Татьяна Форш - Бриллиантовая королева
Я чуть не зарычала от такой китайской грамоты.
– А вот не понимаю! И зачем что-то просить у твердолобых, замороченных властью дядей? Они меня даже не услышат и…
– Будешь продолжать в том же духе, – невозмутимо перебил меня старик, – и тебя действительно никто не захочет слушать! – Он оглядел мой ужин, который минут пятнадцать назад принес официант, притянул кружку и, выпив до дна, продолжил: – Неверие обессиливает!
– Хорошо! Верю. Верю во все. – Я вскочила. – Когда пойдем?
Люберий покосился на мою тарелку, на которой лежала, источая аппетитные ароматы, зажаренная до нежной, золотистой корочки курица гриль.
– Куда?
– Как куда? Просить за Алекса и Вереция. К архангелам!
– А-а, да это успеется! До утра еще так далеко! Ты не против? – Не дожидаясь ответа, он расплылся в улыбке, по-хозяйски пододвигая к себе курицу. – Если честно, так проголодался, пока добирался сюда!
– А один мой знакомый ангел как-то сказал, что в этом мире глупо тратить время на сон и еду! – Я снова плюхнулась на стул и невольно усмехнулась, вспомнив Васиэля.
Старик даже перестал выламывать ножку:
– А отчего еще получать удовольствие, как не от самого факта жизни? Жить во благо кого-то надоест, как только познаешь мудрость одиночества. Так позволь узнать, а что еще делать всю эту бездну лет? – С хрустом выломав ножку, он мгновенно ее обглодал и успокаивающе мне улыбнулся. – Болван твой ангел, так ему и передай. Или лучше не передавай. Когда-нибудь это до него все равно дойдет, и, может быть, он изменится. – Снова отломив кусочек курицы, он с блаженным видом засунул его в рот и прочавкал: – А я вот люблю путешествовать. Налегке. Разъезжая на шестикрыле, не увидишь и сотой доли чудес мира и уж подавно не встретишь нуждающихся в помощи девушек! – Подмигнув, он бросил на стол косточку и принялся за вторую ножку.
– Это вы обо мне? – насторожилась я. – Интересно, и как вы мне сможете помочь?
– Самая бесценная помощь – умение выслушать и мудрый совет.
– А-а… вы в этом плане! – Я постаралась скрыть разочарование.
– И в этом тоже. Ешь! – Он милостиво кивнул на остатки жаркого.
Я пожала плечами.
А почему бы и нет?
Встретив этого старика, я совершенно забыла о голоде, но после его слов я поняла, что умру, если сейчас же чего-нибудь не съем. Отломив крылышко, я с жадностью принялась жевать, но, удивительное дело, съев кусочек, поняла, что наелась.
– Так бывает, – улыбнулся Люберий. – Иногда, чтобы почувствовать удовлетворение, нужно совсем немного. – Он поднялся. – Пойдем? Скоро начнется Слава. Если честно, это лучшее, что есть в Лазури.
– А мне как-то сказали, что Слава нужна для того, чтобы Бог сверял по ней часы. – Я поднялась за ним.
– Интересная версия, – ухмыльнулся старик, – только вряд ли ему нужны часы. Хотя…
Подхватив посох, он жестом пропустил меня вперед по узенькой аллейке. Выйдя в совершенно другие ворота, я огляделась.
Нет. Не помню я эту засаженную цветущими кустарниками улочку!
Между тем небожитель уверенно зашагал вперед.
– А куда мы идем? – Я догнала старика.
Кинув на меня взгляд, он пожал плечами.
– Просто идем. Движение – жизнь. Тем более нет смысла оставаться там, где тебя ничего не держит. – Он улыбнулся. – Манна-то у нас все равно закончилась.
– А, ну да! – Конфуций, блин! Срубал мой ужин и теперь философствует! – Вкусная была курица, ну в смысле манна! А арома-ат!
– Да, и я о том же! Поэтому, даже если у тебя есть монеты, чтобы оплатить этот ужин, или друзья, на кого можно повесить счет за него, все равно создать дважды такой шедевр невозможно!
– Ага, вкусно было! – При воспоминании о горячей курице с хрустящей золотистой корочкой, мой желудок снова болезненно сжался.
– Не то слово! – довольно подмигнул мне Люберий. – Кстати, спасибо за то, что поделилась ужином. Здесь, в Лазури, все дашь на дашь! Теперь и мне придется с тобой чем-нибудь поделиться. Что ты хочешь?
Ответить мне не дал звон колокольчиков. Словно упав со звездного неба, он заставил нас замереть. Потом мне показалось, что звон – это голоса. Затем я услышала обрывки стихов, песен, которые оставляли след в моей душе и, минуя мою память, снова улетали, превращаясь в хрустальный звон. И внезапно все закончилось…
Я очнулась в тишине летней ночи, напоенной пением цикад, незнакомых птиц и чьим-то всхлипыванием. Как оказалось – моим.
