Евгений Лобачев - Ловим поэтов
Вася и Ардена медленно брели меж столами, изо всех сил стараясь выглядеть как пара влюбленных на прогулке. Им это вполне удавалось. Особенно сторонних наблюдателей убеждали поцелуи, которые с каждым разом становились все дольше.
Когда до ангара с капсулами оставалось не более ста шагов, Хвостиков дернул Ардену за локоть и прошептал:
— Он шевелится.
— Кто шевелится? — не поняла девушка.
— Вождь.
— Это тебе мерещится. Я его как следует по башке приложила, когда он после твоей оплеухи очухался.
— Ничего не мерещится! — закипятился Вася. — Сама посмотри.
Ардена бросила косой взгляд на сверток, который тащил за собой поэт. Пленник явно начинал приходить в себя. Он выпростал из мешковины руку и пытался разорвать свой кокон. Ткань постепенно поддавалась, и сквозь дыры уже виднелся налитый кровью глаз и веревка, к которой был привязан пук остриженных Васиных волос, предназначенный для имитации пышной шевелюры прекрасной невольницы.
— Эй, Иван Иваныч, ты где бабу с такими ручищами огреб? — крикнул сидевший за ближайшим столом пьянчуга, грудь которого украшал орден с загадочной надписью «заглушка канализационная». Вася бросил на него короткий взгляд и снова уставился на куль позади себя. — Иван Иваныч, — продолжал владелец бляхи, — чегой-то там у тебя такое?
Он в упор смотрел на Васю, и только тут Хвостиков понял, что обращаются к нему. Колени подкосились, и если бы не Ардена, он шлепнулся бы на пол от страха. «Стало быть, этого гада в мешке зовут Иван Иваныч, — отстраненно подумал поэт. — Странно. Мне всегда казалось, что атамана головорезов должны звать как-то пострашней. Череп, например, или Костолом».
— Чего к вождю пристаешь? — выдавил Хвостиков натужным басом. Он молился всем богам и черной пустоте космоса, чтобы никто не услышал, как дрожит его голос. — Не видишь, барышень прогуливаю?!
— Как не видеть! Только где ж ты эту рукастую взял? — не унимался пьяненький орденоносец. — На пляжу таких не было.
«Вот пристал, чертов зануда!» — подумал Вася и почувствовал вдруг, что сковавший его ужас сменяется раздражением.
— Значит, были! — рявкнул Хвостиков совершенно окрепшим голосом. — Одна — стриженая кошка, которая вам задницы надрала, а другая — усатая тихоня. Между нами, так себе бабенка оказалась — ни рыба ни мясо. Вот я ее в мешок и сунул.
— Не, усатую я помню, — не отставал собеседник. — Усатую я сам ловил. Ты мне за нее и орден пожаловал, — он похлопал по канализационной заглушке на груди. — А эта… это… в мешке… Гляди, оно лезет!
Послышался треск. Дикари в ужасе попятились. Из мешка вылезало нечто огромное, осоловевшее, с выщипанной бородой и сплошь покрытое свалявшимися Васиными волосами.
— Чур меня! — завопил владелец заглушки и бросился наутек. Остальные оказались не столь впечатлительными и молча пялились на Васю и новоявленное диво. Самые сообразительные уже закатывали рукава.
— Беги в ангар, — шепнул Хвостиков Ардене. — Я их задержу.
Девушка бросила на поэта короткий взгляд, в котором смешались и удивление, и благодарность, и много чего еще, и Васе вдруг захотелось продекламировать поэму. Потом она быстро поцеловала его в щеку и исчезла, просочившись между двумя громилами.
«Теперь мой выход», — подумал Вася.
— Сволочи! Вы кого мне подсунули? — заорал он и, схватив за грудки ближайшего мордоворота, потащил к ощипанному вождю, все еще не понимавшему, где он и кто. — Это вы называете женщиной для вождя?! Вот эту ободранную гориллу? Уроды! Всем бошки поотрубаю!
Вася бушевал и сам не мог понять — то ли взгляд Ардены толкает его на безумство, то ли страх, засевший где-то в печенке, перебродил и превратился в нечто новое и доселе неведомое.
Как бы то ни было, Васин гнев поверг ростунов в ужас. Дикари выстроились в две шеренги, а Хвостиков прохаживался вдоль строя, каждому давая понять, что тот, кого не повесят в ближайшие два часа, может считать себя счастливчиком. Когда лица «соплеменников» цветом стали напоминать недавно выпавший снег, Хвостиков решил завершить выступление какой-нибудь эффектной выходкой.
— Поубиваю! — рявкнул он и замахнулся, чтобы отвесить беспамятному вождю хорошую оплеуху. Однако временное помутнение рассудка не сказалось на бойцовских качествах атамана. Одно молниеносное движение, и поэт кубарем покатился по полу, теряя весь свой маскарад.
— Иваныч, да ты — не он, — выдал кто-то из ростунов, приведя соплеменников в совершеннейший ступор этой сентенцией. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Вася вскочил и, невзирая на саботаж гофрированных штанов, опрометью бросился к ангару.
Сзади послышались яростные вопли и топот сотен босых ног.
Ардена ждала у шлюза ближайшей спасательной капсулы. Она схватила Хвостикова за шиворот и как котенка втащила внутрь. Люк захлопнулся.
Сквозь иллюминатор было видно, что ростуны, ворвавшиеся в ангар вслед за поэтом, бросились ниц и запели заунывный гимн, которым провожали в мир иной своих покойников. Ангар служил племени кладбищем. Лишь окончательно пришедший в себя вождь не пел — он метался по площадке, потрясая кулаками и выкрикивая проклятья вслед удалявшейся капсуле, которой была предназначена роль его личной гробницы.
* * *Неделю спустя под навесом ресторанчика на пляже Нарра-Танарисса собралась почти та же компания. Дамы, отбитые полицией у ростунов в самый последний момент, все еще встрепанные, рассеянно слушали поэта, который бубнил нечто невразумительное, то и дело замолкал и бросал тревожные взгляды на линию прибоя. Наконец он вовсе бросил декламацию и торопливо затопал к морю, по щиколотку утопая в золотистом песке. Когда до воды оставалось всего несколько шагов, на его глаза легли две мокрые ладошки.
— Я перепугался, что ты утонула! — завопил Вася.
— Угораздило же связаться с таким впечатлительным типом, — притворно вздохнула Ардена. — Милый, я с Амазона. Лучше меня плавают только дельфины. Не ворчи. Лучше прочитай мне тот длинный стишок, который про лошадь с коровой.
На этот раз вздохнул Хвостиков:
— Сколько раз тебе повторять: не про лошадь с коровой, а про боевого коня Александра Великого, про Буцефала, то есть Быкоглавого. И не длинный стишок, а поэму. Прочту обязательно, как только доберемся до номера.
И они удалились за дюны, где пряталась гостиница, провожаемые возбужденным перешептыванием скучающих дам.
