Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
Почему эта бодрая торговка квашеной капустой являлась, наверное, единственным классовым врагом нашего сотрудника? Чего они так сцепились, ума не приложу… Тем более что сама тётка Матрёна, как я понимаю, была хорошей приятельницей нашей Яги, а Митя бабку уважает. Как немного высвобожусь от рутинных дел, непременно вызову всех виновников бытового конфликта на капустной почве в отделение и, устроив очную ставку, посажу за стол переговоров.
К тому моменту доклада Фомы, когда он объяснял, как они пытались утихомирить дьяка, бившего в набат, у ворот замелькали огни, раздался конский топот, и стрельцы впустили на милицейский двор встревоженного царя Гороха. Свиту из шести приближённых бояр, демонстративно одетых в боевые доспехи, он одним жестом оставил у крыльца. Молча пожал мне руку, кивнул Еремееву и, тихо пройдя через сени мимо душевно храпящего Митяя, сел за стол у нас в горнице.
— Доброй ночи, бабушка Яга! Не гневайтесь, что седин ваших вопросом о здоровье не уважил. Не до вежливых манер сейчас, что с сестрицей моею?
— Дурында она, — без обиняков объявила бабка и, невзирая на красные щёки царя, продолжила: — Из терему своей волей сбежала, плохим людям поверила, они ей головёнку глупую и задурили.
— Моя вина… Не объяснил, не уберёг, строг был без меры… А ныне где ж она?
— В Кощеевом царстве, на Лысой горе. Да вон пусть тебе, государь-батюшка, всё сыскной воевода разобъяснит. А я от твоей Марьянки заместо «спасиба» тока помелом в затыльник и словила! Чтоб ещё когда энту девчонку спасать полезла — да ни в жизнь! У меня, чай, голова тоже не казённая…
Горох беспомощно оглянулся на меня. Я достал блокнот, раскрыл на нужной странице и примерно в пятнадцать минут чётко расписал ему всю историю меча-кладенца и царевны Марьяны. Царь слушал меня молча, с раскрытым ртом и выпученными глазами, из-под короны катились крупные капельки пота.
— Ну вот, собственно, и всё. Меч у нас, ваша сестра у Кощея. Пока он не выдвигает требований о выкупе, мы ничего не можем сделать.
— Войной на него пойду, — тихо заявил Горох, тупо глядя в одну точку на стене.
— Людей зазря положим. — Баба-яга собственноручно налила ещё одну стопочку настойки на рябине и поставила перед царём. — Чтоб Лысую гору силой взять, для энтого не одно наше войско надобно, а ещё и степняков склонить, и наёмников-рейтаров немецких звать, у них пушки больно хороши. Да и то хватит ли?
— Завтра же послов отправлю!
— Но имейте в виду, не факт, что при первом же выстреле он не убьёт заложницу, — вовремя напомнил я. — В таких делах грубая сила ничего не решает. Нужна тонкая, почти хирургическая операция. В противном случае вместо победы у вас будут похороны.
Царь вопросительно выгнул соболиную бровь на бабку. Та виновато пожала плечиком, дескать, да, поторопилась с советом, извиняюсь, и налила ему третью стопку.
Горох так же бодро выпил и придвинулся ко мне.
— А ты что посоветуешь, друг Никита Иванович?
— Ну, пара мыслей у меня есть. Однако повторюсь, пока гражданин Бессмертный не выдвинул никаких требований, мы тоже ничего не вправе предпринимать. Вдруг он реально хочет жениться и Марьяна в него искренне влюблена?
— Да тьфу на тебя… Бабушка, ещё налейте!
— Дудки, батюшка! Ты вона лучше участкового послушай, он дело говорит. Ежели мы с войском на Лысую гору припрёмся, а там твоя сестрица в первых рядах, с мечом в руке, любимого супружника защищает — сам по ней палить велишь?!
— Велю признать их брак незаконным!
— Угу, и как твои «веления» девицу резвую в тереме удержали, а? Грех мужа с женой разлучать. Прав Никитушка, тут хорошенько думать надо, и не нахрапом брать, а хитростью…
Горох сдался, окончательно повесив кудрявую голову. Отходчивая Яга налила по стопочке уже всем нам и компромиссно предложила:
— А давайте-ка все по домам да и на боковую. А с утречка пораньше сызнова здесь соберёмся. Ужо небось придумаем чего на свежую-то голову…
Царь проводил завистливым взглядом бутылочку с настойкой, убираемую Бабой-ягой в шкафчик, и философски кивнул. Все понимали, что бабка права, плохого не посоветует, да и, честно говоря, мы с ней уже едва держались на ногах. Горох не был ни глуп, ни бесчувственен, поэтому быстренько попрощался, пообещал зайти после третьих петухов и ушёл, погружённый в свои мрачные думы. Я, конечно, собирался посидеть ещё, даже снова раскрыл блокнот, но был выдворен взашей и спорить с решительно настроенной Ягою просто не стал. Сон срубил меня как раз в тот момент, когда я только закрыл дверь в свою комнату. В смысле это я ещё как-то помню, а вот как дошёл до кровати и по счастливой случайности упал именно на неё, а не на поя… Свезло…
Утром меня разбудил петух. Его горластое «ку-ка-ре-ку-у!» взорвало пространство, вселенская гармония хрупнула, и мироздание обрушилось разноцветными осколками и брызгами, рассыпаясь в цветную пыль. Искорки сна брызнули во все стороны, и, рванувшись к окну, я был полон решимости задушить пернатого негодяя подушкой, но замер у подоконника, невольно залюбовавшись открывшейся внизу картиной. Полусонная Баба-яга, босиком, в одной ночной рубашке и бигудях, гоняла вдоль забора нашего горделивого петуха, реально пытаясь залепить ему мухобойкой по гребешку!
