Дана Рассветных - Здравствуй, я твой ангел
– Это из–за яда, – глухим безжизненным голосом ответил мне мужчина.
– Яда?! – растерялась я. – Какого еще яда?
А в голове тем временем вспыхнула догадка о звере. Но Алекс разрушил мои предположения:
– Его называют Божественным ядом. Он содержится в шипах Светозарного плюща, который раньше вообще считался легендой.
Перед глазами пронеслось воспоминание об исколотых в кровь ладонях.
– Но, раз я себя хорошо чувствую, вы, так понимаю, нашли антидот?
– Нет, малышка, – с болью в голосе ответил вампир, избегая встречаться со мной взглядом. – От этого яда нет противоядия. Он смертелен даже для Богов, отсюда и название.
– Я… я умру?
– Нет! – Алекс резко поднял на меня голову, в его глазах горела отчаянная решимость. – Я найду выход, вот увидишь!
Он с силой прижал меня к себе, взволнованно прошептав на ухо:
– Я никогда, ни за что не дам тебе умереть. Веришь?
– Верю, – тихо ответила я, целуя его в висок.
Я соврала. Если яд смертелен даже для Богов, у меня нет шансов. Но в объятиях моего вампира было так хорошо и спокойно, что я позволила надежде вспыхнуть на один короткий миг.
Внезапно входная дверь с шумом распахнулась, и в палату ввалились Дан с Роном.
– Диали!! – хором завопили они, не обращая внимания на нашу с Алексом позу. Дождавшись, пока вампир с неохотой выпустит меня из объятий, дружки тоже полезли обниматься. Странно, но когда после оборотня меня крепко обнял Дан, лицо ректора как–то странно вытянулось, и он со злобой прошипел:
– А ну убрал с–свои конечнос–cти! И ec–сли еще раз об этом подумаешь, я тебя и на километр к ней не подпущ–щу!
Эльф, смущенно залившись краской, резко от меня отшатнулся. Я удивленно переводила взгляд с Дана на Алекса, не понимая причины злости второго и смущения первого.
Ситуцию разрядил Рон, торопливо заговорив:
– Мы так обрадовались, когда завмагпункта сообщил нам, что ты пришла в себя!
– И откуда старикан все узнает? – хмыкнул вампир, расслабившись.
– Кстати, где же ты все это время пропадала? Все на ушах стояли, когда после исчезновения демонов тебя не нашли.
– Я… я была у Кэссандра. В день нападения демонов на ВАМ я потратила слишком много сил и осталась с опустошенным резервом. Даже сопротивления достойного оказать не смогла, когда он решил меня прихватить с собой в качестве сувенира. Но со мной он очень хорошо обращался, совсем не как с пленницей. Я только потом узнала почему…
Лицо Александрия после моих слов превратилось в отчужденную маску.
– Что?! Как же ты выбралась? И почему тебя ни один артефакт не засекал? – посыпались вопросы дружков
– Он поместил меня в комнату, стены которой были исписаны древнестихийной прописью, а на руки надел антимагические браслеты. Думаю, вам не надо объяснять, что это такое. А что касательно того, как я выбралась… .Кэссандр сам отпустил меня.
Парни недоуменно переглянулись. Лишь вампир все так же хранил угрюмое молчание.
Прочитав в глазах Даниэля закономерный вопрос, я покачала головой:
– Я не хочу говорить, что стало тому причиной.
– Ты довольно спокойно говоришь о нем, – медленно произнес Алекс, глядя мне в глаза. – Куда подевалась твоя прежняя ненависть?
– Скажем так, выяснилось, что я заблуждалась на его счет, – осторожно ответила я.
– Так значит, ты вот так просто простила его? – процедил вампир, но его злость почти тут же угасла. Тяжело вздохнув, он с грустью посмотрел на меня. – Прости, малышка. Ты, конечно, в правде делать свой выбор, в том числе, кого прощать, а кого нет. Это не мое дело.
Последняя фраза была сказана со странной горечью. Я поняла, что мои слова причинили ему боль, и чувство вины захлестнуло меня.
Догадавшись, что тому причина, я порывисто схватила его за руку и, сжав в своих ладонях, горячо проговорила:
– Прощение не означает того, о чем ты думаешь. Его недостаточно, чтобы воскресить чувства! Да и разве нужен мне кто–то, кроме тебя?
В первый раз я так открыто говорила о своих чувствах. И не лгала. Прощение прощением, а любовь оно не заменит. А к моему вампиру я испытывала именно любовь, пусть и окончательно поняла это совсем недавно. Алекс пару секунд внимательно смотрел мне в глаза, и, как будто что–то там увидев, тепло улыбнулся уголками губ.
Дан с Роном, невольно став свидетелями не предназначенной для посторонних глаз сцены, смущенно прокашлялись:
– Ну, мы пойдем, пожалуй. Кстати, тебя там, Диали, твоя ворона дожидается. Может, мы ее сюда притащим?
