Владимир Круковер - Извращение желаний
Рассказав об этом, единственно увлекательном элементе, длительной процедуры размещения этапника в лагере, отбросив нудные описания карантинного отряда, обысков, осмотров, распределений и т. д., и т. п., мы сразу перейдем в отряд № 3, куда был распределен профессор с Вертом. Но, прежде чем окончательно настроимся на описание профессорских приключений, уделим пару строк другим героям наших опусов. Их роли, хоть и статичны, но весьма важны для восприятия траурной музыки зон.
Юра со своим поводырем – Нельсоном распределены в отряд инвалидный. Туда же направлен бравый разведчик, разрушитель автобуса. Инвалидные отряды для внимательного натуралиста представляют зрелище удивительное. Будто собрали мистических гоблинов, гномов, троллей и прочих чудищ лесных и болотных. Вот сидит на шконке (кровати) Коля-Карлик, нос у него до подбородка вытянулся, горб над затылком выпирает, ступни, как у гигантской утки. Сидит, курит, заметьте, трубку. Мало того, что он является известным аферистом, промышляющим сдачей чужих квартир в аренду, он еще и богат сказочно, дом гигантский у него в Юрмале на жену записан, дети катаются на «Чайках», где-то закопана здоровенная банка из-под халвы, полная крепеньких царских золотых червонцев. И при всем при этом скуп наш Коля катастрофически.
У него есть баночка такая плоская из-под леденцовых конфет (он вообще любит всякие банки), в ней он держит маргарин, который перекладывает туда частями от основной массы, хранимой в коптерке. Килограмма маргарина Коле хватает на месяц. Он сберегает пайку хлеба с обеда, вечером мажет ее тончайшим слоем и с аппетитом ест. Если учесть, что в тайном месте лагеря у Коли есть тайник, заполненный четвертными бумажками – толстой пачкой, а месячное диетическое питание с мясом, сливочным маслом и прочими зоновскими деликатесами стоит десять рублей, то поведение Коли в высшей степени странное. Но он счастлив. Особенно к концу месяца, когда у его соседей кончается запас маргарина, а у него этой гадости еще целая коробка леденцовая.
Паноптикум инвалидного отряда можно перечислять долго. Чего сто-ит, например, Антон по кличке Комбайн, или знаменитый микроцефал по имени Глиста. Или безногий Рубик Хо Ши Мин. Все эти существа любопытны, как по отдельности, так и вместе. Но их изучение нам придется отложить, так как в 3-ем отряде назревает драка.
Профессор, вернувшись с работы, не обнаружил в тумбочке заветного пакетика с карамельками. А после тяжелого физического труда на свежем воздухе мощный Гошин организм требовал глюкозу.
– Э-э, Адвокат! Ты не видел мои конфеты? – спросил Дормидон Исаакович.
– Поищи у Экскаватора, – ехидно сказал провокатор Верт.
Старого афериста не устраивало внезапное примирение профессора с жизнью в зоне. Для полного созревания потенциального напарника побега последний, по мнению психолога-Верта, должен был находиться в состоянии постоянного неудовлетворения.
Верт с удовольствием наблюдал, как профессор направился к могучему хохлу по кличке Экскаватор и, старательно выговаривая, потребовал:
– Ну-ка, засвети курок, э-э, падла.
Хохол не первый день пребывал в лагере, а посему прекрасно понимал, чем грозит обвинение в краже у своих – крысятничестве. Не исключено также, что жадный обжора Экскаватор имел отношение к профессорским карамелькам. Поэтому потомок Киевского княжества завизжал, будто его режут, и влепил наивному профессору в рожу свой громадный кулак.
Профессор еще пребывал в изумлении от этой наглой агрессии, но тело Бармалея, управляемое в экстремальных ситуациях шустрым спинным мозгом прежнего владельца, среагировало адекватно. Драка началась, протекая с переменным успехом. Полетели на пол тумбочки, загремели железные прутья кроватей, соприкасаясь с тугими черепами драчунов.
Все кончилось прозаически: набежавшие солдаты внутренней охраны скрутили драчунов и переместили их из семейной благости барака в штрафной изолятор – ШИЗО.
Верт, наблюдавший за сварой с непроницаемым лицом, был удовлетворен. Гоша в его планах о побеге должен был сыграть важную роль.
***Верт стоял на краю плаца, поглядывая то в сторону надзорки, то – штрафного изолятора. Сегодня выпускали дуролома Гошу, Верт намеревался встретить его с почетом, ибо по собственному опыту знал, как остро запоминается первая встреча с волей. А зона, по сравнению с бетонной камерой карцера, была почти волей, лишний раз подтверждая великий Закон относительности чудаковатого А. Энштейна.
