Шимун Врочек - Танго железного сердца
Тут Айгуль вспоминает, откуда взялся этот Исороку. Валя вчера смотрел фильм по телевизору: американский, про летчиков. Кричал от восторга и лупил себя по бедрам. Так болел за героев, что…
Нет, не Валя.
Валентин. Суровое мужское имя.
1942, февраль— У тебя курить можно?
Сафронов придвигает пепельницу.
— Кури. Ты обещал рассказать про машину.
— Это долго.
— А ты короче, — уже звучит как приказ.
Филипенко чиркает спичкой, медленно закуривает. Сафронов смотрит на его руку с папиросой: это красивая рука с длинными породистыми пальцами.
— Понимаешь, машина времени, — Филипенко делает паузу, — люди о ней думали, пожалуй, больше, чем даже о вечном двигателе. И разве что чуть-чуть меньше, чем о философском камне. Если предположить, что океан всемирного разума — ноосфера — существует, то сегмент «машина времени» в нем будет весьма приличным.
Но вот в чем главный вопрос. Почему у меня получилось, а у других нет? Очень просто. Потому что я начал строить. Это самое главное. Да, я одержимый, я знаю.
О машине времени думали очень много умных людей. Но мало кто начинал её строить, эту машину. Понимаешь? То есть, не в теории, а на деле. Не просто думать, как и что, а взять и начать соединять части в единый механизм. А она возьми и заработай. — Филипенко качает головой, потом переводит взгляд на капитана. — Я думаю, Леша: машина времени только и ждала момента, когда кто-нибудь возьмется за реальную постройку. Она уже была — там, в ноосфере, готовая. Её нужно было только оттуда извлечь. Потому что она уже сама этого хотела. Понимаешь?!
Некоторое время капитан ГБ молчит. Потом спрашивает:
— Слушай, Всеславыч, а ты башкой не того? А то, блин, как-то все идеализмом и прочей капиталистической хренью попахивает, ты извини.
— Возможно. — Филипенко с силой втыкает папиросу в пепельницу. — Но ведь работает же, Леша?
— Да мне наплевать. Сделаем так: то, что машина работает — это чистой воды материализм, достижение социалистической науки. Вот отсюда и будем плясать. Хошь в присядку, хошь гопака. Кстати, а что именно должен сделать твой сержант?
— Достать немецкие карты. Именно немецкие, Леша. Они точнее, там обозначено все с детальностью до метра. Плюс нужны записки немецких генералов и наших о войне — особенно о войне на территории Германии. Военные руководства и учебники для командиров. Все, что может дать нам сведения о сегодняшнем противнике. Информация решает все, верно?
Потом Филипенко говорит:
— Даже если будет не совсем та информация, на которую мы рассчитываем…
— То есть? — Сафронов внимательно смотрит на него.
— Это будет возможная информация. С одной маленькой поправкой: другой класс точности. Объясню на примере. Тебе что-нибудь говорит число: 3 июня 41-го года?
— Спрашиваешь! — капитан смеется. — Еще бы не говорило.
— А 22 июня того же года? Ну, напрягись.
2005, мартБисеров разлепляет веки и видит перед собой голубые глаза вероятного противника. Враг проницателен и не прощает ошибок. Стоило сержанту шевельнуться, как его уже взяли в оборот.
— Гу! — говорит враг довольно. Переворачивается на живот и подползает к ограждению кроватки.
— Здорово, боец, — говорит Бисеров. — Мамка твоя где?
В комнате две кровати: взрослая и детская. Стоят одна рядом с другой, между ними узкий проход. Сержант смотрит на наручные часы: ага, времени в обрез. Он откидывает одеяло и спускает ноги на пол. Пяткам тепло. Для контраста вспоминается неотапливаемая казарма десанта, когда утром просыпаешься за час до подъема — потому что вместо суставов ледяные шары — и лежишь, растирая колени, иначе по сигналу «Рота, подъем, взвод подъем!» можно вообще не встать.
— Гу? — спрашивает Георгий.
— Точно, — говорит сержант. — Тут ты прав, дружище Исороку. Лопухнулся я вчера — что есть, то есть.
Вчера он с трех утра скрытно перебрасывал собранные материалы к объекту «Мама». Потом готовился: отрывал обложки (лишний груз), собирал книги в пачки, закрывал пленкой и перематывал скотчем (офигенная штука!), потом взвешивал на огромных весах. 104.81 килограмма — разрешенная масса. И лучше бы за нее не выходить. Бисеров вымотался как собака, зато подготовил к переброске три партии. Он сам — четвертая. Потом пришел к Гуле, поел и упал замертво. Сержант думает: вот я дурак.
