Егор Радов - Змеесос
— А может быть, это вранье? — спросил Миша Оно.
— Тихо, болван, как ты можешь такое говорить! — крикнул Яковлев, испуганно смотря по сторонам. — Это нельзя, это все. Да здравствует Коваленко!!!
— Да здравствует, — сказал Миша Оно, — Но я не помню. Дайте мне почитать «Книгу книг книг».
— Хорошо, только больше не говори гадостей, — успокоившись, произнес Яковлев, вставая со своего места.
Он сделал знак рукой и пошел вперед, куда-то вглубь комнаты, между полок с книгами, которые могли быть комментариями к трактату, или к афоризму, а, может быть, чем-нибудь еще. Миша Оно следовал за ним, соединив свои руки сзади и не смотря на книги. Артем свернул налево, прошел еще немного и остановился у стены.
— Здесь, — сказал он значительно, указывая пальцем на стену.
— Что? — спросил Миша, останавливаясь.
— Это, — сказал Артем и ткнул своим пальцем в центр этой стены. Образовался некий проем, словно открывшаяся дверь; и там, внутри, была полутемная красная комната с большим лиловым шкафом, а около шкафа висела огромная порнографическая картина, где был нарисован любовный акт между каким-то черноволосым небритым мужчиной и сияющей красивой девушкой с белым лицом.
— Что это? — спросил Миша Оно, указав на картину.
— То есть как, что?! Это своего рода икона, изображающая историческое событие, когда Антонина Коваленко впервые выделила чувство «Я». В каждой святой комнате висит похожая картина. Мы чтим нашу память!
— Понятно, — сказал Миша, подходя к центру комнаты.
— Садитесь здесь, — заботливо проговорил Артем Яковлев, показывая Мише оранжевый стол и зеленый стул в углу и зажигая уютную настольную лампу с красным абажуром.
Миша сел туда, где ему показали, и стал ждать. Артем подошел к шкафу, достал большую черную книгу с желтым корешком и бережно положил ее перед Оно.
— Я приглашаю вас и покидаю вас, — сказал Артем торжественно. — Читайте, существуйте и смотрите. Быть может, вы создадите свою тайну, приблизив настоящее, как весь мир? Прощайте, мой ученик, подумайте о своей миссии, ибо она высока. Вы знаете все о себе, ведь вы есть… Впрочем, это сложно. Вы должны вернуться в отеческое лоно, вы должны убивать по-настоящему, вы должны выполнить свою цель. Ведь что есть ваше возвращение, ваша любовь? Мандустра, милый мой, пока. Да здравствует Коваленко!
— До свидания, — ответил Миша Оно, сжимая книгу обеими руками.
Артем Яковлев повернулся кругом и вышел вон отсюда. Оно сидел здесь, чтобы воспринимать. Он осторожно открыл книгу, проведя большим пальцем по ее изгибу между двух страниц. Он перестал думать и стал читать.
§
(«Книга книг книг»)
«Истина здесь»
Трактат о мандустре
§ Я думала: хорош мир, или плох, а он никакой. Только Концепция творит из него Нечто.
§ Хаос, как первосостояние, есть эманация Ничто. Но акт творения никогда не кончается, а происходит каждую микроединицу времени в каждом Существующем.
§ … Хаос усмирен, он рождает бесконечное число равных и цельных Миров. Плюрализм сменяет релятивизм.
§ я не вижу единства; я вижу многообразие!
§ О, эти гениальные миры!.. Они любые; есть мир Бога, есть мир табуретки, есть мир розовой доброй змеи! Все есть, все абсолютно, все одновременно, я люблю это все.
§ Имя — начало реальности. Назвать значит создать. Имена разделили единую предреальность и творят каждый феномен. Так возникло все, что есть здесь.
§ Противники не соединяются даже в конце, противоречия не сходятся, каждая идея ведет к своему идеальному миру.
§ Есть только одна достойная задача: достичь возможности бесконечного развития. Все слишком понятно; тайны нужно не раскрывать, а придумывать; твори, а не достигай! Спасается тот, кто следует; становится тот, кто творит.
§… и я остановилась там. Зеленые листья были рядом; ветви благоухали запахом цветов, и сияло солнце, но было ужасно. Ничего не было для меня; предметы словно переходили один в другой, не существуя. Я посмотрела на свое тело — оно было частью Всего, и, мои ум воспринимал это, являясь тем же самым. Где я? Из мира как будто убрали его суть, его прелесть, его восторг. Или этого не было? Все состоит из одних микрочастиц — тогда чем отличаюсь я от зеленой каракатицы в кармане Афанасия Чая? Я срываю цветок; он так конкретен и лилов — но ведь в нем должно быть что-то еще, какая-то его личная сущность; и не его идея, как цветка, как растения, о чем спорили у Платона, а его собственная высшая суть в этот миг сейчас. А вдруг это есть? Если нет — то это было, это бывает, это может быть. Это, пронизывающее все, сотворяющее многообразие и конкретность, оживляющий дух Бытия… Я вышла из рощи, я говорила вслух. Это есть? Этот предел мига, суть случайного? Я не знаю — сказала я громко. Я буду знать. Это называется мандустрой…
§ Мандустра есть сущность процесса превращения акциденции в субстанцию, если этот процессе происходит.
