Сергей Фокин - Адские врата
Губить детей в аду не приветствовалось. Что с них взять? Грехов не накопили, вероятность того, что Высший суд определит им наказание, ничтожно мала. А вот украсть, заставив кузнеца позеленеть от злости и натворить кучу глупостей — это в самый раз. Оставалось опасение, что придут ему на помощь ведьмы из родни. Только одна ещё слаба как колдунья, хотя и её со счетов сбрасывать нельзя (материнский инстинкт всякого натворить может!), а вторая — знатная мастерица — своё слабое место имела.
И решил тогда чёрт первые удары нанести именно по женщинам. Они хитрые, изворотливые — не ровен час, найдут на него управу. Только сильнее тот, кто держит в своих руках ниточки от происходящего, и кого не разглядеть за тёмной ширмой.
Посему, вооружившись ядовитыми мечтами, отправился нечистый прямиком к Кикиморе.
Странная она была баба, противоречивая. Этакий собирательный образ всевозможных злодеев, при этом с весьма обманчивой внешностью. Представлялась она всегда по-разному, в зависимости от того, кого в гости принимала. Причём догадывалась о визите задолго до него, иной раз успевала, если в настроении была, и на стол накрыть.
Сколько лет Кикиморе, никто не знал. Когда-то встарь, ещё по молодости, жила она с Лешим, вела его хозяйство и считала себя лесной. Но, видно, обходился с ней муженёк не всегда по-доброму, поэтому с возрастом становилась Кикимора всё сварливее и нетерпимее. А может, как обычный человек, дал Леший слабину бабе, а та и рада стараться. История об этом умалчивает. Только однажды то ли выгнал он её из дому, то ли сама подалась на болото — да так и обосновалась там.
Леший-то для себя деревенских девок воровать начал, поэтому больше человеческого сохранил. А подруга его бывшая, по этой же причине, осерчала на людей. На дух их не переносила. И если забредали они в болото, назад уже не возвращались. Могла она использовать мужиков, обернувшись красавицей (для неё это было пустяковым делом), а потом съедала растомленных и обессиленных; иногда сразу заводила в трясину и пополняла свою коллекцию утопленников.
В её дела даже Леший особо не лез. Конечно, связь они со временем наладили, только женщины ведь стареют быстрее — после молодухи возвращаться к старой жене вряд ли надумаешь. А надобно ещё сказать — не в укор, а по совести: настоящий вид Кикиморы стал очень отталкивающим. Покажи её младенцу — имелся риск, что будет дитя заикой. И сделать с такой внешностью ничего не получалось. Волшебство в этом случае не работало во избежание нарушения вселенских законов, а пластические хирурги почему-то в болото забираться не торопились.
Одно обстоятельство Кикимору успокаивало: могла обернуться она на время хоть девочкой десятилетней. И активно пользовалась этим, когда людей губила.
Лучшего помощника в деле мщения чёрту вряд ли было сыскать. Особо наряжаться он не стал, помня, как попал однажды впросак с настроением хозяйки. Обернулся он тогда щёголем да приволок букет чуть ли не из магазина, а встретила его старая карга, которая к тому же была не в духе. Цветы пришлось срочно бросать в трясину, чтобы не позориться.
В этот раз всё вышло иначе. Кикимора предстала его взгляду сочной моложавой женщиной, чем-то напоминающей Степаниду Ивановну, и приветливо пригласила в дом. Сарафан одела самотканый, каких даже в тяжёлое время народ не производил — забыл, как это делается. Поверх накинула кофточку с затейливым рисунком — ни дать ни взять деревенская модница.
Жила она в самом центре болота — там, где человеку делать просто нечего, только смерть искать. Изба стояла на четырёх сваях в обхват толщиной, вбитых в самое дно — а до него, почитай, пешком идти полдня. Шутка у хозяйки такая имелась. Если серьёзно, проверить её слова никто не мог: опускалась туда одна Кикимора — чтобы пообщаться со своими любимчиками. И в последние десятилетия делала это всё чаще. Утопленники, потерявшие всякую связь с землей, были рады и такому развлечению. Это вам не на тёплом кладбище лежать, где каждый червяк тебе друг, товарищ и брат. Раствориться можно от тоски…
Внутри дом ничем не отличался от обычного деревенского. Тут имелось всё, что требовалось в хозяйстве. Даже мебель фабричная стояла. А закупалось это на обычном рынке. Пользуясь способностью к превращениям, старуха могла себе такое позволить. От скуки делала она иногда набеги на окрестные деревни. Угадывала с торговым днём — чего-нибудь покупала и возвращалась домой довольная. Нет — значит, обязательно встретится со своими сестрами двоюродными — домовыми Кикиморами — напьётся самогона и набедокурит. То детей крала, то молоко у коров высасывала, как телёнок — прямо из вымени. В общем, с одной стороны, паскудная была баба. А с другой…
С удовольствием обратив внимание, что на белой скатерти стоят десяток тарелок, наполненных разной снедью, чёрт одёрнул себя: не для того пришел, чтобы утробу набить. Хотя за последние пять лет ему досыта удавалось поесть нечасто.
