Светлана Багдерина - Похищение Елены
Только теперь Волк поднял глаза.
Перед ним стояла молодая женщина в розовом гиматии, и на прекраснейшем лице ее было написано неподдельное сочувствие, жалость и… и… страх?..
Впрочем, в присутствии Меки эта эмоция являлась преобладающей у подавляющего большинства людей.
— Где живет твой лекарь? — решительно поднялся на ноги Волк.
— На острове Фобос, — быстро ответила женщина. — Я покажу. Возьмите меня с собой…
Ловко лавируя между статуями, лукоморец помчался к Масдаю.
— Ну что, кто победил? — прошелестел ковер, поднимаясь в воздух.
— Мы. Иван ранен. Сейчас погрузим его и быстро — ты понял, БЫСТРО — полетим на какой-то остров недалеко отсюда, к знахарю. Дорогу нам покажут.
Откуда-то с улицы донеслись шум, крики и звон меди.
«На нас идут,» — мелькнула мысль у Серого.
— Мека, Мими, Ирак! Быстрее сюда! — закричал он сверху, пикируя в центр каменного круга.
Втроем они бережно перенесли раненого на Масдая, женщина в розовом поспешно уселась рядом, стараясь расположиться как можно дальше от умильно поглядывающего на нее химерика, и ковер ласточкой взвился вверх, сопровождаемый, как президентский самолет — истребителями, почетным эскортом из двух ухмыляющихся горгон.
Снизу, с лестницы, перекрывая звон меди и стоны умирающих, донесся яростный рев:
— Где ты, проклятая?.. Я убью тебя!..
Женщина вздрогнула и закрыла лицо руками.
Пролетая над городом, Волк рассеяно глянул вниз.
На улицах кипело настоящее сражение.
Одни стеллиандры старательно рубились с другими, а женщины и дети стояли на крышах и бросали всем подряд на головы цветочные горшки и черепицу. Словом, все развлекались, как могли.
«Однако, шуму мы тут понаделали,» — слабо подивился Волк, и тот час забыл бы об этом, если бы Ирак не бросился к краю ковра и не замахал кому-то внизу руками.
— Эй, Трисей, Трисей, мы здесь!.. Смотри наверх!.. Трисей!..
— С края уйди, дурак! — рявкнул Масдай, но было поздно.
С последним, нелепым взмахом рук Ирак подстреленным лебедем закувыркался вниз.
Правильно заметил классик: «Рожденный падать, летать не может.»
Но, видно, в Книге Судеб для него была уже зарезервирована какая-то иная смерть, потому что, вместо объятий мостовой, сына Удала приняли в воздухе сильные руки быстрой Медузы.
Глаза их встретились…
И героини километров и килотонн прочитанных романов в один голос возопили от восторга, а вокруг стали распускаться метафизические розы и запели аллегорические соловьи.
— С тобой все в порядке, о доблестный юноша?.. — автоматически прошептали дрогнувшие губы Мими прочитанные где-то и когда-то строки.
— Благодарю тебя, о прекраснейшая из дев, — срывающимся голосом ответил стеллиандр, — за мое спасение…
— Для меня великая честь — спасти такого мужественного воина, как ты…
— Для меня честь — быть спасенным такой красавицей, как ты… — кажется, он тоже это где-то читал, но никогда не думал, что это может где-нибудь и когда-нибудь пригодиться…
— Твои слова для меня, безусловно, лестны, — зарделась она и потупила взор.
— Это не лесть… Ты действительно… Такая… Необыкновенная… — в поисках нужных слов молодой человек, у которого в школе любимым предметом была физкультура, экстренно перетряхивал мозги, но ничего больше не выпадало подходящего, кроме:
— Но твои косички… косички… они так похожи на змей… иногда…
— Что?!
Соловьи испуганно замолкли, а розы попытались забиться обратно в клумбу.
— Я говорю, твои косички, — продолжал ничего не подозревающий Ирак. — По-моему, они просто замечательные! Я никогда таких раньше не видел! Это ты сама придумала?
— Сама, — от удивления и неожиданности соврала Медуза.
Иногда, если хорошо потрясти, из старого ридикюля на чердаке может выпасть бриллиант.
— Кхм, — отважно откашлялся Ирак. — Дева…
— Мими…
— Да, Мими… Какое ласковое имя… О, волоокая Мими, чей стан стройнее кипариса… не старше тридцати лет… а губы… губы… как вишня… две вишни… только без косточек… и черешков… и листиков… а руки твои, словно… словно… у лебедя… крылья… без перьев… а плечи… плечи… тоже есть… как… как… у лебедя…
Волоокая Мими расширила свои большие очи и с открытым ртом слушала признания своего героя. Ни Изоглоссе, ни Хлориде, ни Полифонии — никому из героинь ее романов поклонники никогда не говорили ничего подобного!.. Вот это да!..
