — Хочешь квасу?
Я замотала головой:
— Вода в меня больше не лезет.
Кузьма хмыкнул:
— А меня ведь тоже краешком зацепило. Такая жуть приснилась.
— И мне, — признался Индрик.
— И мне, — вставила овечка.
— Молодые они, — рассудительно произнес Кузьма. — Пообтешутся, простишь.
— Только не сегодня, — я покачала головой, — и не завтра.
— Простишь, — широко улыбнулся бывший каторжанин. — Жизнь, она ведь такая, м-да, не всегда гладко, бывает и того, шероховато.
Пришлось задержаться у Кузьмы еще на день. Не знаю, чем и о чем думал Велий, но своего он добился. Желание куда-то лезть, что-то делать, вообще жить самоуверенный маг отбил у меня напрочь, я лежала, пялясь в прокопченный потолок, а друзья пытались меня расшевелить. Первой в облаках мороза с матюгами влетела Алия, сообщив, что ей все известно и она этим умникам головы поотрывала бы.
— Но Анжело-то, Анжело! — возмущалась лаквиллка. — Не поленился всю компанию на своем горбу приволочь, лишь бы людям пакость сделать!
Я с трудом выпихала подругу на ее тракт, заявив, что желаю переживать личную трагедию в одиночестве. Серый Волк, ободряюще подмигнув мне на прощание, растаял в серой мгле. После чего я еще полдня пыталась отбиться от мавки, жалостливо щебетавшей и расстраивавшейся оттого, что никак не может добраться до меня. Я вздыхала, куксилась и всячески предавалась отчаянию, пока Индрик от тоски не стал грызть бревна избушки и не велел Кузьме выпотрошить мой мешок.
— Вот. — Он шлепнул мне на колени тетрадь с именами архивных должников. — Лучшее средство от хандры — это дело. Не хочешь Велию помогать, давай займемся этим твоим — как его там? — хобби.
— Ну как вы не понимаете?! — Я отбросила тетрадку. — Я его в порошок стереть готова!
— Ой, подумаешь, чуть не утопла! — закатил глаза Индрик. — Ну дак и не в первый раз!
— Да не из-за этого я злюсь! — Я вскочила на нарах, треснувшись головой о перекладину. — Ой! — Слезы хлынули водопадом, губы задрожали, и я в голос заревела, кинувшись к овечке. — Я не от этого злюсь! Просто он меня не любит! Он меня пугал, как дуру!
— Милочка, — проблеяла овечка, потершись головой о мое плечо, — почему не любит? И почему «Как»?
— Хочешь сказать, что я дура? — проныла я, размазывая по щекам слезы, а Индрик предложил:
— Полетели к Карычу, спросим. И вообще, лучшее средство от хандры — надраться в доброй компании.
— Хорошо, — я утерла слезы, — только в Заветный лес я не поеду. Кто там у нас следующий должник? — И, сунув нос в тетрадку, поинтересовалась, далеко ли город Хрустальное Небо? Индрик присвистнул и сказал, что даже с его крыльями дня три пути.
— Ладно. Выберем средство передвижения посерьезнее.
Услышав это, Индрик от возмущения чуть из шкуры не выпрыгнул, по его мнению, ничего не могло быть серьезнее летающего коня.
— А Сивка-Бурка? — насмешливо спросила я.
Индрик заржал, глаза его побелели от гнева, ноздри раздулись.
— И что у тебя с этим битюгом? — спросил он, тряся гривой.
— Чисто деловое знакомство.
Овечка, заметив, что Индрик ревнует, привалилась бочком к стене заимки, закатила глазки и масленым голоском промурлыкала:
— Сивка-Бурка.
Имейся у Индрика руки, он бы схватился за сердце. Я, не теряя ни мгновения, свистнула, гикнула и со всех ног припустила к богатырскому коню, пока Индрик гонялся за хохочущей овечкой вокруг заимки. Кузьме, разинувшему рот, стоя на пороге заимки, крикнула:
— Если эта сволочь посмеет меня искать, передайте ему, что я ушла в запой! — надеясь, что хозяин заимки понял, что я имею в виду мага. Сивка-Бурка с интересом покосился на меня, а я стукнула пятками в его бока и повелела: — В Хрустальное Небо.
— Может, сразу в Ирий? — язвительно поинтересовался Сивка-Бурка и еще что-то хотел присовокупить, но тут ревнивый Индрик обратил на него внимание и, злобно замолотив воздух копытами, ринулся на врага.
— Кто это?! — попятился богатырский конь.
— Дядька мой — Индрик. Злится, — объяснила я коню.
Прежде чем единорог успел вцепиться в него зубами, Сивка-Бурка свечой взвился в небо.
— А почему с крыльями-то?! — продолжал удивляться конь, прыгая и оглядываясь назад. — Он же без крыльев был!
— А вы что, знакомы?
— Было дело. Девку у него я увел.
— Ну тогда чаще поглядывай в небо, — посоветовала я.
— Ну почему с крыльями-то?!
— Я что, виновата? Мне что же, этим всю жизнь в глаза тыкать будут? — досадливо проговорила я, а Сивка-Бурка задумался и скакал молча до самого Хрустального Неба.
Место это оказалось словно на самом краю земли. Сначала кончился материк и, словно хлебные крошки, оторванные от него, полетели нам навстречу сказочные зеленые, но совершенно безлюдные острова, на которых, развертывая крылья, обиженно ревели нам вслед странные звери-чудовища. Выпрыгивали из воды крылатые рыбы размером с замок, пытаясь ухватить нас за ноги. А когда кончились самые мелкие островки и ничего не осталось, кроме безмерной глади моря-океана, на горизонте я заметила легкое, полупрозрачное облачко.
