Владимир Лещенко - Госпожа «Удачи»
Единственной, пожалуй, кто не растерялся, была Зубейда, появившаяся в ресторане следом за джинном.
– Именем Аллаха, милостивого, милосердного, повелителя людей и джиннов! Убирайся! – чуть дрожащим фальцетом произнесла старуха, делая какие-то пассы прозрачными руками.
– Ха, презренное привидение, которое ни жить, ни умереть толком не может! – загрохотал Баюбай-ага. – Тебе ли, неживое отродье жалких смертных, поминать Творца перед ликом того, кто был создан раньше вас?!
Мановение исполинской длани – и тая на глазах, призрак вредной бабки втянулся в стену.
Тут с места поднялся не кто иной, как Йохан Бабаевич, до того молча смотревший на происходящее. До него, вероятно, дошло, что здесь не шутят. Внешне Темный Лорд был само хладнокровие.
Встав, он принялся деловито засучивать рукава.
– Один момент, уважаемые господа, – обратился он ко всем нам. – Сейчас я решу эту небольшую проблемку. Я как-никак темный чародей!
– Пшел вон, дурак! – хохотнул джинн, тряся массивным золотым кольцом, вделанным в ноздри его крючковатого носа. – Сейчас я тебя на одну ладонь посажу, а другой прихлопну.
– Это не ты меня, а я тебя! – уже другим тоном произнес Виделорн и протянул в сторону джинна правую руку, на которой бледным золотом поблескивало простенькое кольцо грубой работы.
– Волею Сулеймана ибн Дауда, повелителя твоего рода до скончания времен, марш в свой кувшин!
И добавил, словно ставя с размаху печать:
– ABRAXAX!!!
– Отродье безумной свиньи и паршивого шакала! – опять рассмеялся джинн. – Ты не понял, с кем связался!
Вихрь, возникший из ничего, поднял милорда в воздух и вынес его в открытое окно банкетного зала, словно пушинку.
– Ну что, жалкая? – вновь обратился злой дух к Лорри. – Я жду, не испытывай моего терпения!
– Достопочтенный джинн, минуточку внимания, – придав голосу как можно большую вежливость, сказала я.
– Ну, чего тебе еще? – фыркнул он, дыша сернистым дымком. – Говори, обезьянка! Или тоже хочешь помериться силами?
– Может быть, вы соблаговолите сперва выпить вина? У меня в погребе хранится хороший бочонок э-э-э амонтильядо! – отчаянно импровизировала я.
Зачем я это делала, сама толком не понимала. Мне просто отчаянно хотелось выиграть время. Должен же быть какой-то способ спасти девчонку! Эх, был бы тут Гарун! И куда его нелегкая занесла! Вечно где-то шарится, все у него какие-то тайны…
– Вина? – презрительно процедил между тем джинн. – Вина…
На его красной роже появилось мечтательное выражение.
– Вина, говоришь… Вина?! – загремел он. – Ты, жалкая смертная!!! Я сидел в этой дурацкой древней лампе девятьсот двадцать пять лет, три месяца, пять дней и семнадцать часов двенадцать минут – без крошки еды и капли питья! А ты еще смеешь спрашивать, хочу ли я вина?! Давай, тащи немедленно, пока я не разнес твой жалкий караван-сарай по кирпичику!!
– Ну-ка, Саиды, – зашипела я на двух близнецов-вышибал, которых различали по номерам (Саид Первый и Саид Второй), – быстро в погреб, и тащите бочонок самого лучшего вина, какое найдете! Иначе… – скорчила страшную рожу.
Но моих работников подгонять было не нужно.
В ожидании угощения джинн подтащил к себе по воздуху недоеденное нами с лордом и принялся поглощать, иногда в спешке откусывая от тарелок и чаш изрядные куски.
Все это время он косился то на белую как мел Лорри, то на дверь.
Вышибалы управились быстро. Взмокшие от напряжения, отчаянно кряхтя, они втащили в обеденный зал бочонок литров на полтораста с клеймом, нанесенным киноварью. Пожалуй, на мировом первенстве по тасканию винных бочек они бы взяли гран-при.
Бочонок мгновенно оказался в руках джинна. Пробив крышку кулаком, дух принялся, булькая, как засорившийся ватерклозет, хлестать благородный напиток через край.
«“Бахчисарайский фонтан”, урожая семнадцатого года, – вспомнила я машинально. – Семь акче за литр».
– Уф, вино недурное! – Баюбай-ага отбросил в сторону опустошенный бочонок, так что тот мгновенно развалился на досточки.
И тут мне в голову пришла отчаянная мысль, как можно поправить дело.
– Теперь маленькая паршивка, – навис он над Лорри, – говори свое последнее желание и приготовься к смерти!
– А скажите, уважаемый джинн, эта девушка может передать свое желание мне? Ведь она моя служанка и побеспокоила вас именно по моей вине? – спросила я с самым невинным лицом.
Ифрит замер, озадаченно почесав лысую башку, увенчанную витым рогом. Затем коснулся поочередно остальных четырех рожек.
