Дуглас Адамс - Детективное агентство Дирка Джентли
Профессор широко улыбался.
Ричард, решив, что он свою задачу выполнил, однако не мог понять, чем это все должно кончиться. Он бросил взгляд на Дирка, но тот, кажется, не собирался его выручать. Тогда Ричард решил на собственный страх и риск продолжать расспросы.
— Да, я, конечно, понимаю, что все в ловкости рук, однако непонятно, как солонка могла оказаться вмурованной в греческую вазу?
Вопрос поверг профессора в растерянность, получалось, будто они играют в вопросы и ответы. Профессор посмотрел на Дирка, а тот внезапно перестал шагать из угла в угол и тоже глядел на профессора горящими от нетерпения глазами.
— Очень просто, — наконец промолвил профессор. — Не требуется никакой особой сноровки и ловкости. Вы помните, я вышел на минуту в прихожую за своей лыжной шапочкой?
— Да, — неуверенно подтвердил Ричард.
— Все время, что я отсутствовал, я потратил на поиски человека, который сделал бы вазу. Понадобилось немало времени, конечно. Три недели на то, чтобы найти гончара, и еще пара дней, чтобы дождаться, когда он протрезвеет. Лишь потом удалось уговорить его сделать вазу и обжечь ее в печи вместе с солонкой. Еще я потратил какое-то время на поиски… э… э… пыли, чтобы скрыть загар, который я успел приобрести под солнцем Древней Греции. Пришлось так же точно рассчитать время возвращения, чтобы все выглядело вполне естественным. Я заблудился немного в прихожей. Никогда не знаешь, куда глядеть. Ну вот и все.
Он улыбнулся печально и испуганно.
Ричард попытался было кивком поддержать его, но передумал.
— О чем вы, черт возьми, профессор? — воскликнул он.
Тот с удивлением вскинул на него глаза.
— Я так понял, что вы знаете мою тайну? — сказал профессор.
— Я знаю, — гордо заявил Дирк. Он торжествовал. — Ричард пока еще не знает, хотя предоставил всю информацию, которая мне была нужна, чтобы все раскрыть. Позвольте мне, — добавил он, — заполнить парочку пробелов в вашем рассказе. Для того чтобы скрыть ваше длительное отсутствие от коллег за столом, для которых вы вышли всего на несколько секунд, вы должны были записать для себя последние сказанные вами слова, чтобы, вернувшись, продолжить дальше. Все должно было выглядеть как можно более естественным. Это важная деталь, особенно если вы жалуетесь на то, что память уже не та, что была. Не так ли?
— А какой она была? — Профессор медленно покачал седой головой. — Я едва могу вспомнить, какой она была. Но вы очень тонко подметили эту деталь.
— И еще одна важная подробность, — продолжал Дирк. — Вопросы, которые задал король Георг Третий. Он задал их вам.
Профессор, похоже, опять был застигнут врасплох.
— Он спрашивал вас, — продолжил Дирк, заглядывая в маленькую записную книжку, которую извлек из кармана, — по какой такой причине одно событие следует за другим и нельзя ли нарушить эту закономерность. Разве он не спросил вас также, — и это был его первый вопрос, — можно ли передвигаться во времени назад, в прошлое, или что-либо в этом роде?
Профессор окинул Дирка долгим оценивающим взглядом.
— Я в вас не ошибся, — задумчиво произнес он. — Вы человек редкого ума.
Профессор медленно подошел к окну. Внизу под моросящим дождем через университетский дворик то и дело кто-то пробегал. Одни, кутаясь в пальто, спешили по своим делам, другие, чуть сбавив шаг, указывали друг другу на архитектурные достопримечательности старого колледжа.
— Да, он-спросил меня именно об этом, — ответил профессор приглушенным голосом.
— Хорошо. — Дирк закрыл записную книжку и сунул ее в карман. На лице его была скупая улыбка, словно свидетельствовавшая о том, что именно такой похвалы он и ждал. — Таким образом, ясно, почему ответы были: «да», «нет», «быть может». И именно в такой последовательности. А теперь, где?
— Что?
— Машина времени.
— Вы в ней, — ответил профессор.
26
Шумная ватага свадебных гостей ввалилась в вагон поезда на станции Бишоп-Стетфорд. Мужчины были в смокингах с гвоздиками в петлицах. Их лица казались слегка помятыми после свадебного веселья. Дамы были в нарядных платьях и шикарных шляпках. Они весело щебетали о том, как хороша была Джулия в белой тафте, а Ральф даже во фраке выглядел таким же неотесанным увальнем.