— Милости прошу к столу! — широко улыбаясь, проговорила хозяйка. — Давненько не захаживал.
— Да и сейчас по делу, исключительно по делу, — скроив строгое лицо и подсаживаясь на лавку, ответил чёрт.
Кикимора извлекла из шкафа литровую бутылку какой-то жидкости, наполнила рюмочки чуть выше половины и сказала со смехом:
— Знаю я твои дела! Опять на кого-нибудь глаз положил?
Нечистый фыркнул, опрокинул самогонку, закусил маринованным белым грибочком, и покачал головой:
— Нет, хозяюшка, теперь всё по-другому! Не до женщин мне нынче.
— Что так? Или хворь замучила? — участливо спросила Кикимора, хитровато сощурив глаза, и предложила: — Могу помочь, если что. Травы и настои имеются.
— Не до того мне. Лелею мечту одну заветную. Уже много лет, как лелею. Скажу даже больше, — чёрт многозначительно поднял указательный палец, — вынашиваю!
— Ого! — Хозяйка сделала круглые глаза и налила ещё по рюмочке — на этот раз до краёв. — Поведай, если не скрываешь чего.
Они выпили разом, так что чёрт даже вздрогнул. Потом, откашлявшись, ответил:
— Скрывать нечего, и так всем позор мой известен. Выгнали меня из села с треском, не помогла даже силовая артиллерия. Это образно, конечно.
— Кто же тебя так, родимого? — участливо потрепав гостя по волосатой щеке, спросила Кикимора. Щёки у неё раскраснелись, и по всему было видно, что получает она от разговора сплошное удовольствие. Да и то сказать — нечасто нынче выпадает вечерок новостями побаловаться.
— Известно, кто — кузнец Никола со своей женой Оксаной и матерью.
— А! — оживилась хозяйка, снова подливая самогона. — Кажется, я кое-что о них слышала. Знатный, поговаривают, мастер. Может блоху подковать. Да и жинка ему досталась на загляденье. Не в ней ли всё дело, признавайся? — Кикимора даже хохотнула, что заставило чёрта ещё больше насупиться.
— Может, и было такое мнение с моей стороны, — отозвался он слегка обиженно и икнул, — только после того, что они со мной сделали, месть моя будет страшной…
— Вот что, касатик, я тебе скажу… только вначале… — Она опрокинула рюмку и знаком потребовала, чтобы гость не отставал. — Дело ты затеял хорошее. Но, похоже, не с теми связался. Мать-то кузнеца — бой-баба. Пролетала она несколько раз над болотом. Даже поцапались мы с нею из-за одной травки. Не растёт она нигде в округе, только у меня под боком. А кому попало я её не раздаю. Эффекты та травка оказывает в отварах необыкновенные. Не ведаю, откуда Степанида про неё узнала, но… поговорила я с нею — и дала, что она просит.
— Ик!.. Испугалась? — сощурив глаза, предположил чёрт.
— Нет. Зауважала. За знание её, за напористость, за подход.
— Она с твоим мужем живёт! — съязвил нечистый.
— Так ему и надо, стоеросовому! — благодушно отмахнулась Кикимора. Чёрт ожидал не такой реакции. — К тому же он бывший муж! — Она снова усмехнулась и взглянула на него по-особому — да так, что гостю сделалось не по себе. Закрались в его голову первые сомнения насчёт правильности выбора союзника. Похоже, женщине нужно совсем другое.
— Размажут они тебя по своему огороду — без скребка не собрать, — продолжила хозяйка, снова погладив собеседника по щеке, потрепав за бакенбард и плавно перейдя к голове. Зарывшись пятернёй в куцую шевелюру, пробормотала про себя: «Лысеет ведь… Помочь нужно мальчишке…» Потом добралась-таки до рогов, взялась за один и притянула чёрта к себе. Впившись в его губы, смачно поцеловала, оттолкнула, и, вздохнув, снова наполнила рюмки.
— Вот ведь народ пошёл! — произнесла при этом. — Сами не понимают, на что идут. Амбиции глаза туманят. — И скомандовала: — Пей! Ещё по одной — и баста. Не люблю, когда наутро болит голова.
— Что мне…ик!.. посоветуешь? — спросил озадаченный её поведением чёрт.
— Ну, как ты за руль-то теперь сядешь? Оставайся, коли напился до чёртиков. Кстати, это мне достаточно, а ты наливай, сколько влезет. Такого добра не жалко, — ответила она, потом спохватилась: — Да, только не забывай закусывать. Самогон — вещь коварная. Сама гнала.