Я счастливо улыбнулась:
– Обязательно! Я ее столько не видела!
Скомкано попрощавшись, эльф с оборотнем торопливо удалились. Алекс все так же не отрываясь смотрел на меня.
– Что? – смущаясь, спросила я.
– Ничего, – тепло улыбнулся вампир, вставая. – Мне нужно кое–что уладить, а потом я снова вернусь, хорошо?
Дождавшись неуверенного кивка с моей стороны, он, нежно поцеловав меня, вышел.
* * *
Александрий.
Выйдя из магпункта, я тяжело привалился спиной к стене. Боги, кто бы знал, каких усилий мне стоило спокойно вести себя рядом с Диали! И даже улыбаться, когда хочется выть от отчаяния…
Но я уже пообещал моей малышке, что найду способ спасти ее, и значит, я это сделаю! Перерою всю библиотеку, найму лучших целителей, добуду любой артефакт… что угодно, только бы моя девочка жила. А иначе как я буду без моей маленькой вселенной… Тем более, когда наконец–то нашел в ее глазах то, чего уже и не чаял увидеть.
* * *
Адиалия.
То, что со мной случилось у Кэссандра, и что стало причиной моего освобождения, я поведала только Иле, когда через полчаса она прилетела в магпункт. То есть Дан с Роном сначала хотели ее принести, но она гордо отказалась, заявив, что не калека, а ее должность фамилиара не подразумевает, что она разучилась летать. И вот теперь, когда стихли первые восторги от нашей встречи, птичка сидела рядом со мной на кровати и внимательно слушала.
– И везет же тебе на мерзавцев, – грустно вздохнула Иля после моего рассказа, перепрыгивая мне на живот, а затем на грудь.
– Они не мерзавцы, – мотнула головой я. – Они на самом деле хорошие, правда.
– Что?! Это Кэссандр – хороший?!! – икнув, взвилась ворона.
Я неуверенно посмотрела на нее.
– Да. Просто, понимаешь, я многое поняла… в заключении. И многие взгляды пересмотрела.
– Но нельзя же ТАК их изменить! Что он с тобой сделал, признавайся! – требовательно заявила Иля. – Гипноз? Приворот? Булыжником по голове?
– Нет, нет! – замахала я на ворону руками, пока она не дошла в своих предположениях до Хаос знает чего. – Просто… я поняла, что сама бы так поступила на его месте.
– Нет, – Иля ласково погладила крылом мою щеку. – Ты слишком добрая для этого. Слишком много в тебе всепрощения.
Я слабо ей улыбнулась.
– Ты слишком идеализируешь меня. Но не в этом дело. Просто, понимаешь, вся моя ненависть в результате оказалась несправедливой. Тогда, в прошлой жизни, я увидела только лицевую сторону поступка Кэсса, и приняла ее как единственную верную, забыв, что она часто бывает лживой. Все это время я считала, что ненавижу Кэссандра за ненависть. Око за око, и все такое. Отчасти так и было. Но оказалось, что, в конечном счете, ненавидела я его за любовь. И пусть он уже давно не испытывает тех чувств, но то, что Кэсс совершил со мной тогда, находит свое оправдание в преданной, как ему казалось, любви. Быть может, он и не любил меня никогда по–настоящему, но сама его уверенность тогда в этом не дает мне его ненавидеть. Да и разве справедливо такое чувство по отношению к нему? Ведь, когда твою любовь предают, ты начинаешь ненавидеть, но ненависть эта все равно остается преданной любовью. Меняются лишь названия. И разве могу я винить Кэссандра за то, что он хотел отплатить мне болью за боль?
– Не понимаю, как ты можешь так говорить, – покачала головкой ворона. – Но переубеждать не буду – и так вижу, что бесполезно. Ты мне вот что скажи. Ладно, надвиг. Его ты смогла оправдать. А как же вампир? Ему ты сможешь найти оправдание? Ведь не за просто так его ненавидят и боятся до дрожи в коленях. Он убийца, и это ничего не изменит.
– Алекс… он не зол, он равнодушен. И, убивая, ничего не испытывает. Ни отвращения, ни удовольствия. Поэтому ни злом, ни добром его назвать нельзя.
– Добром уж точно, – тихо фыркнула фамилиар.
Я, не обратив на это внимания, продолжила:
– А в равнодушии своем он не виноват. Его не учили доброте, сочувствию, милосердию, не объясняли, что есть хорошо, а что плохо, а теперь сами же его обвиняют в жестокости и злобе. Да одно то, что, с детства окруженный страхом и ненавистью, он не дал появиться в душе червоточинке – подлости, уже заслуживает уважения! Алекс не стал трусом, не стал предателем. Он никогда не убивал детей, не ударял в спину. Пусть Алекс жесток, но зато жестокость эту он не скрывает под ложной добродетелью и если убивает, то только путем честного поединка. Другое дело, что из этого поединка мало кто может выйти живым… Но важно не это, а то, что я ему верю.
