Юрий Гаврюченков - Черный пролетарий
— Вы будете Вагина? — с прохладной вежливостью испросил капитан.
— Пелагея Ниловна, — тут же прострочила баба, будто готовилась отвечать жандармским офицерам.
— Разрешите войти.
Отважный капитан ринулся в помещение, но никого больше не обнаружил. Запустили понятых и приступили к мероприятию. Комната, заметно больше нюриной, с двухконфорочной плитою в углу, была разгорожена занавесью, отделяющей узкий диванчик со сложенным бельём, шкафчиком и книжною полкой, а у окна — расстеленный на полу матрас с тумбочкой в изголовье и плетёным из лыка коробом в ногах.
Карп встал у дверей, и никто уже выскочить не мог, не сдвинув чугунную тушу работорговца, жандармский офицер убрал оружие и начал опрос хозяйки квартиры:
— Одна проживаете?
— С сыном и жильца ещё пустили.
Пелагея Вагина говорила негромким, лишённым интонаций голосом.
— Сына как зовут?
— Вагин Павел Михайлович.
«С отчествами все, как благородные», — отметил Щавель.
— Где он сейчас? — продолжил капитан.
— Загулял с пятницы.
— Постояльца как зовут?
— Ван. Мы его Ваней величаем, — баба глуповато, но по-матерински тепло улыбнулась. — Недавно ушёл.
— Куда?
— Не знаю. Они мне не докладываются. Все взрослые мужики, а я им что?
— Чем промышляет китаец?
— Я почём знаю? Ваня по-русски ни бельмеса. Заявился, говорит: «Матка, пусти позить», это он ещё выучил. О деньгах на пальцах договаривались.
Ровная, рассудительная речь бабы очень не понравилась Щавелю. Была она такой спокойной, словно не представители власти вторглись вослед беглецу, а соседка зашла занять соли. В своей кристальной простоте перед лицом очевидной опасности баба выглядела крайне непростой женщиной.
— Китаец Ван подозревается в совершении государственного преступления, — известил капитан. — Мы вынуждены произвести у вас обыск. Будьте любезны, покажите место обитания вашего постояльца.
— Вот же оно, — указала на матрас Пелагея Ниловна. — Там постель моего Паши, а здесь ходя живёт. Он смирный.
Капитан обернулся к товарищам:
— Приступим, господа.
Первым делом Щавель перевернул подушку, рассчитывая обнаружить там нечто компрометирующее, но нашёл только смятый носовой платок, засмарканный и зажиренный. От платка неприятно попахивало чем-то сладковато-фруктовым. Лучник машинально сунул его в карман и перевернул матрас. Там ничего не было.
Отлов Манулов шарил в тумбочке, выложил пошлый китайский веер и несколько рулонов тесьмы, товара китайских разносчиков. Копейкин методично выкладывал из короба разные странности — чёрный лаковый ларчик, пустой, связку кожаных перчаток, новых, чёрную трикотажную балаклаву, ношеную. Вынул свёрток грубой обёрточной бумаги, обвязанный бечёвкой, подёргал узел, вынул перочинный ножичек, перерезал верёвку, развернул. Выпрямился и замер, недвижно глядя перед собой.
— Бомба.
— Все на выход! — немедленно среагировал Щавель и принялся выталкивать жильцов из комнаты, пока они не задели что-нибудь не то и оно не взорвалось.
Городовой тоже не растерялся, а сноровисто надел на Вагину наручники.
Когда все оказались на улице за исключением капитана Копейкина, оставшегося один на один с бомбой, старуха, увидев на Пелагее Ниловне браслеты, плюнула Нюре в лицо. Щёки Жёлудя запылали. Нюра же, криво усмехнувшись в ответ, великодушно отвернулась от парня, ничем не выказывая знакомства.
— Мы накрыли вертеп террористов! — не веря в удачу, Манулов едва не подпрыгивал от возбуждения.
— Допрыгалась, мать, — проворчал городовой, придерживая Вагину под локоть.
Карп только башкой покачал, порицая вероломство изменницы.
Щавель сосредоточенно думал.
— Чего мы не нашли? — спросил он Манулова.
— Нашли? Всякую всячину и запасное орудие преступления!
— Нет. Мы не нашли. Что-то отсутствовало…
Щавель не договорил. По ушам ударило так, что земля качнулась и перед глазами поплыло. Командир увидел, как издатель втянул голову в плечи и пригнулся. Бабы попадали наземь. Когда старый лучник ошалело повернулся к бараку, то не узнал строение — стену распустило, крышу задрало, она торчала в небо лохмотьями разворошенных осенних листьев. Секцию бруса разворотило, накренив опорный столб, из пролома валил серый дым, в небе летали бумаги и тряпки.