– Вечерняя Слава заставляет поделиться самым сокровенным с теми, кто ее слышал. – Мягкий, по-отечески теплый голос Люберия, о котором, признаться, я совершенно забыла, заставил меня вздрогнуть. – Но больше всего я люблю полуночную Славу!
– А что в ней такого особенного? – Украдкой смахнув слезы, я посмотрела на него.
– Узнаешь, – отмахнулся он и поинтересовался: – Так где мы сегодня ночуем?
Я пожала плечами:
– Даже не представляю! Я заблудилась и не знаю, куда идти.
– Ну а где находится твое пристанище? Как оно выглядит?
– Находится? – Я задумалась, вспоминая. – В саду. В окружении сада. А выглядит… как трехэтажный дом с чердаком. Там на окнах ставни и разноцветные стекла.
– В саду… – Старик задумался, огляделся и радостно ткнул пальцем в темноту. – Так вот он, сад. А вон трехэтажный дом. С чердаком. И стекла…
Открыв рот, я смотрела, как словно из ночного тумана на абсолютно незнакомой мне улочке вылепилось все, о чем я говорила.
– Там еще фонарь был. На двери, – ошарашенно выпалила я, глядя, как неяркие лучики фонаря зажигаются вслед за произносимыми мною словами.
– Он?
Я смогла только кивнуть и зашагала вслед за небожителем.
На этот раз в доме нас встретили тишина и полумрак, разбавляемый мерцающими на стенах свечами.
Поднявшись к каморке Васиэля, я толкнула не запертую дверь и вошла. На сундуке тускло горел, видимо зажженный хозяйкой, светильник, освещая небогатую обстановку.
– Здесь ты остановилась? – Вслед за мной, ровно постукивая деревяшкой, вошел Люберий.
– Здесь.
Он огляделся и оценил:
– Чудесно! Бесподобно! Восхитительно!
Сунув в угол посох, старик уселся на кровать и с наслаждением откинулся на взбитую подушку.
– Как говорят на Земле: кайф!
– О-о, а я вижу, вы ценитель русского сленга? – не удержалась я от ехидства.
– Я ценитель всего! – Люберий сладко зевнул и поинтересовался: – Ты ложишься спать?
Я качнула головой:
– Не-а. Боюсь, не усну. Да и хочется послушать полуночную Славу. Уж больно вы меня заинтриговали!
– А-а, ну слушай! – Люберий повозился, устраиваясь удобнее. – А я посплю.
– Но а как же Слава? Вы же хотели ее услышать.
– Да ты не переживай. – Старик разлепил один глаз, сонно улыбнулся и снова закрыл. – Я ее еще так наслушаюсь… Да я проснусь… Я обязательно проснусь. А ты слушай… Ну и загадай чего… Вдруг сбудется? Иногда очень даже… – Дальше бормотание стало неразборчивым и плавно перешло в басовитое похрапывание.
Везет!
Я улыбнулась, разглядывая спящего, подошла и, сняв с другой кровати одеяло, укрыла его.
Должен же сегодня хоть кто-то быть счастливым.
Взяв единственный в комнате табурет, я поставила его у окна и села.
В открытые ставни дышал цветочной свежестью ночной сад.
Вот интересно, о чем сейчас думает Алекс?
Два дня потрачены впустую. Ни спасла, ни помогла. Интересно, о чем говорил Люберий? Как убедить архангелов второй раз отпустить приговоренного к смерти? Добровольно?
Так! Если рассуждать логически: это – Лазурь. Здесь основа всему – вера. Что-то он там еще говорил о надежде. Нельзя терять и все такое…
Вдруг я очнулась от своих мыслей, вслушиваясь в наступившую тишину. Замолчали ночные птицы, кузнечики. Даже похрапывание моего гостя растворилось в этой тишине.
Я будто оглохла.
И тут зазвучала мелодия. Словно в саду кто-то стал наигрывать простенькую мелодию на камышовой дудочке, а в голове сами собой стали рождаться слова. И я, не в силах удержаться, запела:
Голос белой птицей исчезал в ночи.
Боль рекой струится: «Излечи!»
Растворенный светом синий взгляд
Отразился в небе и назад.
А дитя не плачет – просто спит,
И над ним удачей жизнь блестит.
Старец мимо ехал на хромой метле,
Молвил на потеху: «Быть беде!»
Только кто узнает в этот час
То, что Бог гуляет среди нас.
Звезды в поднебесье водят чехарду,
Я по мелколесью к ним бегу.
Звезды выше, выше, и исчез их свет.
Господи Всевышний, дай совет!
Дай испить водицы неземной
Или дай стать птицей луговой.
А не дашь совета – быть беде!
Господи, да где ты?
– На хромой метле!
– Томочка! Тома! Да сколько можно спать? Уже восход скоро! Казнь! Тебе это о чем-нибудь говорит?
Глаза распахнулись. Рядом со мной метался Васиэль.
– Вась, это ты?
– Нет, дух твоей покойной бабушки! Чтоб ее!
