Дмитрий Емец - Таня Гроттер и молот Перуна
Триглав тяжело ступил в стремя и вынул из ножен клинок. Его черный конь поднялся на дыбы. Золотая вуаль на трех лицах дрогнула.
– Гибель Перуну! – громко и страшно, как сотня водопадов, проревел он и, разрастаясь, занял другую половину неба.
Теперь они стояли друг против друга. Жизнь и смерть. Свет и тьма. Ярость и покой. Натиск и мудрость. Стояли, чтобы встретиться в битве, из которой живым выйдет только один.
Таня невольно прижалась к академику. Когда сражаются боги, смертному невозможно даже смотреть на это.
Черный клинок встретился с молотом. Океан содрогнулся и застонал. Два гиганта, две части мироздания яростно осыпали друг друга ударами, каждого из которых было бы довольно, чтобы повергнуть в прах любую из армий смертных. Громадная волна вздыбилась над берегом и опала, разбившись о магический купол. Свет и тьма смешались и вновь разделились. Перун и Триглав столкнулись грудь в грудь. Кони грызлись. Черные стремена крошили узорные спицы колесницы.
Таня закричала и попыталась закрыть глаза. Она хотела не видеть, но видела. Хотела не слышать, но слышала. Ей чудилось: небо разверзлось и слилось с океаном. Черные и белые вихри закручивались вокруг них с Сарданапалом и лежащим Ванькой стремительной пляской хаоса. Перун и Триглав были уже так громадны, что от копыт коня трехликого бога океан выходил из берегов, Луна же была лишь одним из огненных колес в колеснице Перуна.
Наконец, когда Таня и Сарданапал почти уже растворились, исчезли в божественном гневе, Перун, вырвавшийся из смертоносных объятий Триглава, взглянул вниз и милостиво качнул головой. Тотчас черные тучи сомкнулись, как занавес, и спасительно заслонили небо.
Теперь Таня и Сарданапал могли лишь слышать звон и грохот небесного сражения, который раскатывался, точно удары грома. Купол содрогался. Океан бурлил. Это длилось несколько минут – несколько томительных минут ужасной грозы и немыслимого грохота. Все сливалось, менялось, перетекало, соединялось и вновь обрушивалось друг на друга в слепой ярости.
Внезапно три голубоватые молнии одна за одной рассекли темный горизонт. Первая ударила в черные взлохмаченные воды океана, другая – в белый песок на побережье, и третья – в Тибидохс, в Башню Привидений. Этот последний удар был таким оглушительным, что Таня и Сарданапал упали на колени, закрывая уши.
О силе первых двух молний ничего не известно, от третьей же бронзовый флаг-флюгер на крыше Башни Привидений почернел и расплавился.
На краткое время над берегом повисла мертвая, пугающая тишина. Потом небо разверзлось, и хлынул дождь. Прямые яростные струи падали почти отвесно. Это был не просто дождь. Казалось, кто-то просто поднял океан и перевернул его у них над головами.
– Перун победил… – сказал Сарданапал. Он сам едва слышал свой голос, так силен был недавний гром.
– Откуда вы знаете, что Перун? – спросила Таня.
Пожизненно-посмертный глава Тибидохса взлохматил ей волосы.
– После победы Перуна над врагом всегда высвобождаются воды… Вода – это кровь, вода – это жизнь. Мокошь, Додола, Марена, сколько бы имен у нее ни было. Так было и так будет. Если бы победил Триглав – землю спалило бы жаром, а еще спустя миг заковало бы льдом, – пояснил он.
Таня склонилась над Ванькой и положила его голову себе на колени. Он уже приходил в себя. Сбоку на лбу у него запеклась кровь. «Бедный Ванька – вечно ему достается», – подумала Таня Гроттер. Она давно заметила: если на поле, где стоит сто тысяч магов, должен упасть один-единственный кирпич, то посадачной площадкой для него обязательно станет макушка Валялкина.
– Как ты узнала истинное имя Триглава? – спросил Сарданапал.
