Альфред Хичкок - Галерея призраков
Нет, так дело не пойдет! Определенно так дальше продолжаться не может! Нужно ухватиться за что-то реальное, за любую здравую и трезвую мысль, за все что угодно, имеющее отношение к нормальному миру, к солнечным лондонским улицам, заполненным живыми людьми. Его зовут Реймонд Хьюсон, он талантливый, но неудачливый журналист, чувствующий и думающий живой человек, а все эти фигуры вокруг — не более чем куклы, а потому они не могут ни двигаться, ни перешептываться. Ну и что с того, что они в точности похожи на существовавших когда-то убийц? Они сделаны из воска и опилок и выставлены здесь для развлечения праздной публики, стремящейся утолить свое нездоровое любопытство.
Вот так-то лучше. А что же это за анекдот он вчера слышал?..
Хьюсон начал пересказывать себе анекдот, но дошел только до середины, когда понял, что призывный и требовательный взгляд доктора Бурдета буквально приказывает ему оглянуться.
Не в силах противиться охватившему его наваждению, Хьюсон склонил голову на бок, а затем полностью развернулся вместе с креслом и оказался лицом к лицу с обладателем этих гипнотических глаз. Хьюсон злорадно прищурился, а губы его, только что дрожавшие от ужаса, вдруг растянулись в недоброй усмешке. Он заговорил громко и торжественно, внезапно всколыхнув застоявшуюся атмосферу гневными звуками своего голоса.
— Ты пошевелился, будь ты проклят! — воскликнул он. — Да-да, я видел, как ты только что пошевелился!
И застыл, глядя прямо перед собой, как утративший последние силы путешественник, заблудившийся в арктических снегах.
Движения доктора Бурдета были уверенными и неторопливыми. Он осторожно спустился с тумбы, напоминая манерами жеманную даму, выходящую из автобуса. Все фигуры по обе стороны от прохода располагались на помосте, который на пару футов возвышался над полом и был отгорожен от публики плкппевым канатом. Доктор Бурдет приподнял канат, пригнувшись, проскользнул под ним, сошел с помоста и, присев на его край, спокойно посмотрел на Хьюсона. Потом удовлетворенно кивнул, улыбнулся и сказал:
— Добрый вечер. Должен сообщить вам, — продолжал он на безупречном английском, в котором лишь опытный специалист смог бы уловить легкие признаки иностранного акцента, — что до той поры, пока я не оказался случайным свидетелем вашей беседы с достойным всяческого уважения управляющим этого милого заведения, я и не подозревал, что буду иметь удовольствие находиться здесь сегодняшней ночью в вашем обществе. Вы не сможете пошевелиться или вымолвить слова, пока я вам этого не разрешу, однако вы меня прекрасно слышите и понимаете. Что-то подсказывает мне, что вы… Как бы это выразиться?.. Скажем, нервничаете. Дорогой мой, не нужно обманывать себя. Конечно же, я не один из этих ничтожеств, и в моем так называемом воскрешении нет ничего сверхъестественного. Видите ли, я и есть доктор Бурдет.
Он помолчал, откашлялся и закинул ногу за ногу.
— Прошу простить меня, — сказал он, — ноги немного затекли. Что ж, позвольте мне удовлетворить ваше естественное любопытство. Некоторые обстоятельства, описанием которых я не стану вас утомлять, вынудили меня выбрать местом жительства Англию. Вчера вечером я проходил мимо этого здания, когда заметил полицейского, рассматривавшего меня с излишним любопытством. Мне подумалось, что он собирается остановить меня, чтобы задать свои назойливые вопросы, отвечать на которые мне совсем не хотелось, и потому я смешался с толпой и вошел в музей. За вполне умеренную плату я оказался в этом зале, где мы с вами имеем теперь удовольствие беседовать, и посетившее меня вдохновение подсказало выход из затруднительной ситуации, в которой я оказался.
Я крикнул, что в зале начинается пожар, а когда все находившиеся здесь идиоты бросились к лестнице, я спокойно снял со своей копии плащ, который вы теперь имеете возможность видеть на моих плечах, набросил его на себя, спрятал под помостом прежнего его хозяина и занял его место на тумбе.
Должен признаться, что остаток вечера был для меня очень утомителен, но, к счастью, мне удавалось воспользоваться моментами, когда на меня никто не смотрел, чтобы перевести дыхание и расслабить затекавшие от напряжения ноги. Правда, однажды какой-то мальчишка закричал, что видел, как я пошевелился. Насколько я понял из последовавшего монолога его матушки, дома ему придется немедленно отправиться спать, не рассчитывая на сладкое.