Верт закончил разработку плана. Как все гениальное, он был прост. В колонии выполняли спецзаказ для детского садика. В числе различных скамеечек, столиков и прочей муры собиралась небольшая песочница. Эта песочница исполнялась по проекту контуженного начальника столярного цеха – майора внутренних войск Иванова А. Б., и потому была несколько необычной. Во-первых, она была в форме больной полиомиелитом трапеции, во-вторых, – имела крепкое днище, будто ей предстояло стоять не во дворе, а в холле впавшего в детство миллиардера.
Верт недавно внес смятение в сердца начальства тем, что вышел на работу и даже приколотил за смену одну досточку к детскому столику. (То, что досточку он приколотил не так и не туда, значения не имело – важен был сам факт участия в трудовом процессе главного представителя «отрицаловки» блатной группировки лагеря). Начальство приписало себе значительную победу в славном деле перевоспитания правонарушителей и ждало только того сладостного момента, когда все блатные, коим работать «за подло», бросятся к молоткам, пилам, гвоздодерам и прочим инструментам, дабы колотить, пилить, отрывать, приколачивать, созидать и исправляться. «Честный труд исправляет» было написано при входе в рабочую зону. Но, кроме Верта, никто не спешил следовать плакатному призыву. Отрицаловки выходили иногда в рабочку, чтобы развеяться, увязать какие-то маркетинговые делишки, позубоскалить над мужиками – работягами, а то и подстегнуть их в работе. В конечном итоге от заработка мужиков шла зарплата и блатягам, числящимся в бригадах рабочими высшей категории. А от зарплаты зависила отоварка. Известный закон Маркса «деньги-товар-деньги» осуществлялся в колонии практически.
Участие Верта в трудовом процессе внесло смятение и в сердца блатной элиты колонии. Но пригласить Мертвого Зверя на разборки никто не решился. Порешили считать этот эпизод прихотью скучающего «авторитета» – авторитетного блатного, вора в законе – и замяли.
Но Верт последние годы ничего не делал просто так. Особенно в лагере. Он логично рассчитал, что сделать двойное дно труда не представит, а в днище этой песочницы могли поместиться не только он с Гошой, но и половина бригады не слишком толстых зэка. Поэтому Верт угощал сейчас Гошу чифиром с вкусными шоколадными конфетами, выслушивал Гошины жалобы на «противозаконное поведение старшины «кандея», дилетантское знание последним юридиспруденции», поддакивал чекнутому Бармалею и думал свою думу.
Тут нашу славную парочку вызвал начальник отряда, старший лейтенант Козырь О. О. и повел такую беседу.
– Гражданин Бармалеенко, – сказал бравый старлей Козырь О. О., – директор школы жалуется, что вы не посещаете занятия. Вы уже пропустили двенадцать уроков. Вы понимаете, что пятый класс – основа всему, основа вашему дальнейшему учению в шестом и других классах, в училище, наконец, в техникуме. Что вы улыбаетесь, вы вполне могли бы окончить восемь классов в лагере, срок у вас достаточный, а после освобождения поступить в техникум и получить специальность. Некоторые наши осужденные очень даже поступили. Вот, один поступил в кулинарное училище на отделение повара-кондитера и, может, даже смог бы его окончить…
– А почему не окончил? – поинтересовался любопытный Верт.
– Да, так. Сельмаг поставил, ну и получил вилы. В Норильск уехал чалиться1. Впрочем, – опомнился начальник отряда, – не это главное. Главное, что осужденный Бармалеенко в школу не ходит. А, когда ходит, – спит на уроках. Вот, рапорт от учителя русского языка. Пишет, что спал, не слышал, о чем рассказывал учитель, поставлена двойка. Когда исправлять двойку будете, осужденный? Я ведь могу и отоварки лишить.
– Исправит он, исправит, – вмешался Верт, который давно распределил профессорскую отварку сообразно своим нуждам. Я лично его подтяну по русскому. Что там вы сейчас проходите, Бармалей?
– Суффиксы, – пробормотал заслуженный доктор наук, профессор Дормидон Исаакович. – Надо было выписать слова с суффиксом «еньк».
– Ну и почему не выписал. Трудно, что ли?
– Спать хотел.
– Да… – Верт мрачно посмотрел на отрядного. – Займусь лично, все будет «вери гуд».
– Можете идти, – царственно махнул рукой Козырь. Он был очень горд собой, тем, как без угроз, в форме воспитательной беседы, решил такой сложный школьный вопрос. Школа была вечным камнем преткновения великовозрастных, уматывающихся на работе зэков. Где-то, в глубине души, Козырь и сам не понимал, зачем обучение в лагерях обязательное и контролируется режимной частью. Но старший лейтенант гнал эти крамольные мысли. Он служил не так еще давно и рассчитывал получить звание капитана.