— А-гу, — соглашается Георгий. Он вообще соображает гораздо лучше Бисерова. — Му-а. Гу.
Что по всей видимости означает: «не стой столбом, действуй, мне все время за тебя думать?». Бисеров хмыкает. Посчитав свою задачу выполненной, Георгий отворачивается к стенке. Через минуту слышится только ровное сопение. Хор-роший мальчик. Приятно офигев, Бисеров на мягких ногах выходит из детской.
Айгуль скорчилась, натянув одеяло до глаз, и ровно дышит. На первый взгляд — всё хорошо. Но сержанта не проведешь. Бисеров осторожно дотрагивается до её носа. Блин. Нос — ледяной просто. Похоже, вся она, как персидская княжна, никак не может согреться. Сержант нащупывает запястье девушки — точно. Знакомый ледяной шар.
От прикосновения сержанта Гуля вздрагивает, но продолжает спать.
Вот я дурак, думает Бисеров. Она же как ледышка, бедная. А я вчера…
Поэтому сержант снимает исподнее, залазит под одеяло и прижимается к Гуле. Разница в температуре тел велика настолько, что воздух едва ли не шипит и не брызжет. Бисеров начинает терпеливо растирать девушку, греть собственным раскаленным телом, чтобы она оттаяла, стала вновь мягкая и гибкая. Он делает это с потрясающим терпением. Он напоминает сам себе разогретый докрасна чугунный шар, который не жжет, но медленно прогревает комнату. Бисеров проводит ладонями по её груди — гладкой и твердой, словно она вырезана из дерева. Сержант почти целомудренен. Он трогает её между бедер — но только, чтобы поделиться внутренним жаром. Он прикасается к гулиным застывшим губам — но только затем, чтобы вдохнуть туда тепло.
И Гуля начинает оттаивать. Медленно, но верно.
И наступает момент, когда она удивленно вздыхает, глядя на него глубоко-глубоко. И тут же пружинисто, сильно обхватывает его бесконечными ногами, упирается в ягодицы. Откидывает голову. Он вбирает губами её губы, её шею, тонкий вкус её ключиц.
Наконец-то, шепчет Гуля. В меня. В меня.
Над головой сержанта с резким хлопком раскрывается купол. В животе — провал. Охрененное ощущение.
Это напоминает прыжок с парашютом — только без парашюта.
Гуля кричит.
За стенкой обиженно плачет разбуженный Георгий.
1942, февраль— Иди ты, — говорит Сафронов без выраженной интонации. Из чего Филипенко делает вывод, что задел капитана до печенок.
— Я серьезно, Леша. Здесь война началась 3 июня — и нашим наступлением. Что получилось, ты знаешь. В первый месяц войны мы разгромили немецкую кадровую армию, захватили полутора миллиона пленных и вплотную вышли к границам самой Германии. И сейчас наши войска стоят у стен Берлина.
А там все получилось наоборот. Как в зеркале.
3 июня не было ничего. А 22 июня в 4 часа утра, — Филипенко переходит на металлический бас: — без объявления войны германские регулярные войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбардировке города: Житомир, Киев, Севастополь…
— Вот черт, — говорит Сафронов.
2005, март— Зачем? — интересуется Айгуль.
Затем, что выбросить тебя может на высоте от минус пяти метров до полутора километров (Минус пять, это как? Под землей, что ли? — спрашивает Бисеров у Филипенко. Ага, — отвечает тот). И лучше бы сделать поправку, чтобы оказаться не под слоем грунта и не в качестве живого кирпича в стене здания, а где-нибудь под облаками. Для того и парашют.
Но Гуле сержант этого не рассказывает. Он говорит:
— Я спортсмен вообще-то.
И улыбается. Так, что Айгуль от смущения прячет глаза.
1942, февраль— Объект «Мама» находится вот здесь, — Филипенко разворачивает карту. Карта 40-го года, а не 2005, но это уже не так важно. — Замаскирован под коллектор теплоцентрали. Смотри, Леша. Здесь мост через протоку, — он чиркает карандашом: раз и два. — Вот здесь дорога, лес, здесь жилые дома. А вот сам объект.
— Что там, на объекте «Мама»? Ты знаешь?
— Я не знаю, я предполагаю — с определенной степенью уверенности.
— Хватит вилять, Всеславыч! Что там?
— Как что? — говорит Филипенко спокойно. — Машина времени.
— Твою… — Сафронов вынужден сделать паузу, чтобы справиться с голосом. — Еще одна?
— Ну, конечно. А ты сомневался?
2005, мартАйгуль ушла гулять с Георгием, так что у сержанта есть полтора часа. Парашюты он подготовил заранее, осталось подбросать вещи в пакет и исчезнуть. Скорее всего, навсегда.