Старуха-соседка ползала, оглушённая.
— Во дало, — поднимаясь на карачки, сказала Нюра.
Пелагею Ниловну вдобавок к городовому зафиксировал Карп, готовый при малейшем сопротивлении либо в бараний рог согнуть, либо в три дуги. У пособницы террориста не было ни малейшего шанса.
Одно поразило Щавеля в тот момент. Ни на йоту не смутившись, словно взрывы были делом обычным, Вагина улыбалась.
Глава семнадцатая,
в которой Щавель соглашается исполнить особое поручение, получает тайное предписание, напарника и жетон с прорезью
— Два взрыва за один день. Непостижимо! — вздохнул князь Пышкин, когда они остались тет-а-тет. — Рабочие и так неспокойны, а тут может показаться, что начались военные действия. Не хватало только манифестаций протеста. Их возбудить сейчас проще простого. Мастеровые угнетены и готовы собираться в толпы по любому поводу.
Щавель сидел в кресле за совещательным столом. Кабинет мэра был озарён электричеством, оно струилось из обильных светом — каждая по сорок свечей, не меньше! — стеклянных колб ламп накаливания. Было заполночь, а насыщенный субботний день и не думал кончаться.
— В отсутствие генерал-губернатора его обязанности распределяются между мной и генерал-адъютантом до того момента, когда будут объявлены результаты досрочного голосования, — известил Велимир Симеонович медленным голосом, будто натягивал тугой лук. — Мне потребуется время, чтобы влезть в обстановку и разрешить проблему с выделением для нужд светлейшего князя Лучезавра некоторых наших поселений. Не сомневаюсь, что в канцелярии будет готов ответ в самый ближайший срок, — мэр натянул лук и пустил стрелу: — До истечения его могли бы вы поспособствовать в розыске бомбиста, коль уж взялись за него?
Нельзя было отрицать, что взялись крепко, но дальше дело пошло туго. Щавель без особой радости оценил последствия, ведь второй взрыв был их заслугой, о чём князь Пышкин деликатно умолчал.
Пожар быстро потушили силами деятельных пролетариев. Бомба выбросила капитана Копейкина в окно, основательно при этом изуродовав. У героического жандарма оказались оторваны правая рука и нога, а сам он начисто лишён сознания, однако, будучи своевременно перетянут жгутами, обрёл возможность выжить. Копейкина немедленно отправили в больницу на паровом экипаже и приступили к разбору завала, не давшему положительного результата. Имущество ходи-бомбиста уничтожилось напрочь, а с ним все улики. От всего треклятого кубла осталась только Пелагея Вагина. Её отвезли в жандармерию и заперли в тамошний внутренний ИВС. Вот и всё, что принёс стремительный рейд Отлова Манулова.
«Дерзость зверина, да мудрость курина», — оценил оперативно-розыскные достоинства издателя Щавель и был вынужден шагнуть дальше по проложенному им пути, поскольку мэр почему-то нуждался в его помощи и не оставлял шансов на отказ.
— Если вы находите целесообразным моё участие в деле чрезвычайной государственной важности, я готов принести пользу Великой Руси какую могу, — изысканно заявил он, чтобы поладить с мэром.
Велимир Симеонович принял ответ как должное. Он порылся в ящике стола и выложил небольшой металлический кругляшок, покрытый цветной эмалью.
— Почтенный боярин Щавель, извольте принять жетон агента для особых поручений. Этот отличительный знак вы можете предъявлять жандармерии и полиции, а также извозчикам и мусорщикам для оказания содействия.
Щавель принял жетон. Он был слегка овальный, в верхней части помещался искусно выполненный художником-миниатюристом герб Великой Руси: на лазоревом поле белая стена, над нею облако, из которого вниз тянется инверсионный след падающей боеголовки, законченный красной вспышкой спасительного подрыва ракеты ПВО; в нижней герб Великого Мурома — на красном фоне золотой кот, держащий в лапе двуручный меч. Номера у жетона не было. Вместо разделительной линии между гербами была прорезана узкая щель. С обратной стороны над прорезью был припаян винт с гайкой — крепить жетон.
— Благодарю за оказанное доверие, — молвил Щавель.
Князь потянулся к краю стола, где крепилась покрытая благородной искусственной патиной бронзовая розетка, надавил кнопку электрического звонка.
— Отец Мавродий? — осведомился у заглянувшего секретаря.
— Здеся, ваш сясь, — поклонился секретарь, блеснув тонким золотым ошейником. — Смиренно ожидают в конференц-зале. Пока ожидали, изволили проповедовать и продавать под запись акции.
