Владимир Жариков - Сказочный отпуск
Мы запустили мотор и выбросили мешок с балластом, он упал на землю, подняв облако пыли, прямо перед вожаком. Его лошадь испугалась и шарахнулась в сторону, высадив всадника, который по инерции покатился кувырком несколько метров вперед. Пока незадачливый предводитель ловил своего скакуна, наш летучий корабль набрал ход, увеличивая расстояние по горизонтали между нами и ватагой конников. Однако по вертикали это расстояние неуклонно сокращалось, поскольку шар опускался. Я надеялся, что через двадцать — тридцать минут этой скачки лошади преследователей устанут, и они прекратят погоню. Но их кони оказались просто неутомимыми. Они мчались за нами с прежней скоростью, а мы опускались все ниже и ближе к земле. Мало того, что степные воины догоняли нас, так еще и корзина дирижабля скоро вовсе коснется земли, тогда мы несомненно окажемся во власти преследователей, а эти ребята, похоже, сначала собираются нас убить и только потом выяснять, кто мы, откуда и зачем пожаловали. А шанс быть убитыми скоро у нас появится и до приземления — наш аппарат снова входит в зону досягаемости арбалетного болта. Да, пожалуй я был неправ, что отказался взять с собой автомат.
А до земли оставалось всего метров пятьдесят, а то и меньше. Мы выбросили уже весь балласт и решали вопрос, чем бы еще пожертвовать — продуктами, водой или снаряжением.
— Давайте пожертвуем мной, — сквозь шум движка крикнула Катька.
— Милая, сейчас не до шуток, — строго ответил я.
— Я не шучу. Будешь как Стенька Разин. А потом найдешь себе какую-нибудь Машку или Глашку…
— А ну цыц!
Глашка, Глафира, ведьма, сестра Марфы — выстраивался в голове логический ряд. Точно. Марфа подарила мне гребень. В детстве я любил читать книжки про пиратов. Там часто описывается сюжет, как корабль в бурю не может зайти в бухту. Тогда с бортов корабля в море из бочек выливают масло. На время волнение стихает, и судно может зайти в укрытие. Но после этого волны начинают бушевать с еще большей силой. Пожалуй, сейчас тот самый случай. Роль масла выполнит Марфин гребень, но если преследователи преодолеют преграду, то озвереют окончательно.
Я вынул из кармана куртки деревянный гребешок и бросил его за спину на землю. Внизу моментально выросла густая, высокая и широкая стена колючих кустов. Она простиралась от горизонта до горизонта сколько хватало глаз. Так что пусть товарищи теперь попотеют, работая саблями и ножами — часа на полтора, а то и на два им занятия хватит. А нам бы успеть за это время залатать горелку. Емеля дал нам с собой в ремкомплект немного олова, паяльной кислоты и даже паяльник — не электрический, конечно. Надо развести костер и нагреть его. Из чего только костер разводить? Степные народы обычно топят кизяком, но тут и в помине нет ни одной коровы, так что и кизяком не разживешься. На наше счастье, примерно в полукилометре, посреди степи мы увидели совершенно сухое дерево, дотянуть бы до него. Правда, на дереве кто-то сидит. Не то медведь, не то огромная птица, не то человек.
Внезапно уши разрезал резкий свист, почти ультразвук, как шум турбины реактивного самолета. Сильный порыв ветра подхватил наш аппарат и в считанные секунды перенес к дереву. Тут свист прекратился, ветер стих так же внезапно, как и начался, а мы совершили, скажем, не очень мягкую посадку. На дереве действительно сидел человек, это был детина громадного роста, одетый весьма экстравагантно — в какие-то одежки из длинных, зеленоватого оттенка лоскутов, со спутанной косматой шевелюрой и бородой как у Карабаса Барабаса.
— Привет, — раскатисто произнес он.
— Здравствуйте, — ответили мы нестройным хором.
— Угадайте, кто я?
— Адмирал Иван Федорович Крузенштерн, человек и пароход, — ответил я.
— А вот и не угадал. Я — Восточный ветер. Но в народе меня часто кличут Соловьем-разбойником.
— Жесть! — произнес Лешек заимствованное у Мокуса восклицание.
— Меня на подмогу к вам прислали.
— Так это что, — спросила Катька, — выходит дело, ты добрый? — Кто? Я? Добрый? Почему ты, красна девица, так думаешь?
— Ну, ты же, получается, как бы нам помогать будешь.
