Светлана Славная - В дебрях Камасутры
Отец Бахадура застонал и с трудом приоткрыл глаза. Поверженный торговец уже не шевелился, однако кшатрий был еще жив. Сок «змеиной ягоды» неотвратимо распространялся по его телу. Жгучая боль заставляла отважного вояку стонать.
— Эй, сосед, не умирай! — заторопился отец Бахадура. Он попробовал подняться на ноги, но голова слишком сильно кружилась. Став на колени, Бахадур-старший потащил тяжелое тело кшатрия к ручью. Из рассеченной ударом торговца головы сочилась кровь, капая на траву, на руки, на хрипящего соседа...
— Ты только держись, — шептал Бахадур, не обращая внимания на расплывающиеся алые пятна.
Ручей был холодным и прозрачным. Сосед опустил лицо отравленного кшатрия в воду и велел:
— Пей!
Пересиливая боль в желудке, бывший воин начал глотать живительную воду.
— Ну-ка, посмотри на меня, — неожиданно тронул его Бахадур. — А теперь крикни изо всех сил: «Гад!».
Кшатрий устало закатил глаза и начал заваливаться на бок.
— Вот тебе, вот тебе! — заорал Бахадур, отвешивая ему смачные оплеухи. Глаза бывшего воина сверкнули гневом:
— Гад! — выдавил он скорее не крик, а стон. Этого оказалось достаточно: Бахадур-старший проворно сунул ему два пальца в рот. Кшатрий жалобно булькнул, исторгая содержимое своего желудка на бережок.
— А теперь пей еще, — устало велел Бахадур, тоже свешиваясь в ручей. Ему было совсем худо: голова кружилась, мир вокруг приплясывал, будто перебрал мадхи в гостях у рупаджив, и казалось, что быстрый ручеек сейчас унесет с собой жалкие остатки еще теплящегося сознания.
Все же он заставил себя проконтролировать действия кшатрия, который честно присосался к ручью в ожидании продолжения экзекуции. После того, как Бахадур еще пару раз помог ему прочистить желудок, отставной воин смог принять вертикальное положение и немного отдышаться.
— Кажется, ты спас мне жизнь, — пробормотал он, смущенно глядя на бывшего соседа.
— Пустяки. Ты пей, пей... — слабо взмахнул рукой тот — и все-таки провалился в небытие. Кшатрий некоторое время тупо смотрел на неподвижное тело. Постепенно до его сознания стало доходить, что из рассеченной головы Бахадура сочится кровь, а лицо его вот-вот захлестнет вода.
— Э, приятель, да ты же утонешь в этой хилой струйке! — всполошился отравленный и, пересиливая приступы режущей боли, потащил своего спасителя подальше от воды.
Когда нависшая над Бахадуром угроза захлебнуться в журчащем ручейке миновала, кшатрий разорвал свою одежду и наложил на голову бывшего соседа тугую повязку. Получилось не слишком аккуратно — руки дрожали, а лоб от каждого движения покрывался холодной испариной. Однако повязка сделала свое дело: кровь перестала капать на землю, унося из неподвижного тела остатки жизни. Исполнив долг помощи ближнему, обессиленный кшатрий повалился на траву рядом с Бахадуром. Так они и лежали, пока солнце, краснея от собственного любопытства, не начало снижаться, чтобы лучше рассмотреть происходящее на земле.
Бахадур приоткрыл глаза и слабо улыбнулся соседу:
— Быстро отдаешь долги. Уважаю.
— Приятно слышать от тебя подобное признание.
Бахадур смутился:
— Знаешь, ты прости, что я научил попугая тому глупому стишку...
— Забудем старые обиды, сосед. Ты не дал моей смерти прийти раньше времени, да и я спугнул твою, так что мы теперь квиты. Скоро начнет темнеть, нам нужно спешить. Ты можешь идти?
Громоздкое слоновье седло с сокровищами кшатрия и двойную ношу торговца Муджи друзья решили спрятать под корнями дерева, обозначив место большим камнем. С собой они взяли лишь компактно увязанные тюки Бахадура, поделив их по-братски. Поддерживая друг друга, они побрели через джунгли. Вскоре еще часть сокровищ нашла приют под камнем. Рана Бахадура-старшего начала воспаляться, а дядюшка кшатрия слабел все больше, из последних сил волоча на себе бредящего соседа.
Последние тюки закапывать не стали, просто закидали ветками.
А до города было еще идти и идти...
ГЛАВА 17
— Жди. Гуру где-то рядом, — произнес тощий индус, указывая Птенчикову на коврик из сухого тростника, лежащий на самом солнцепеке. Иван поблагодарил своего провожатого, который тут же исчез, будто растворился в жарком полуденном мареве.
