Надежда Первухина - Спицы в колесе Сансары
— Мы недостойны такого к себе отношения, — загомонили наши удальцы и принялись кланяться.
— Да ладно! Давайте-ка лучше побратаемся! Слуги, еще вина!
Было принесено вино и закуски (верченые-копченые-печеные…), и главари двух шаек побратались, Ли Пин назвал Друкчена своим братом. Побратались и все остальные.
— Скажи, брат Друкчен, отчего ты не похож на остальных смертных людей? — спросил Ли Пин, пока пир шел своим чередом. — Называешь ты себя Чужестранцем, волосы у тебя из чистого золота, а глаза словно сапфиры… Кто сотворил с тобой такое?
— Маги и доктора принцессы. Дело в том, почтенный Ли Пин, что я сначала жил не в Шамбале, был простым смертным. Но волею богов заброшен я был в Шамбалу — почти мертвым. По воле принцессы Ченцэ меня оживили и вылечили. Поэтому я вечный ее должник и поэтому должен-таки раздобыть воду, возвращающую девственность.
— Мы все раздобудем! — заверил его Ли Пин. — А пока пускай продолжается пир! Почему ушли певички и музыкантши? Пусть вернутся и споют нам что-нибудь душещипательное. Сердцу песни хочется!
Сказано — сделано. В зал снова пришли музыкантши и певички, и одна из них под аккомпанемент цимбал запела песню на мотив «Луны над восточной рекой»:
Судьба ко мне подобралась, грозя
За все, что жизнь отрезала чертою…
Мне снится тот, кого любить нельзя,
Его лицо прозрачно-золотое.
Его ладони кроткий свет струят,
И губ его касается молитва.
Он снится мне, и снова плачу я,
И снова жизнь на камушки разбита.
Останься там! Границ не пересечь,
Когда судьба решила все заранее.
Мне снится смех, печаль, улыбка, речь,
Как созданные для моих страданий.
Но я смогу проснуться. И смогу
Пойти к другим, где проще все и тише.
А тот, кто снится, — я пред ним в долгу:
Он душу мою поднимает выше.
— Это поет моя внучка Цыси, — с гордостью сказал Ли Пин, хотя выглядел он так молодо, что удивительно было, как у него имеются внуки. — Она не замужем. А ты женат, Друкчен?
— Был женат еще в прошлой жизни, — сказал Друкчен. — Но жена умерла и оставила мне ребенка двух лет, о котором я ничего теперь не знаю. Открою тебе сердце, владыка: здесь, в Шамбале, я познакомился с хозяйкой веселого заведения по имени Мой-нян. Она отправилась с нами в этот поход, но затем избрала другой путь.
— Это как же? — удивились все вожди.
— На нашем пути возникло великое чудовище — Кайминшоу. Его девять голов благосклонно поглядели на Мой-нян, и она согласилась стать его супругой и жить на горе Куньлунь. Так что я опять остался без подруги сердца.
— Это легко поправить, — рассмеялся Ли Пин. — Цыси, иди-ка сюда!
Девушка, стройная, как ива, и прекрасная, как сон в нефритовом павильоне, подошла к деду и вежливо всем поклонилась.
— Цыси, вот тебе муж, — сказал Ли Пин. — Он хорош собой, второго такого не найдешь во всей Шамбале. Согласна ли ты пойти за него?
— Я почту это за честь, дорогой дедушка, — сказала Цыси. — Но захочет ли господин взять в жены такую неумеху, как я?
— Не скромничай, — заметил дед. — Ты отлично справляешься с хозяйством, останавливаешь на скаку коня, без страха входишь в горящую пагоду, метче других женщин стреляешь из лука. Ты будешь прекрасной женой Друкчену. Вот и породнимся еще раз!
Друкчен и Цыси принялись кланяться, благодаря за милость.
— Вашу свадьбу сыграем завтра, завтра как раз благоприятный день для свадеб. Цыси, у тебя готово приданое?
— Да, господин дедушка.
— Вот и отлично. Скажи матери, что выходишь замуж. Впрочем, я сам с нею переговорю.
Цыси кивнула и удалилась, а пир продолжался своим чередом. Немало было съедено и выпито, уже и луна взошла. Тогда Ли Пин предложил всем выйти на крышу — любоваться луной и ночным Ляншаньбо. Взяли с собой легкого вина и крепкого чаю, расселись на крыше и стали беседовать о возвышенных вещах. Среди вождей Ляншаньбо оказались два поэта: Оуян Сю и Рю Дарю. Ли Пин провозгласил меж ними поэтическое состязание:
— Победит тот, кто прочтет лучшие стихи об осени! Я так люблю осень!
Первым читал Оуян Сю:
Я чувствую дыханье сентября
В непреходящем мареве июля.
Увы, увы, меня не обманули —
Ничто в судьбе не происходит зря.