— Я не добрый и не злой, я просто ветер. Делаю то, что папенька мой, Стрибог, велит. Велел он мне вам помогать, вот теперь буду помогать. А разбойником меня кличут за то, что иногда пошалить я люблю. А то, бывает, что и наказать кого приходится. Если, к примеру, люди встречь меня плюют, да злые наговоры по мне пускают, клянут меня, безвинного, дескать это я всякую хворь да заразу на род людской напускаю, а рыбаки веслами по воде — хлоп! — да свистят, бурю накликают, а дети малые по ночам веник жгут, по ветру искры пускают, как тут не осерчать! Вот я в отместку то мельницу поломаю, то дерево повалю, то крышу снесу, то обоз торговый из лесу не выпускаю. А что? Пусть пошлину платят, выкуп, деньги на ветер пусть кидают. Правильно? А тут вообще в одном селе додумались до аллегории — вместо того, чтобы сказать: «Пойду в сортир», говорят: «Пойду до витру!». Ну не обидно ли?
— Ну ладно, — сказала Катька, — с разбойником все ясно. А почему Соловей?
— Так на Свистун-горе живем-то! Свистим помаленьку, соловьем заливаемся. Показать?
— Ой, нет! — быстро отреагировал Герман. — Спасибо, не надо. Мы уже слышали.
— То-то!
Тем временем, полотнище, некогда бывшее шаром совершенно сдулось и расстелилось по земле.
— Ишь, какую вы штуку хитрую для полетов придумали. Я доселе только один раз такую хреновину видел, возле Стольнограда. Только тот пузырь совсем был круглый. И весь огнем горел.
— Ясно, — догадался я. — Это, наверно, когда Бэдбэар из Америки прилетел. А нам надо срочно одну вещь у этой штуки починить, чтобы шар горячим воздухом надуть. А иначе не полетит.
— Ну ладно, не буду вам мешать, подремлю пока здесь, на сухом дереве, подожду, пока вы там починитесь. Потому как батяня Стрибог повелел мне сопроводить вас и подсобить, чем смогу. А я ночью-то стороной пролетел, вас не заметил. Вот и сижу здесь, поджидаю.
— Это здорово. Только нам с этого дерева придется пару сучьев срубить. Костер очень нужен.
— Да не вопрос.
Соловей-разбойник коротко свистнул, с дерева рухнула пара толстых суков. На одном из них сидел сам свистун. Но ведь не упал же на землю, паршивец, ухватился за ствол и перелез повыше. Ловок, однако.
Глава 9
Тринадцатое июля, терем Бабы-яги
— Надо же, как все просто, смотрите, Игорь, — Мария Дюкова-Шнайдер гоняла по блюдцу яблоко, Колобков-Мельников заглядывал ей через плечо.
— Жесть! — отозвался из своего угла Мокус. — И правда, без всякой вэб-камеры. И ни батареек, ни аккумуляторов никаких не нужно. А то у меня вот аккумулятор скоро разрядится, даже не знаю, чего делать, подзарядить-то негде. Сейчас я, все-таки, попробую закончить одну прогу типа драйвера, может быть, по моему ноуту картинку посмотреть получится.
— Это еще зачем? — спросила Баба-яга.
— Экран побольше, всем видно будет.
— Не парься, — сказала бабка. — Чем к твоему чемодану ладить, я сейчас на заслонке все покажу.
Она отодвинула от устья печи заслонку, извлекла из печки один кирпич и вложила в образовавшуюся нишу колоду карт.
— Примитив, — прокомментировал Мокус, — Как при царе Горохе — программа на перфокартах.
— Не знаешь, и не болтай, — обиделась Яга. — При царе Горохе еще и думателей-то не было.
Закопченная заслонка засветилась, на ней появилось изображение необъятной степи, покрытой чахлыми кустиками, желтой пожухлой травой и колючими клочьями перекати-поле. На оранжевом раскаленном небе висело желтое палящее солнце.
— Это рабочий стол? — ехидно спросил Мокус.
— Молодой человек, сами вы — стол, — строго сказала майор Дюкова, давая понять, что не время сейчас для шуток. — Это ландшафт той местности, где находятся наши товарищи, выполняющие ответственное спецзадание.
— А где народ-то? — заметил Константин. — Одна степь широкая, а люди где?
— Сейчас, сейчас, — отозвалась Яга, — Ну-кось, красавица, дай-ка мне сюда блюдце-то.
Мария Дюкова отдала блюдечко Бабе-яге. Та повернула за хвостик яблочко, и пейзаж на заслонке тоже пришел в движение. Показался сдутый баллон дирижабля, раскинутый на земле. Рука у старушки дернулась, картинка ушла вверх.
— Ой, — воскликнула Эльвира. — С ними что-то случилось!
— Погоди, доча, — сказала бабка чуть дрогнувшим голосом, — сейчас наведем. Не переживай, все хорошо у них.
Картинка поехала вниз, в кадре появилась корзина аппарата, а в ней копошащиеся люди. Иван с Германом возились у горелки, Лешек палил костер поодаль от гондолы, Катя распаковывала мешки с провизией, готовила перекус. На заднем плане виднелось сухое дерево, а на нем — спящий огромный бородач в зеленых лохмотьях из длинных лоскутов.