§ Мандустра. Это — воспоминание о настоящем… Это предел прекрасного, куда мы можем бесконечно стремиться… Она во всем!
§ Мандустра есть везде, ее можно упоминать всуе, поскольку даже самые гнусные гадости мандустриальны! Иначе, выдумаете, они были бы возможны?!
§ Ее царство, ее присутствие может наступить неожиданно. Да, она есть всегда, но иногда особенно. О, если бы так было всегда!
§… а я вижу за всем этим некую эстетическую суть, без которой невозможно Бытие. У «Я» есть только одно состояние: «Я есть». Но что это — «есть»? Это возникшее бытие; сотворенное вдруг из Ничто. Но что есть творение, как не разделение на феномены некой единой предреальности? Но что есть возникновение феномена, как не наименование его, не придание ему его собственного конкретного облика? Но как может быть впервые создан этот конкретный облик? — По образу и подобию собственной сущности, которая присутствует в нем и которая есть проявление мандустры.
§ Ценность философии, религии и искусства в их гениальности. Гениальное не может быть ложным. А если может, то это все равно.
§ Мир эстетически прекрасен и этически отвратителен. Мандустра присутствует в нравственности, как ее внутренняя красота и логика; как свет из рая, где еще неизвестно добро и зло.
§ Некоторая философия хочет постигнуть Ничто — я хочу постигнуть Что-то; кто-то стремится вверх, кто-то вниз — я стремлюсь вбок.
§ Мандустра, здесь.
§ Когда говорят о Боге, мне хочется заткнуть уши, когда произносят слова: «Бог требует от тебя…» — мне хочется выйти вон; когда размышляют о том, что есть истина — это может быть интересно и приятно иногда.
§ Хочу почувствовать Смысл, но не понять его. Хочу найти Тайну, но не раскрыть ее. Хочу приблизиться к Истине, но не узнать ее.
§ Все говорили: одно. Смысл в этом, или истина в этом, или Бог в этом. Я хочу, чтобы было и не одно, и не два, и не три, и не четыре, и не пять.
§ История человечества гениальна; может быть, это лучшее.
§ Форма есть содержание; атрибуты процесса и есть его сущность; все существует в конкретном и определенном виде.
§ Борьба прекрасна; события тоже. Вообще, на самом деле, есть очень много интересного.
§… Иногда — как в каком-то откровении мистика, только совсем другая обстановка и вообще все; и я сижу с бокалом вина, глядя в ночь на блеск своей сигареты в окне; и любовь пронзает меня, и очарование наполняет меня, и миг предстает предо мной. И это мандустра.
§ Судьба — одно из главных ее проявлений. Какой восторг заключен в несчастьях; какое ощущение смысла и Бытия!
§ Мандустра здесь. Сочетай приятное с приятным.
§ О, как мне слиться с ней, чтобы она абсолютно присутствовала!.. Они ищут счастья, или чего-то еще, не зная, что это такое, и выставляя нереальные глупые цели. Другим же все равно. До я ведь знаю, что каждый миг прекрасен, и прекрасен именно тем, что он есть он.
§ Все мандустриально, но я хочу, чтобы мандустра была всем.
§ Я хочу быть великим философом, и мне все равно, какова будет моя философия.
§ Есть мандустра в свободе, есть мандустра в несвободе.
Я не знаю, что лучше.
§ Бога нет вне его явленности в конкретных феноменах с качествами и атрибутами; мне наиболее близок многоголовый разноцветный образ, вдруг открывшийся какому-то вопрошающему, как «истинный лик».
§ И все-таки, это…
§
Миша Оно закрыл книгу, прекратив чтение. Кто-то родился. Миша зевнул и почувствовал скуку. Ему совсем не понравились эти изречения. Он встал, подошел к шкафу, взял маленькую зеленую книжечку и прочел: «… тем самым, используя слоговой метод при чтении, мы добиваемся интонационного выделения [д] и [э] — в сильной позиции, что позволяет определить их местоположение, как доминантное, несмотря на то, что оно таковым и выглядит с первого взгляда. Графически подобный интонационный пик можно изобразить…» Миша закрыл и эту книжку, которая, видимо, являлась каким-то комментарием к афоризму. Все это было неинтересно, и Миша, подпрыгнув три раза, вышел вон из красной комнаты.