– Но, ханум, – в голосе его даже проскользнуло некое уважение. – Но тогда мне придется тебя убить вместо нее!
– Не страшно! – улыбнулась я. – Умереть от руки джинна – это несказанная честь!
– Ну, если только эта маленькая самочка не против… – неуверенно пробурчал ифрит.
– Лорри, давай… – я выразительно на нее посмотрела.
Несчастная лишь кивнула, еще сильнее побледнев. А уж с каким лицом смотрела на меня Ла-Занья… Должно быть, мысленно обещала мне золотой надгробный памятник на все свои сбережения.
– Ну ладно, так чего ты хочешь? – сыто рыгнув, поинтересовался джинн.
– Хочу… – я запнулась, вдруг осознав, что вообще-то играю со смертью. – Хочу, чтобы ты убил меня через триста лет! – выпалила на одном дыхании.
– Слушаюсь и повинуюсь! – машинально рявкнул джинн.
И тут…
И тут я увидела, как джинны бледнеют. Из медно-красной его кожа стала какой-то серовато-розовой, оттенка хвоста крысы-альбиноса.
– А-а-а-а!! – заревел Баюбай-ага, оскалившись во все свои пятьдесят зубов (именно столько их у джиннов). – Я прикончу тебя самой мучительной смертью, какую смогу придумать! Такой, что сам Шанибар Кривой Мангал, главный палач эмира Бихарского второй раз умрет на том свете от зависти!
– Безусловно, – с готовностью согласилась я, – но через триста лет.
– Что?! Да я тебя сейчас разметаю и развею по ветру, самка безволосой обезьяны!
– Ты не можешь убить меня сейчас, – покачала я головой, изобразив самую милую улыбку, на какую была способна в данный момент. – Ты ведь обещал убить меня через триста лет, а джинн не может не исполнить желание! Ты обещал слушаться и повиноваться! Такова воля Аллаха!
– Такова воля Аллаха… – пробормотал джинн и еще более побледнел. – О, горе мне! Я твой раб до исполнения желания, и не могу тебя ослушаться! О, горе мне!
Великан заплакал крупными слезами, так что под ним сразу оказалась лужа.
– Горе! Я служил трем халифам, пяти султанам, двум герцогам и одному полковнику – в четырех мирах! Я убил сто десять рыцарей, девятьсот пять воинов всякого чина в единоборствах, двенадцать высших магов, трех эмиров, одного императора и шестерых ханов! Девять некромантов принес в жертву на их собственных алтарях! Кроме того, мною было уничтожено три войска, орда гуннов, сорок разбойничьих шаек и потоплен один авианосец! И вот теперь я, могучий и бессмертный Баюбай-ага повержен какой-то жалкой девчонкой!
– Не какой то, а скьявой! – окончательно осмелев, перебила его я.
– Э, вай ме, фисе равыно! – ответил он с вдруг пробившимся акцентом. – Какой такой сыкыява-мьява! Зачэм я убиваль султанов и рыцарэй? Лючше бэ жыл, как нормалний чилавэк!!
Джинн в отчаянии обхватил руками рогатую башку (похоже, вино начало действовать).
– Жэнился бы на какой-ныбудь симпатичной джиннии! Ну, хоть на человеческой жэнщине! – плакал, нет, рыдал ифрит. – Хоть на Будур, хоть и ситэрва, а все ж пырынцесса! Радила бы ана мине парочку сымпатычных джиннят – малычика и дэвачку. Называл бы их Аладдын и Шахиразада… И-и-и-э-э-у-у-у!!!
И вдруг запел, все с тем же акцентом, речитативом, напоминающим рэп:
– Джинн, джинн, джинн,
Заколдованний джинн,
Он тысячу лет жил в кувшине адын,
Вот послюшайте, что бедный джинн рассказал.
Он о дэвушке юной днем и ночью мечтал.
Нэ встрэчал никогда он дэвчонки милей,
Но она, как назло, была царских кравэй!
Нэпреклонный атэц аба фсем разузнал
И в кувшин смельчака колдуну
Пасадыть прыказал!
Нэ позволил влюбленным сэрдцам вмэсте быть…
Баю-бай, о-о-о, вот и ага
Пырапала твоя жызнь, Баюбай-ага! —
провыл он, аккомпанируя себе на блюде.
– Скажитэ всем, душа влубленного джинна,
Абманута была прозрачностью кувшына…
– Сейчас заплачу! – мысленно показывая проклятому духу огня язык, вымолвила я.
Убить ему бедную Лорри приспичило!
Дверь осторожно приоткрылась, и в комнату украдкой проскользнул растрепанный Виделорн, переживший полет без видимых последствий. С ним был не кто иной как мой новый постоялец – усатый гном.
– Щито, жалыкое атродье Вэлыкых Темных Власитэлинов, – осведомился Баюбай-ага, игнорируя гнома, – пыришел насыладиться пазором вэлыкого сына пылемени Огня? Каторых сам Тыварец создал да таво, как ваших мохынатых пыредков-макак? А есыли я тыбя сыйчас испыпылю? Пыросто так!! Могу же я пазыволить сыбе такое маленикое удаволиствые?
