Терри Пратчетт - Последний континент
— Декан! — рявкнул Чудакулли.
— Не могу не заметить, — произнес бог, — что, когда разговор заходит о СЕКСЕ, все вы краснеете и начинаете неловко топтаться на месте. Вы таким способом подаете какие-то сигналы?
— Урм…
— Буду чрезвычайно благодарен, если вы поведаете мне, как у вас это происходит.
Смущение, огромное и розовое, заполонило все вокруг. Если бы оно было сделано из камня, то в нем можно было бы высечь огромные, тайные и алые, как розы, города.
Чудакулли улыбнулся деревянной улыбкой.
— Прошу меня извинить, — произнес он. — Господа, собрание преподавательского состава?
Все волшебники, кроме Думминга, сгрудились вокруг аркканцлера. Из общего возбужденного шепота долетали отдельные фразы:
— … Мне отец рассказывал, но я, конечно, не верил… И у меня никогда не поднималось… Декан, да уймешься ли ты, наконец! Мы же не можем… Самое лучшее — холодный душ…
Чудакулли повернулся к богу и вновь изобразил улыбку каменной статуи.
— Секс — это, видишь ли, нечто, о чем мы, э-э, не говорим, — произнес он.
— Много, — дополнил декан.
— А-а, понятно! — кивнул бог. — Что ж, думаю, практическая демонстрация будет гораздо информативнее.
— Э-э… Мы, знаешь ли… не планировали…
— А вот и ви-и-и-и! Так вот ви где, госьпода!
В пещеру вплыла госпожа Герпес. Волшебники внезапно затихли, почувствовав своим волшебным чутьем, что появление госпожи Герпес именно в этот момент равносильно включению нагревательной спирали в плавательном бассейне жизни.
— О, еще один представитель вашего вида, — жизнерадостно заметил бог. Он пригляделся. — Или другого?
Думминг почувствовал, что настало время что-то сказать. Госпожа Герпес устремила на него взгляд.
— Госпожа, э-э, Герпес, э-э… дама, — объяснил он.
— Ага, так и запишем, — кивнул бог. — И чем же знамениты ДАМЫ?
— Они, гм, принадлежат к тому же виду, что и, гм, мы, — заметался Думминг. — Гм… они… гм…
— Слабый пол, — подсказал Чудакулли.
— Прошу прощения, не совсем понял. Слабый — то есть ненадежный? — уточнил бог.
— Э-э… она, гм, э-э… видишь ли, она как бы самочных наклонностей, — завершил Думминг.
— О, как кстати, — довольно улыбнулся бог.
— Прошюженяизьвинить, — произнесла госпожа Герпес тоном максимальной строгости, порой весьма уместной, как она считала, при общении с волшебниками, — но быть может, кто-нибудь удосюжится предьставить мне этого госьподина?
— О, разумеется, — заторопился Чудакулли. — Прошу прощения. Бог, это госпожа Герпес. Госпожа Герпес, это бог. Местный бог. Бог этого острова. Э…
— Йа очарована, — промурлыкала госпожа Герпес.
Согласно понятиям госпожи Герпес, боги были существами социально приемлемыми — по крайней мере, если у них наличествовала человеческая голова и они были одеты. Боги котировались чуть выше первосвященников и примерно наравне с герцогами.
— Следует ли мне пасть ниц? — кокетливо спросила она.
— Ммяяя, — простонал главный философ.
— Коленопреклонение любого вида не обязательно, — отозвался бог.
— Он хочет сказать, нет, — перевел Думминг.
— Как вам будет угодно, — с этими словами госпожа Герпес протянула руку.
Бог сразу схватил ее и принялся гнуть туда-сюда большой палец.
— Очень практично, — одобрил он. — Палец, как я вижу, противопоставлен. Пожалуй, надо записать. Кстати, а две ноги — это по привычке? О, вижу, твои брови поползли вверх. Это какой-то сигнал? Кроме того, я заметил, что формой тела ты отличаешься от остальных представителей своего вида и у тебя нет бороды. Наверное, это означает, что мудрости у тебя значительно меньше?
Думминг заметил, что глаза госпожи Герпес сузились, а ноздри раздулись.
— У вас тют возьникли сложьности, господа? — произнесла она. — Йа следовала по вашим следам до той смешной лодки, а от нее — досюда и…
— Мы говорили о сексе, — с энтузиазмом проинформировал ее бог. — Необыкновенно волнующая тема, тебе не кажется?
Волшебники затаили дыхание. По сравнению с этим простыни декана могли показаться цветочками.
— Это не та тема, которюю я осьмелюсь обьсюждать, — осторожно ответила госпожа Герпес.
— Ммяяя, — пискнул главный философ.