И горечь встреч, и сладкий час разлук
Предписаны как вечное лекарство.
Душа моя, живи, люби и кайся
Среди знакомых и незримых мук.
Придет сентябрь. Закружится листва
В беспечном, нежном и прекрасном танце.
Душа моя, сама собой останься!
Живи, покуда ты еще жива.
Твори добро, пока еще добра.
Встречай и провожай одной молитвой…
И будут дни, как слезы, не излиты.
И жизнь тебе подарит свой февраль.
— Великолепно! — промолвил Ли Пин, и все остальные подтвердили его мнение. Поэту немедленно налили горячего зеленого чаю, крепкого как поцелуй в губы. Оуян Сю испил и стал с веселой искоркой в глазах поглядывать на своего соперника-поэта: дескать, что же он выдаст?
Но Рю Дарю не смутился. Он вышел к балконной ограде и сказал:
— Стихи божественного господина Оуяна бесподобны, но позвольте и моему ничтожеству прочесть некую безделку. Она была написана в ответ на стихи знаменитой куртизанки Юйлин Шэнь.
Все захлопали в ладоши, воодушевляя поэта, и он прочел:
Да, ты права, и память нужно жечь,
Как палую листву в саду осеннем,
Чтоб возвратиться в города и семьи,
Чтоб позабыть про боль, про бой, про меч…
Про то, что жизнь — один сплошной надлом,
Сказать с улыбкой и не верить в это.
Коль мы с тобою подались в поэты,
То так и надо нам. И поделом!
Еще не раз нам будет суждено
Переживать октябрьской ночи холод,
Не раз понять, что этот мир расколот,
Но все же в нем печалиться грешно.
И надо жить, и править вновь и вновь
Свою строку, покуда хватит силы.
И я не раз скажу тебе спасибо
За веру, за надежду, за любовь.
Оуян Сю в порыве восторга сломал свой веер.
— Нет лучше твоих стихов, брат! — крикнул он. — Я признаю тебя первым поэтом, себя же вторым, и благодарю Небо за то, что оно позволило мне жить в одно время с тобой!
Все принялись рукоплескать и угощать поэтов вином и сластями. Потом пели хором песни, славящие луну и звезды, а потом разошлись спать.
Друкчену и его удальцам отвели целый дом для отдыха. Красивые служанки помогали разбойникам раздеться, и не только. Все нашли себе подружку на ночь, лишь Друкчен, как ожидающий свадьбы, остался один.
Он долго ворочался без сна, все вспоминал свою прежнюю жизнь, смерть бизнесмена Алейникова, чудеса, происходящие тогда и теперь…
…Видимо, он все-таки заснул. Потому что к нему пришел Будда.
Будда был в золотых одеждах, расписанных киноварью. Складки его одежд струились по ветру, глаза сверкали, вокруг головы сиял нимб из самых чистых бриллиантов.
Друкчен простерся ниц перед Буддой и услышал:
— Встань, Друкчен, разве ты не узнаешь меня?
— О великий Будда!
— Да, я Будда, но когда-то я был человеком. Меня звали Валерий Алейников. Тот самый русский, которого ты привез в Тибет, чтобы совершить кору вокруг Кайласа. Милость богов была такова, что я стал Буддой, проницающим будущее. Послушай меня, Друкчен.
— Я весь внимание, о господин.
— В мире, из которого ты ушел, происходят беды и нестроения. Мир катится к концу, ибо уже явился тот, кто будет судить богов и уничтожит человечество. Но его можно попробовать остановить. Помнишь ли ты браслеты, что отдал в подарок женщине по имени Мой-нян?
— Да, господин.
— Эти браслеты нужно отобрать у нее и вернуть дхиану по имени Лекант. Лекант. Тебе знакомо это имя?
— …что-то вспоминаю. О да! Это был раб в заведении Мой-нян. Он еще скрылся, когда убили Золотую Госпожу. Мой-нян подозревала в убийстве именно его.
— Женщина по имени Мой-нян права. Дхиан Лекант, истинное его имя Лаканатха, убил тело своего врага — дхиана Лалит. Но по недальновидности забыл забрать с рук трупа браслеты. А эти браслеты очень важны, Друкчен! С их помощью можно не только творить чудеса, но и создавать целые миры. Впрочем, тебе это не надо знать. Твое дело — найти женщину Мой-нян, забрать у нее браслеты и передать их Лаканатхе.
— Но где я встречу Лаканатху?
— Он сам найдет тебя. Где сейчас женщина?
— О господин, чудовище Кайминшоу унесло ее на гору Кунлунь, где сочеталось с нею браком.
— Значит, тебе придется идти на гору Кунлунь.
— Но, господин, сначала я должен попасть в храм Благого Восьмеричного Пути, чтобы добыть святую воду для принцессы Ченцэ.