Да, нелегок путь в Шамбалу. Ни тебе дорожных указателей, ни постов ГИБДД на перекрестках. Самое обидное, что место это всем в округе известно, а как туда добраться, никто толком сказать не может. Последняя надежда — неведомый гуру, чьи пожитки так беззаботно свалены на пыльной земле. Иван присел на корточки, рассматривая старый мешок, пару пустых бутылок, кучку ржавых гвоздей... На бутылках имелись бумажные этикетки. Заинтригованный, Птенчиков поднял одну из них и с изумлением прочитал: «Горилка украинска з перцем».
Раздалось настороженное шипение, и из мешка выглянула глянцевая головка кобры. Птенчиков поспешно отдернул руку, бутылка покатилась и замерла на песке в некотором отдалении от коврика.
— Ш-ш-ш!!! — возмутилась кобра, осознав, что застала охальника на месте преступления.
— Ч-ч-ч... — приложил Птенчиков палец к губам. От такой наглости кобра чуть не задохнулась. Смертоносной молнией она вылетела из мешка и замерла на хвосте, раздув капюшон и угрожающе покачиваясь.
— Фу, фу, место! — залепетал Иван, по-крабьи отодвигаясь в сторонку.
— Ф-ф-ф!! — откликнулась змея, делая резвый бросок вперед и вновь замирая в гипнотической стойке.
— Домой! Домой иди! Хорошая коброчка, — возвысил голос Иван, надеясь, что неведомый гуру услышит и призовет своего питомца к порядку. Словно насмехаясь, кобра показала ему язык. Поняв, что шансов на спасение не остается, Птенчиков пошел в наступление:
— Да у тебя небось и зубов-то ядовитых нет! Один капюшон, и тот не по размеру!
Кобра чуть не подавилась собственным языком. Вперив в Ивана недобрый взгляд булавочных глазенок, она принялась раздуваться еще больше, недвусмысленно давая понять о своих намерениях.
— Мама! — закричал Иван и попытался обратиться в бегство, но растянулся в пыли, наступив ногой на рассохшуюся флейту. Кобра издала торжествующий звук. Непослушными руками Иван схватил инструмент и выставил над головой вместо щита.
— Пш-ш-ш, — выпустила кобра лишний воздух из капюшона. Иван приободрился:
— Ну что, девочка, потанцуем? — Он поднес флейту к губам и издал душераздирающую ноту. Кошки от ужаса попадали с городских крыш, однако на кобру музыкальные способности Птенчикова впечатления не произвели: зачарованным взглядом она наблюдала, как флейта ходит ходуном в трясущихся руках Ивана. Тело змеи тоже начало подрагивать, пытаясь повторить хаотичные движения инструмента, однако задача оказалась настолько сложна, что змея обиженно фыркнула и вновь начала раздуваться.
Нервы Птенчикова сдали:
— Ах, такой аккомпанемент нас не устраивает? Что ж, я предлагал договориться по-хорошему.
Он стремительно намотал на руку опустевший мешок и, заслоняясь тростниковым ковриком, принялся лупить кобру флейтой по капюшону. Обалдевшая от неожиданной атаки змея попробовала защищаться, тщетно кусая шуршащий тростник; капли яда заблестели в лучах жаркого солнца.
— Попрыгай, попрыгай, — подзадоривал ее разошедшийся Птенчиков, лихо орудуя дудкой. — Вот так у нас дрессируют тех, кто слишком любит показывать зубки.
— Остановись, чужеземец, — раздался за спиной Ивана негромкий голос. Флейта выскользнула из его руки и начала выписывать в воздухе загадочные зигзаги. Змея на секунду замерла — и вдруг умиротворенно зашипела, мигом забыв о недавнем обидчике. Плавно покачиваясь вслед за кончиком флейты, она опустилась на землю.
— Мешок! — услышал Иван тот же голос. Он поспешно размотал руку, и кобра, едва не мурлыча от удовольствия, вернулась на свое привычное место. Смуглый человек в белоснежной чалме аккуратно затянул тесемку и сунул мешок в тенечек.
— Гуру, — представился он, отрешенно глядя на Птенчикова.
— Иван, — поклонился мэтр по неразрешимым вопросам. Человек взял из его рук коврик, встряхнул и безмятежно уселся, скрестив ноги и прикрыв глаза.
— Гм, — кашлянул спустя некоторое время Птенчиков, надеясь привлечь к себе внимание нового знакомого. Тот продолжал сидеть с таким видом, что даже непосвященному было ясно: хоть обчихайся — толку не будет. Иван попробовал действовать иначе.
— Извините, вы случайно не подскажете, где тут Шамбала? — спросил он как можно корректнее. На тонких губах гуру продолжала блуждать непуганая улыбка идиота. Иван начал раздражаться:
— Мне что, снова дудку в руки брать? Мать-перемать, где тут твоя кобра, сейчас я с нее шкуру спущу!
Гуру встрепенулся и с неожиданной проницательностью взглянул на Птенчикова:
— Ты сердишься. Душа твоя не свободна от тяжких оков ненужных эмоций. Как же ты надеешься достичь Шамбалы?
— Ох, извините, — смутился Иван. — Так это было что-то вроде экзамена. И я его не выдержал.
