Михаил Успенский - Там, где нас нет
Побежали бесшумно, пригибаясь в высокой траве. Вскоре красная рубашка цыгана явственно нарисовалась впереди. У Мары на душе было легко, как у Жихаря, но Жихарь не успел затянуть песню, а Мара успел и, кроме звонкого своего голоса, ничего не слышал. Ни Гнедой, ни Ржавый тоже на погоню внимания не обратили либо сообразили, что не чужие люди настигают, а родные хозяева.
— Брат, — выдохнул Принц, когда цель оказалась близко, — настал, видно, мой черед показать толику чародейного искусства. Наши друиды преуспели в борьбе с конокрадами…
И забормотал по-своему. Потом выпрямился во весь рост и гаркнул:
— Остановитесь, сэр Мара, презренный вор, и дайте нам подробный отчет о своих действиях!
— Болван! — заругался шепотом Жихарь, но Мара уже услышал, дернул рукой, чтобы стряхнуть с нее один из поводьев, но повод не отстал от руки, а кони шарахнулись в разные стороны, чуть не разорвав похитителя. — А, Липкое Слово знаешь! — зауважал побратима Жихарь.
Они не спеша подошли к метавшемуся, распятому на поводьях цыгану и занялись конями. Кони, узнав хозяев, ржали и ласкались. Мара только сверкал огромными черными глазищами и белыми зубами да шипел: то ли слов не знал, то ли от страха отшибло ум. Его ведь еще ни разу не поймали!
Жихарь подтянул подпругу, проверил седельные мешки.
— Ничего не понимаю, — сказал он. — Еда в мешках не тронута, словно он только сегодня лошадок из-под нас свел…
— Да, сэр Джихар, и этот чудесный цветок, сорванный мной на поляне, где мы впервые столкнулись с Демоном, не завял… Но что же мы будем делать с этим разбойником?
Жихарь легко — без доспехов-то — вскочил в седло.
— Вот что, братка, — сказал он и яростно стал подмигивать Принцу. — Однако дорожки наши расходятся. Мне вон туда, а тебе совсем в другую сторону…
— Неужели я чем-то оскорбил вас или оставил в трудную и злую минуту?
Жихарь мигал, делал страшные рожи, стучал себя по голове и тыкал в цыгана пальцем, покуда Принц не сообразил:
— А-а, вы совершенно правы, сэр Джихар. Конечно, поврозь мы вернее достигнем цели. Да и общество ваше, признаться, стало меня тяготить…
— А уж как ты-то мне надоел… — сказал Жихарь и тронул Ржавого пяткой.
Ржавый пошел в одну сторону, а Гнедой в другую. Цыган заорал. Руки у него были длинные, но не шире же степи! Мара попытался напрячься и не дать себя разорвать, да где же ему с конями тягаться!
— Не спорю, это жестоко, — сказал Принц. — Но как еще отвадить охотников до чужих лошадей!
Цыган визжал и ругался.
— Ведь мы первые его поймали, — рассуждал Яр-Тур. — Во всех градах и весях за голову сэра Мары назначена щедрая награда. Вы представите свою половину цыгана, я свою, и мы еще окажемся в двойном барыше!
— Смотри-ка, не так ты и прост, братка! — удивился Жихарь. — Хотя ты, Мара, конечно, можешь откупиться…
— Никаких поблажек! — воскликнул Принц.
— Можешь откупиться, коли поведаешь нам Главную Цыганскую Тайну!
— Ах, я и забыл, — сказал Принц. — Благородные адамычи и в самом деле советовали…
Ржавый и Гнедой съехались. Мара, почуяв слабину, начал торговаться, предложил вместо Главной Цыганской Тайны открыть разные другие свои секреты: как пежить коней негашеной известью, как подмолаживать им долотом зубы, как надувать сзади через полую трубку, чтобы казались покупателю сытыми и пузатыми.
— Ничего ты, Мара, не понял, — сказал Жихарь. — Поехали, брат, розно!
— Эй, эй! — тревожно зашумел Мара.
— Вот тебе и «эй». Умел воровать — умей и ответ держать. — Жихарь говорил так, словно сам сроду ничего чужого не брал. — Давай послушаем.
Цыган скрипнул зубами и согласился.
— Знайте же, лживый сэр Мара, — сказал Принц, — что мое заклятие спадет лишь в том случае, если вы скажете нам верные слова. Вы сами понаторели в чародейных делах, и вам ведомо, что человека обмануть можно, заклятие же — никогда…
— Просим покорно, наступив на горло, — добавил Жихарь.
Мара вздохнул. Он долго кряхтел, тужился, собирался с духом, но в последний миг осекался и боязливо оглядывался по сторонам — опасался, видно, своего цыганского бога. Побратимам уже и ждать надоело.
— Не договорились, словом, — подытожил Жихарь и хотел тронуть коня, но тут Мара что-то прошептал.
— Чего-чего? — склонились к нему побратимы.
— КРАДЕНАЯ КОБЫЛА ДЕШЕВЛЕ КУПЛЕННОЙ! — повторил Мара, и тотчас же его руки стали свободными — правда, растянулись они так, что достигли земли.