— Давно пора, — зевая, одобрил я и поплёлся умываться.
Что и говорить, Яга наверняка легла вчера ещё позже меня, а встаёт она как минимум на полчаса раньше. По идее настроение у неё должно быть хуже некуда…
— Не будет петуха, будут щи с петушатиной. По мне, так это лучший вариант и почётный конец для будильника в перьях. Он зажился на этом свете, не я один давно это говорил.
Однако, спустившись вниз, я застал бабку полностью собранной, причёсанной и даже нарядной, ставящей в центр стола огромную сковороду с яичницей-глазуньей (яиц эдак на двадцать — двадцать пять). Свежий хлеб, масло, сметана, горчица, три вида варенья, молоко, облепиховый чай и ароматные пышки! И это не пир на весь мир, это у нас просто такой завтрак.
Больше всего на свете Яга боится, что я у неё похудею. Наверное, это связано с полукриминальным прошлым, когда она жила в лесу и якобы ела всех заезжих принцев, царевичей, королевичей, Иванов-дураков и всяких там Алёнушек.
— Садись ужо за стол, Никитушка, остынет ить…
— Бабуль, а кого мы ещё ждём? Нам на двоих такую яичницу не съесть. Даже если Митю подключим, всё равно не факт…
— А съесть надобно, — сурово поджала губки бабка. — Мы ноне серьёзную думу думать будем — как Кощея одолеть да царевну Марьяну из плена вызволить.
— Это если она в плену… — напомнил я и взялся за вилку. — А яйца-то при чём?
— Яйца — продукт наиполезнейший! Они телу бодрость дают, желудку сытость, а уму — ясность необычайную. Так что ешь давай, сыскной воевода, не огорчай бабушку-у!
Я вспомнил, как она гоняла петуха, и поэтому не спорил, хотя прекрасно понимал, что помру от разрыва желудка, не дойдя и до половины. Ну и ладно…
— Говорю же вам, что когда я был у Кощея, то царевна прямым текстом объявила мне, что пришла сюда добровольно, замуж хочет и полна решимости своей искренней любовью исправить закоренелого преступника, вернув его на путь праведности. Короче, шиза!
— Кто? — на миг отвлеклась рассеянно ковырявшая яичницу моя домохозяйка. — Я ить тоже попервоначалу думала, что заколдовали дурочку. АН нет! Сама такая уродилась. Ну и книжек глупых перечитала, конечно… Однако возвернуть её надобно.
— Вы не верите в перевоспитание Кощея Кирдыкбабаевича? Вы же перевоспитались…
— Ты вона не умничай, участковый, а яишню ешь давай, — покачав головой, вздохнула она. — Я женщина слабая, беззащитная, меня завсегда к добрым людям тянуло. А Кощеюшка наш, он… не свезло ему. Мог бы другим быть, да шибко чёрное сердце имел и страсть неуёмную всё живое мучить…
— Бабуль, я лопну.
— И что за горе? Вон домовой зашьёт! — хмыкнула Яга, выглядывая в окошко. — Ну глянь-ка, вот и царь-государь пожаловал. Видать, не выдержал у себя в тереме. Душой за сестрицу неразумную болеет…
— Угу, — с первого взгляда подтвердил я. — И, судя по тому, как его штормит, «болел он за неё душою» всю ночь, а к нам пришёл за опохмел… за лекарством.
— Тьфу на тебя, Никитка! Нет в тебе почтительности к монаршим персонам, помазанникам божьим… Ешь говорю, горе моё!
Да, удовлетворённо подумал я, вот к монаршим персонам чего нет, того нет. И, честно говоря, меня это не особенно беспокоит. Вон в боярской думе и без того цареугождение доведено до абсурда. Если Гороху нужны верноподданнические комплименты, то ему проще остаться у себя в тереме, а у нас в отделении все равны. Ну, кроме Мити…
— А чего это я такой злой-то? — сам себя спросил я и сам же себе ответил: — Ненавижу яичницу-у.
Горох, вежливо постучав, ввалился в горницу, дыша перегаром и ароматизируя водкой. Судя по чёрным кругам под глазами, его величество вообще не спал, но настроен был самым решительным образом.