Кто-то из юношей высунул голову в окно вагона и, окликнув кондуктора, справился, не ошиблись ли они поездом и действительно ли он останавливается в Кембридже. Кондуктор, чертыхнувшись про себя, подтвердил это, что, однако, не помешало молодому франту пуститься в ненужные рассуждения о том, что ехать им в обратную сторону совсем ни к чему и еще что-то подобное. Наконец, издав в заключение какие-то квакающие звуки, он спрятал голову, пребольно, должно быть, ударившись макушкой о верхнюю раму.
Насыщенность вагона алкогольными парами возрастала.
Однако общим мнением было отметить конец свадебного обеда в вагоне-ресторане, чтобы те, кто не допил на свадьбе, смог бы напиться до чертиков здесь, и на этом поставить точку. Идея была принята на ура, поезд тронулся, и кое-кто не устоял на ногах.
Три молодых человека упали на три пустых места в купе, в котором четвертое место было занято холеным, плотного телосложения господином с печальным лицом и большими коровьими глазами, устремленными куда-то в пространство.
Медленно и неохотно взор незнакомца вернулся из вечности в узкое пространство купе, к его неожиданным и шумным спутникам.
Его снова охватило знакомое, не раз тревожившее чувство.
Три шумных соседа живо обсуждали, стоит ли им всем троим идти в бар ресторана за напитками, или пойдет кто-то один и принесет всем, или же он напьется и позабудет о друзьях, а они будут напрасно ждать его, или же если он не забудет, то сможет ли он один принести напитки для троих, не расплескав их по дороге к всеобщему неудовольствию остальных пассажиров.
Наконец после долгих споров был достигнут некий консенсус, который тут же у всех троих вылетел из головы, поэтому двое из друзей с готовностью вскочили, но тут же снова сели, позволив вскочить третьему. Тот, встав, тут же плюхнулся обратно на сиденье. Тогда двое все же встали и высказали здравую мысль, что безопаснее, пожалуй, купить не напитки, а весь бар. На том и порешили.
Третий, пожелав последовать за друзьями, был неожиданно остановлен соседом с печальными глазами, который, наклонившись к нему, в каком-то порыве отчаяния крепко схватил его за руку.
Молодой человек в смокинге отреагировал быстро и решительно, насколько позволило ему изрядно затуманенное алкоголем сознание.
— Что вам нужно? — с вызовом спросил он, глядя на незнакомца.
Майкл Вентон-Уикс, ибо это был он, впившись в него горящим взором, тихо промолвил:
— Я был на корабле…
— Что?
— На корабле… — повторил Майкл.
— На каком корабле? О чем вы говорите? Отпустите мою руку, слышите!
— Мы прилетели, — не мог уже остановиться Майкл. Голос его был тих и еле слышен, но он странно завораживал и подчинял себе. — …Мы преодолели огромные пространства. Мы прилетели сюда, чтобы создать здесь рай. Рай. У вас. Здесь.
Он медленно обвел глазами купе, на мгновение остановился взглядом на забрызганном дождем окне, за которым были ранние сумерки и мокрый пейзаж Восточной Англии. Он смотрел на него с явным отвращением и все сильнее сжимал руку юноши.
— Послушайте, я хочу пойти в бар и выпить, — неуверенно взмолился свадебный гость. Он и сам не знал, так ли уж ему этого хочется.
— Мы оставили позади тех, кто пожелал уничтожить себя войнами, — бормотал Майкл. — Мы хотим создать мир, где не будет войн, а будут лишь музыка, искусство, просвещение… В нем не будет места ничему мелкому, суетному, презренному…
Приумолкший гуляка с удивлением смотрел на странного пассажира. Он не походил на престарелого хиппи, хотя кто знает. Его старший брат тоже однажды ушел в коммуну друидов и прожил там пару лет, питаясь пончиками с ЛСД и воображая, что он дерево. А потом ничего, вернулся. Теперь он директор торгового банка и больше не чувствует себя деревом. Правда, пару раз с ним это еще случилось, пока он наконец не сообразил, что ему нельзя пить какую-то определенную марку красного вина, которое будило в нем воспоминания.
— Нашлись и такие, кто предрекал нам неудачу, — продолжал свой печальный рассказ Майкл. Шум в вагоне не заглушал его тихого голоса. — Они утверждали, что мы тоже несем в себе семена раздора и войны, но мы были полны веры. Нашей целью были искусство, красота и их процветание. Высокое искусство и великая красота — музыка. Мы взяли с собой только тех, кто верил и стремился сделать это явью.
— О чем вы говорите? — наконец, опомнившись, спросил свадебный гость, но в его словах уже не было ни враждебности, ни вызова. Он незаметно для себя подпал под гипнотическое воздействие речей незнакомца.