Характеристика, данная мне управляющим, которую мне, к своему глубочайшему сожалению, пришлось выслушать, оказалась во многом пристрастной, хотя и небезосновательной. Разумеется, я отнюдь не мертв, но не возражаю, что весь мир придерживается противоположной точки зрения. Описание управляющим моего хобби, которым я развлекал себя долгие годы, в целом можно признать справедливым, но изложенным не совсем корректно. По моему глубокому убеждению, все люди делятся на коллекционеров и тех, кто чужд этому достойному уважения увлечению. Последних мы рассматривать не станем. Что же касается коллекционеров, то они собирают буквально все, в зависимости от собственных вкусов и пристрастий, — от монет до сигаретных пачек, от бабочек до спичечных этикеток. Лично я коллекционирую горла.
Он снова помолчал, разглядывая горло Хьюсона с профессиональным интересом, в котором сквозило явное неодобрение.
— Я должен благодарить случай за то, что он свел нас сегодня, — продолжал он. — С моей стороны было бы опрометчиво предъявлять какие-то повышенные требования… Видите ли, по причинам личной безопасности в последние годы мне пришлось несколько сократить свою активность, и вот теперь судьбе было угодно послать вас мне в подарок для удовлетворения моей маленькой прихоти. Прошу вас, сэр, простите мне это замечание личного характера, но у вас такая тоненькая шейка… Будь у меня возможность, я бы никогда не остановил на вас свой выбор. Я предпочитаю толстые шеи, толстые красные шеи…
Пошарив во внутреннем кармане, он достал из него какой-то предмет, осторожно потрогал его указательным пальцем, а затем стал плавно водить им вперед и назад по ладони левой руки.
— Это французская бритва, — заметил он скучным голосом. — Может быть, вам она знакома, хотя в Англии такими почти не пользуются. Для их правки нужно дерево. Лезвие у нее, как вы видите, очень узкое. Режет оно не слишком глубоко, но вполне достаточно. Сейчас вы в этом сами убедитесь. А теперь позвольте задать вам обязательный вопрос услужливого брадобрея: вас устраивает эта бритва, сэр?
Он встал, крошечный человечек, так и источавший из себя потоки физически ощутимого зла, и приблизился к Хьюсону бесшумной крадущейся походкой охотящейся пантеры.
— Будьте так любезны, сэр, — сказал он, — чуть приподнять подбородок. Спасибо, и еще немного, совсем капельку. О, очень хорошо, благодарю вас… Мерси, мсье… мерси… мерси…
В верхней части одной из стен зала располагалось узкое слуховое окно матового стекла, сквозь которое с первого этажа музея в подвальное помещение проникал днем неверный и болезненный свет. После восхода солнца его живые лучи стали сливаться с приглушенным сиянием электрических ламп, и это смешанное освещение сделало место ночных событий, и без того достаточно мрачное, еще более зловещим.
Восковые фигуры все так же равнодушно стояли на своих местах в ожидании восхищенных и негодующих посетителей, которые через несколько часов заполнят этот зал и будут бродить по нему, опасливо поглядывая по сторонам. В самом центре зала неподвижно сидел Хьюсон, крепко прижавшись спиной к спинке кресла. Подбородок его был высоко поднят, как будто он ждал, что сейчас его начнут брить, и хотя ни на горле, ни на каком-либо другом месте его тела не было ни царапины, Хьюсон был мертв. Его прежние работодатели глубоко ошибались, считая, что он полностью лишен воображения.
Доктор Бурдет безразлично взирал со своей тумбы на сидевшего перед ним покойника. Он не шевелился, да и не способен был на это. В конце концов, он был всего лишь восковой куклой.
Уолтер Брукс
Полеты мисс Эммелин
Когда старый дом Валиантов на озере был продан за долги, мисс Эммелин Валиант переехала к миссис Перди, С собой она почти ничего не взяла. Только своего кота Томаса и семейные фотографии. Все остальное было продано мистеру Молу вместе с домом.
Мистер Мол предложил забрать все оптом. Сумма, которую он назвал, была не слишком велика, однако она сопровождалась заверениями в искренней симпатии и уважении и сожалениями по поводу того, что он человек небогатый и потому не может предложить прежней хозяйке дома больше. Мисс Эммелин ответила, что предложенная им сумма ни в коей степени не соответствует стоимости того, что он хочет за нее получить, поэтому не стоит лицемерить, и единственное, что ей нужно, это поскорее со всем покончить. Если он выпишет ей чек, вопрос можно будет считать закрытым. Мистер Мол выписал чек.
