Альберт Иванов - Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Я пил кофе — не знаю, бразильский ли, но по вкусу вполне желудевый, настолько старинный, — безуспешно пытался откусить хоть крошку от вечного сухаря, и кивал, внимая своему собеседнику. Он мне напомнил моего лэрда из шотландского замка, но этот старик был старей. Лэрд, тот был куда живее, в нем еще кипели страсти, бушевал протест против всего нового, правда, переходящий в заурядное стариковское брюзжание. А Летучему голландцу, по-моему, на все было начхать уже давно. Он и говорил-то скучным, монотонным голосом без всякого всплеска.
Хотя… Хотя иногда в голосе у него проскальзывала затаенная грусть, когда он перечислял достоинства своего фрегата: узловую скорость, парусное вооружение и суммарную мощность орудийных батарей: кормовой, двух бортовых и носовой дальнобойной пушки. Команда его состояла из пятнадцати скелетов, а ведь когда-то было тридцать два молодца! Но после известного события, — тут он смешался, — семнадцать матросов исчезли навсегда. Вместе с пассажиром.
Какого события?! С каким пассажиром?!
Он отрешенно ответил, что и сам не может раскрыть тайну. Она связана с каким-то преступлением… Эту так и нераскрытую тайну он, наверное, унесет в могилу, если вообще умрет и если примет его могила. И он и оставшиеся моряки обречены на бессмертие…
Такого бессмертия я бы и даром не взял!
Капитан продолжал бормотать:
— А пассажир… Пассажир был сущим дьяволом. С тех пор, как… И нас осталось пятнадцать. А пассажир уплыл на своей шлюпке, хохоча над нами. С тех пор мы ничего не едим и не пьем… Над нами проклятье… Если мы поймем, кто этот пассажир и куда подевались семнадцать матросов, проклятье снимется. Мы тогда уйдем на вечный покой от вечных скитаний…
В его сумбурном рассказе для меня стало что-то проясняться.
— Где вы этого пассажира подцепили?
— Мы подцепили его шлюпку в открытом море и подняли на борт… Говорил о кораблекрушении… Один только он спасся.
Вот тебе и средневековый юмор. «Подцепили» — понимает буквально.
— А что потом?
— Потом мы сбились с курса. Сломался компас. Три месяца — полный штиль… Кончилась еда… Хорошо, что исчезли семнадцать матросов, всем бы еды не хватило…
— Они исчезли до того, как кончилась еда, или после?
— После, — сказал капитан.
Тут в моем сознании вообще забрезжил рассвет. Правильно говорил великий Ломоносов: «…и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать». Быстроту разума у меня не отнимешь. Надо было только удостовериться в своих догадках.
— Сколько лет было тому пассажиру?
— На вид все пятьдесят. Может, пятьдесят один…
— Как он выглядел?
— Лысый, хромой, угрюмый…
— Но вы говорили, что он хохотал. До того, как исчезли семнадцать матросов, или после?
— После, — повторил капитан.
— А за что высадили пассажира вместе со шлюпкой опять в море?
— Мы не могли выдержать его сатанинского хохота.
— Сатанинского? — не поверил я своим ушам, мои догадки стремительно подтверждались. — Вы еще назвали его — сущим дьяволом?
— Ну, да. Я и своих матросов по-всячески обзываю. Я…
— И вы говорите, — непочтительно перебил я его, — что ваши мытарства начались после того, как взяли на борт пассажира: штиль, голод? После?..
— После, — прозвучало в третий раз.
— Ну, пусть эти семнадцать матросов умерли с голоду, погибли, исчезли, упали за борт, как я. Но ведь пятнадцать уцелело! Значит, вы что-то ели?!
— Что-то… — провел капитан сухой рукой по неподвижным глазам.
— Что???
— Не помню… Он хохотал над нами. Сущий дьявол…
— Да он же и был Дьяволом, кэп, — устало произнес я. — Самим Дьяволом. Без подделок. Лыс, хром, угрюм, сатанинский смех, — загибал я пальцы. — Он вам все это и устроил: и штиль, и голод.
Глаза Летучего голландца впервые шевельнулись в пергаментных орбитах.
— А где же те семнадцать?.. — тихо спросил он.
— Вы уже сами поняли, капитан… Вы их съели. Поэтому вы и выжили — для этой, — повел я рукой вокруг, — жизни.
С палубы послышался жуткий треск и грохот. В каюту влетел другой скелет, без сапог, зато в ветхой матросской шапочке, и заклацкал зубами над ухом капитана. Тот что-то приказал ему, и матрос заковылял прочь.
— Упала грот-мачта, — за спокойствием капитана чувствовалось неизъяснимое волнение. — Корабль разрушается. Такого еще никогда не было, это добрый знак. Видимо, вы оказались правы, черт побери!
— Только, пожалуйста, без чертей, — запротестовал я, выставив ладони вперед. Только их мне еще не хватало!