— У меня такое впечатление, что от меня что-то скрывают, — раздраженно произнес бог.
Его палец испустил искру, которая, врезавшись в пол, прожгла там небольшой кратер. По лицу бога было видно, что он поражен не меньше волшебников.
— О боги, что вы теперь обо мне подумаете? Я искренне прошу прощения! — воскликнул он. — Боюсь, это своего рода непроизвольная реакция на… некоторые раздражители.
Все посмотрели на кратер. У самой ноги Думминга пузырился камень, но отодвинуться Думминг не решался, поскольку боялся упасть в обморок.
— Так это было просто… от раздражения? — спросил Чудакулли.
— Возможно, не только. Еще к нему примешивалась… пожалуй, небольшая растерянность, — объяснил бог. — Ничего не могу с этим поделать, типичный божественный рефлекс. Боюсь, мы как… вид не очень-то умеем мириться, когда… нам возражают, назовем это так. Я правда извиняюсь. Очень. — Высморкавшись, бог уселся на полузаконченного панду. — Ну вот. Сейчас опять… — С его пальца снова сорвалась крохотная молния. По пещере прокатился тихий раскат грома. — Надеюсь, второго Квинта не случится. Вам, разумеется, известно, что там произошло…
— Первый раз слышу о таком городе, — признался Думминг.
— Действительно, что это я, откуда вам знать о Квинте, — согласился бог. — В этом-то все и дело. Города как такового было совсем немного. Так, поселение, большей частью слепленное из грязи. Как я это называю. А потом она, конечно, превратилась в керамику. — Он обратил к слушателям сокрушенное лицо. — У вас, думаю, такое тоже бывает… Ну, дни, когда кидаешься на всех подряд.
Краем глаза Думминг заметил, что волшебники в редком порыве единодушия начали тихонько перемещаться в сторону выхода.
Удар грома — гораздо громче предыдущего — проделал прямо у двери пещеры глубокую расселину.
— Стыдно-то как! Не знаю, куда глаза девать! — воскликнул бог. — Боюсь, это все мое подсознание.
— Может, тебе стоить пройти курс лечения от преждевременного огнеизвержения?
— Декан! Сейчас неподходящий момент!
— Прошу прощения, аркканцлер.
— И мне было слегка обидно за моих легковоспламеняемых коров. — Борода у бога так и трещала от искр. — Да, согласен, в жаркие дни, при какой-то очень редкой комбинации обстоятельств они самопроизвольно возгорались, в результате чего сгорала вся деревня. И что? Разве это повод для неблагодарности?
Все это время госпожа Герпес холодно взирала на бога.
— А что именно ви желаете зьнать? — спросила она.
— Ха? — крякнул Чудакулли.
— Йа никого не хочю обидеть, но йа, видите ли, желаю выйти отьсюда целой и неподожженной, — величественно произнесла домоправительница.
Бог оторвался от своих размышлений.
— Концепция деления на самцов и самок выглядит весьма перспективной, — сморкаясь, признал он. — Но почему-то никто не хочет объяснить мне поподробнее…
— Ах, ви об ЭТОМ. — Госпожа Герпес слегка махнула рукой. Бросив взгляд на волшебников, она легким, но уверенным рывком поставила бога на ноги и потянула за собой. — Господа, прошю прощения…
Волшебники смотрели им вслед в состоянии еще более глубокого потрясения, чем то, в которое их повергло зрелище испускаемых божьими пальцами молний. Затем заведующий кафедрой беспредметных изысканий натянул шляпу на глаза.
— Нет, я даже смотреть боюсь, — сказал он и добавил: — Чем они там занимаются?
— Э-э… просто разговаривают… — отозвался Думминг.
— Разговаривают?
— И она… как бы… размахивает руками…
— Ммяяя! — возопил главный философ.
— Кто-нибудь, быстро, обмахните его чем-нибудь, — приказал Чудакулли. — А сейчас она что, СМЕЕТСЯ?
Домоправительница и бог одновременно посмотрели на волшебников. Госпожа Герпес кивнула, словно заверяя собеседника, что все ею сказанное — чистая правда, после чего оба снова рассмеялись.
— Это больше смахивает на хихиканье, — строго отметил декан.
— Не уверен, что одобряю данное поведение, — надменно произнес Чудакулли. — Боги и смертные женщины. Знаем мы эти истории. Наслышаны.
— Когда боги превращаются в быков, — подсказал декан.
— Или в лебедей, — добавил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
— А иногда в золотой дождь, — продолжал декан.
— Да уж, — согласился завкафедрой и после небольшой паузы добавил: — Кстати, над последним превращением — ну, тем, что ты упомянул, — я не раз ломал голову…