— Не соврал, — растерянно сказал Принц.
— Вот так тайна, — сказал Жихарь. — Да это любой дурак знает!
— Дурак не дурак, — сказал Мара, махая вольными руками, как птица, — знает не знает, а только вот вам вся наша страшная священная тайна. Уж какая есть.
Побратимы поглядели друг на друга, как малые дети, у которых злой парнище отобрал пряник. Они даже забыли хотя бы поучить конокрада дубинками для порядку.
А вольный цыган уже толковал им про дальнюю дорогу — через какие города она идет да куда еще ведет:
— Впереди Сафат-река, невелика, да глубока. Бродов нет, есть три перевоза.
На первом в уплату отрубают левую руку, на втором — правую, на третьем просят голову. Еще есть мост. Так и называется: Мост Двух Товарищей.
Но по нему не всякий может проехать, а только если свято и нерушимо блюдет правила дружества…
— Это нам подходит, — весело сказал Жихарь. — Ну, кажи дорогу, лиходей.
Мара бодренько побежал вперед, время от времени помогая себе руками.
— Не прогадал, окаянный, — кивнул Жихарь. — Вон мы какие хапалки ему вытянули. Теперь все кони его будут!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Будем мы сражаться в поле,
На поляне будем биться!
На дворе ведь кровь краснее,
На открытом месте лучше,
На снегу еще прекрасней!
КалевалаМост был сложен из таких больших каменных глыб и так основательно, что текущая под ним речушка Сафат была почти и не видна и не было, кажется, нужды городить тут такое строительство, не по чину был мост реке. Жихарь знал, что на таких вот древних мостах можно было встретиться со множеством заклятий, наложенных каменщиками для тогдашних нужд, а нынче никчемных и даже вредных.
Поспевая за проклятым цыганом, чуть не загнали коней, и надо было им дать остыть перед водопоем. Обидно ведь будет — обрести да тут же загубить.
Мара услужливо вытирал конские бока пучками травы, пока спешившиеся побратимы важно обсуждали, к чему в глухом месте такой мост да кем построен. Под мостами, говорил Принц, живут зеленые гоблины, у них щелястые головы и ненасытные пуза. Ладно гоблины, отвечал Жихарь, а ну как поселилась там Мокрая Мокрида или Девчачий Пастух?
— Будимир, — позвал Жихарь. — Выручи еще разок, погляди, не водится ли там кто лихой. Ты ведь горазд нечисть гонять! А мы тебе червячков накопаем.
Накопать, правда, не успели — петух вылетел из-под моста, заходясь в крике.
Побратимы взялись за дубинки.
— Побереги коней! — крикнул Жихарь цыгану.
С одной стороны из-под моста вперевалку вышел гусь, с другой свинья.
Казалось бы, чего жаловаться: вот идут завтрак, обед и ужин. Только вот свинья была с доброго быка, да и гусь мало в чем ей уступал.
— Вот почему — Мост Двух Товарищей… — прошептал Жихарь.
— Почему, сэр брат?
— Потом объясню, как живы останемся. Бей ты лапчатого, а я с кабаном разберусь. Берегись только, видишь, у него полон клюв зубов!
Гусь вытянул шею длиной с конское тулово и зашипел. Яр-Тур с дубинкой и ножом кинулся на него, а свинья — свинья и есть, не стала дожидаться, сама налетела на Жихаря, норовя подмять. Жихарь уворачивался как мог, лупил дубинкой по глазкам, тыкал ножом, но шкура была толстая и в колючей щетине.
— Вот так тебя! Это не в помоях рыться! Свинья отбегала и снова неустанно с визгом налетала, прикончить ее враз не было никакой возможности, ладно хоть рогов у нее не было. Жихарь уже притомился и обиделся, что придется погибнуть в схватке не с Мировым Змеем, а с поганой свиньей, даром что большой. Тупое рыло моталось перед ним, блестели красные глазки. Пот заливал лицо.
— Скоро я покончу с ним и приду на помощь, сэр брат! — время от времени обещал Принц, да все не приходил — видно, и гусь был не прост.
За спиной хохотал, заливался цыган Мара, приставленный к лошадям. «Зря мы его не располовинили», — подумал Жихарь и вдруг понял, что сражается он вовсе не с колдовской свиньей, а с побратимом. Жихарь успел удержать руку с ножом, но Принц, казалось, ничего не видел, и дубинка его летела богатырю повыше уха. Летела, летела и прилетела.
…У живых свое солнце, у мертвых свое — называется месяц. Он, белый-белый, приглядывает сверху для порядку: ладно ли лежат господа умруны в сырой земле, не шевелится ли какой. А хоть бы и зашевелился, все равно ничего месяц поделать с ним не сможет, потому что лучи у него слабые, бледные, холодные. Вот и сейчас у моста через Сафат-реку смотрел он на побитую ратную силу. Но воины полегли здесь давно, уже и кости успели побелеть, уже и воронам это место было ни к чему — все, что можно было, вороны получили.