Что-то подсказывало Ираку, что над его комплиментами надо бы еще поработать (лет двадцать), и он решил взять быка за рога, пока предмет его внезапного обожания не понял, что ему, собственно говоря, сказали.
— Не согласишься ли ты стать моей женой и войти в дом моего отца… если он когда-нибудь построит дом для себя? — отважно выпалил он.
Пораженная горгона чуть не разжала объятий, но вовремя спохватилась, сконфузилась, покраснела еще больше, вспомнила, что во всех книжках девушки берут тайм-аут на обдумывание этого вопроса, и едва слышно пролепетала: «Да».
— О, как я счастлив!..
— Ах, как я рада!..
И пусть кто-нибудь после этого скажет, что браки совершаются не на небесах.
— А, кстати, почему мы летим по воздуху, как птицы, и не падаем?..
* * *Доктор Апокалепсий выпрямился, вытер пот со лба тыльной стороной широкой ладони и пошел мыть руки.
— Дедушка, лечите же его скорей! — ухватил его за рукав Волк, стараясь заглянуть старику в глаза.
— Я мертвых не лечу, юноша. Его земной путь кончился еще часа два назад. Мне очень жаль, но теперь о нем сможет позаботиться только Эвтаназий, бережно донеся его до царства мертвых — Сабвея. Лекарства смертных тут бессильны.
— Но нет… Нет… Нет… Вы не поняли… — отчаянно замотал головой Серый. — Этого не может быть!.. Этого не может никак быть!.. Вы не поняли!.. Он не может умереть!.. Это… Это… Это неправда!.. Не верю, нет!.. Нет!.. Иван!.. Иванушка!.. Миленький!.. Что ж они сделали с тобой, уроды окаянные!.. Ванечка!..
И Серый упал на тело друга, обнял его, как будто надеясь так передать ему кусочек своей жизни, и зарыдал.
— Как убивается-то… — сочувственно покачал головой Апокалепсий. — Наверное, это был его ближайший друг?
Ирак только молча кивнул.
— Похоже, они оба чужестранцы? — не унимался лекарь.
Ирак снова кивнул.
— Я так и подумал, — удовлетворенно хмыкнул Апокалепсий. — Такие нелепые педилы могут быть только за границей…
Серого как палкой по голове ударили.
Он вскочил.
— Что?.. — с ненавистью прищурился он и угрожающе двинулся по направлению к опешившему доктору. — Что ты сказал, повтори! Ах, ты!.. Да я тебя за такие слова… Да я…
— А что я сказал? Что я сказал? — в панике отступал старичок к своей хибаре. — Что я такого сказал?..
— Как ты нас обозвал?..
— Вас? Кого — вас? — не понял Апокалепсий.
— Нас с Иваном! А?! Каким словом?..
— Вас с усопшим?! — изумился лекарь. — Да что ж я — дикарь какой!..
— А кто сказал — «педилы»?! — обвиняюще уперся руками в бока Волк.
— Педилы? Я сказал, — недоуменно пожал плечами старик. — А что тут такого?
— Может, это у вас ничего такого, а у нас знаешь, что это значит?…
— Может это у вас Дифенбахий знает что значит, а у нас это значит — «грубо сделанные сандалии»!..
Как воина, отважно сражавшегося и погибшего в бою, Иванушку решено было сжечь на следующий день на большом погребальном костре из священных пород деревьев, посвященных богам Мирра.
Теперь только оставалось сообщить об этом решении Ликандру.
После истерического всплеска эмоций утром Сергий замкнулся в себе, и ни сочувствующий Мека, ни заботливая Мими, ни грустная Елена не могли пробить Вамаяссьскую стену отчуждения Волка, чтобы предложить разделить и облегчить его горе.
Он молча сидел рядом с телом друга, медленно раскачиваясь и уперев голову в колени, и не хотел ни есть, ни пить, ни замечать что-либо или кого-либо вокруг себя.
Удрученно покачав головой, Медуза отошла к своим сестрам после десяти минут безуспешных стараний покормить своего приятеля.
Последнюю попытку утешить знакомого, примирить его с печальной действительностью, сделал Ирак.
— Послушай, Ликандр, — сочувственно начал он, осторожно присев рядом. — Ион был не только твоим другом — он был дорог нам всем. И теперь, когда он погиб, мы все плачем о нем. Но с этим ничего нельзя поделать. Мы все когда-нибудь умрем, и чернокрылый Эвтаназий унесет наши души в царство Хтона и Хризоморфы, откуда нет пути назад. И никому не по силам обратить необратимое, примирись с этим… Для живых жизнь продолжается, а мертвые обрели вечное существование в подземном мире. Ведь лишь однажды, как гласит античное предание, безумный певец Арфей, играя на кифаре, разжалобил сурового бога мрачного Сабвея и его жену и вывел из царства смерти тень невесты своей — Эврики, но и то, возвращаясь на землю, огля…