– Догадалась. Я недавно читала сербскую сказку и подумала про три жертвы. Это троичная символика. В сказке одна из голов Трояна пожирает людей, другая – скот, третья – рыбу, путешествует же он ночью, боясь солнечного света. Когда гадают, будет ли война, жрецы проводят вороного коня Трояна трижды через девять копий. Снова три. Вот я и подумала, что это больше похоже на Триглава, чем на Перуна. У нас в Тибидохсе все тоже повторялось по три раза. К тому же Перун не нападает ночью или тогда, когда солнце закрыто метелью. Он не боится света и всегда громко произносит свое имя, чтобы враги знали, кого страшиться, – сказала Таня.
Ванька наконец встал. Он был слишком слаб, чтобы сесть на пылесос, и Таня с Сарданапалом поддерживали его под руки, медленно продвигаясь к Тибидохсу. Таня смотрела на Ваньку, и ледяная заноза страсти к Пупперу таяла в ее сердце от огромной радости, что Ванька жив и снова с ней. И радость эта была так велика и сильна, что Таня была уверена: она останется с ней навсегда.
– С Семь-Пень-Дыром мне придется поступить строго. Едва ли стоит взывать к его совести, ибо таковой у него нет, и это надолго. Переводить же его уже некуда – он и так на темном… – Сарданапал нахмурился, но тотчас лоб его разгладился. – Ага, знаю, я посажу его штопать ковры-самолеты! Учитывая, что ковров у нас десятка три и все проела моль, у него будет чем заняться на летних каникулах.
– А как же три жертвы? Гуня, Гробыня, Лоткова? – спросил Ванька.
– Я убежден, что смогу вернуть Гробыне ее магию, Гломову силу, а Кате красоту. Недаром молний было три. Перун отдал нашему миру все, что следовало. Все, что взял Триглав, – сказал Сарданапал. – Теперь мне останется лишь провести определенный обряд, совсем несложный, и послать к Склеповой купидончика. С Лотковой и Гломовым проще – они получат свои дары уже сегодня…
Академик улыбнулся в бороду, которая была мокрой как мочалка и не собиралась высыхать, несмотря ни на какие заклинания.
– Надеюсь, всем троим урок пойдет на пользу, – продолжал он. – Склепова поймет, что не все в мире держится на магии. Порой надо подумать и своей головой. Гломов осознает, каково быть слабым и беспомощным, даже самым слабым и самым беспомощным. Возможно, теперь он задумается, прежде чем пустить в ход кулаки. Лоткова же, кажется, убедилась, что твой приятель Баб-Ягун любит ее не только за красоту. Хотя, возможно… – тут Сарданапал назидально воздел к небу сразу оба уса, – возможно, именно красота послужила для его чувства первотолчком. Однако первотолчок это еще далеко не все. Красота может привлечь, но не может удержать, если за красотой не стоит нечто большее…
– Осторожно, академик! – крикнула Таня, заметив, что заговорившийся глава Тибидохса сейчас врежется в ствол дерева.
Предупреждение немного запоздало.
– А, Чумиха, меня побери!.. Тьфу ты! – Академик потер ушибленный лоб. – Да, еще одно… Все ломаю голову и никак не могу вспомнить, куда я положил списки белого отделения. Это все сфинкс, вечно он играет с моими бумагами, – улыбаясь, произнес вдруг Сарданапал.
– А зачем вам списки? – спросил Ванька.
– Хочу пополнить их одной фамилией… Нельзя сказать, чтобы этой фамилии никогда там не было, но на некоторое время она оттуда пропадала, это точно.
Таня посмотрела на академика и от волнения сжала Ванькину руку.
– Это… это… – растерянно начала она.
– Не надо благодарить. Я просто сделаю запись. Обычная дань бюрократии… Остальное зависит от самого мага. Когда сердце делает выбор, помешать ему не способно ничто в этом мире, – сказал пожизненно-посмертный глава Тибидохса.