— Это меня, верно, и подвело. Проклятая привычка к ругани! Обзываешь, кого попало, дьяволом, чертом, сатаной, не понимая, что, может, именно с кем-то из них и столкнула тебя судьба, — он как-то ожил, если можно применить к нему это слово.
С палубы по-прежнему доносился зловещий треск.
— Значит, дьявол все-таки существует… — пробормотал капитан. — Тогда, конечно, и Бог есть?..
— Если уж есть Летучий голландец, то почему бы не быть и… — не договорил я. — Неверие вас и погубило, капитан.
— Зато вера меня спасет. — Капитан торжественно встал.
Я тоже встал. Треск и грохот за дверью каюты усилились, заколыхались ветхие бархатные драпировки. Больше всего на свете мне хотелось сейчас драпануть на палубу, схватить какую-нибудь надежную доску и кинуться в море, пока не поздно. Но это было бы не к лицу русскому моряку перед древним собратом — голландским моряком!
— Да поможет нам Бог, — прошептал капитан. Я выжидающе смотрел на него.
— Чего вы ждете? — вдруг резко спросил он.
— Вашего приказания, капитан.
— Сейчас…
За дверью каюты наступило затишье, которое показалось мне зловещим.
— Сколько ж мы плавали?.. Забыл спросить, какой сейчас век? — сказал капитан.
— Двадцатый заканчивается…
Он принял этот удар мужественно, пробормотав только, что с начала семнадцатого века довольно-таки немало воды утекло. И это, мол, лишнее подтверждение тому, что Высшие силы не выдуманы. Человек-де не может столько времени жить, и тем более — плавать.
Общение со скелетами, очевидно, не напомнило ему о том, что Высшие силы не дремлют. За триста лет он попривык к своей команде, она «старилась» у него на глазах. Так и мы привыкаем к своему каждодневно умирающему в зеркале лицу.
— Войны еще есть?.. Впрочем, видел во время скитаний, — отмахнулся он. — Выходит, дьявол все еще жив. А раз так, то сдержит свое слово. Когда он, хохоча и бешено работая веслами, кружил на прощание вокруг нашего обреченного корабля… Да, именно тогда он сказал, что у того, Кто раскроет нашу тайну, исполнятся три желания. Любые! Ну?
Вновь донесся треск — на этот раз снизу, из трюма. Раздумывать было некогда, надо было спешить.
— А вам я не могу ничего пожелать?
— Нет, — сурово ответил Летучий голландец. Была — не была!
— Первое — чтоб я благополучно попал на свое судно. Второе — чтоб там никто не знал или забыл, что я выпал за борт. Третье — чтоб я всегда сухим из воды выходил!
И не успел я прикусить язык, вспомнив, что Летучий голландец все понимает буквально, как оказался на том же самом месте, откуда свалился в море, — на корме «Богатыря».
Стояла ночь, светила луна, мерцали звезды.
Вставка поручня, с которой я выпал за борт, была на месте. Я даже подергал ее — держится крепко. Но на всякий случай отошел поближе к спасательному кругу.
— Люблю я тихую украинскую ночь… — послышалось за моей спиной.
Я обернулся:
— Это ты?..
Позади стоял, потягиваясь, боцман Нестерчук. В шлепанцах. Молодец!
— Гоголь, — зевая, ответил Нестерчук. — Это Гоголь сказал.
— Какая ж она украинская?
— Теплая, — вздохнул он. — Тут тебя искали что-то, хотели спросить… Не помню.
«Вот и второе желание сбылось», — подумал я. И все-таки грызло сомнение, вдруг мне «такое-этакое» только причудилось в эту тихую украинскую ночь.
— А чего ты так вырядился? — внезапно уставился на меня боцман.
Я недоуменно оглядел себя. Батюшки! Да я же еще на паруснике, по любезному предложению капитана, переоделся в сухое платье: на мне был залатанный камзол с рыжими медными пуговицами и штаны, с подвязками, до колен.
Я промямлил что-то о репетиции корабельного драмкружка. Забыл переодеться, что — не бывает?
— Бывает, — снова зевнул Нестерчук и ушел.
Я поскорее разделся до трусов и швырнул одежку в океан. Антикварную одежду XVII века! Если б я ее, дурень, сохранил и в Большой театр предложил для оперы Вагнера «Летучий голландец», наверняка бы вернул необходимую сумму для покупки навеки утраченных французских туфель, которые ко мне так и не вернулись.
Откуда я знаю про Вагнера? Утром в «БСЭ», Большой Советской Энциклопедии, прочитал. Пошел в корабельную библиотеку и просветился. Ну, что там сказано?.. «Летучий голландец — легендарный образ капитана, обреченного вместе со своим кораблем вечно носиться по бурному морю, никогда не приставая к берегу…» Наизусть запомнил. Там еще говорится, что капитан был осужден (кем?..) за безбожие. Корни легенды восходят аж к XV веку, а в XVII веке летучими голландцами, мол, называли некоторых знаменитых голландских мореходов, пропавших без вести.
