Михаил Успенский - Алхимистика Кости Жихарева
– Антонушко, за ногу тебя и об угол! Так ты не утоп! А я-то за твою душу пудовую свечку поставил Николе Морскому!
Филимонов оглянулся.
Васька Буслаев обнимался с таким же здоровенным парнем в кожаном камзоле и в бархатном берете.
– Ну, за встречу-то можно? – сказал Буслай, обращаясь к богатырю.
– А с каких это пор всякая пузатая… – начал Васькин знакомец, но подоспевший Джульверн его успокоил:
– Это наш известный новгородский лекарь – у Василия Буслаевича ведь печень больная, ему нельзя…
Рекомый Антонушко с подозрением посмотрел на Костю.
– Лекарь, говоришь? С такой-то рожей? И чем он лечит – деревянным клистиром на большой дороге?
Ботан не растерялся:
– Бывает и такое! Лекарю ведь часто приходится ночью к больному спешить! Он же давал клятву Гиппократа!
Антонушко расхохотался и представился:
– Антонио Челентано из Генуи, негоциант! Бывал в ваших краях, пивал ваш мёд. Как это… пил вместе с усами мёд, да не попало в рот… Забыл уже, клянусь Вакхом!
– То-то я смотрю – лицо знакомое, – сказал ботан.
– Мы уже виделись раньше? – спросил кондотьер.
– Челентано у нас всякий знает, – сказал Джульверн. – Меня зовут Нил, а моего друга – Константин.
– Постой, – сказал синьор Антонио из Генуи. – Это не тот ли оруженосец Константин, которого обвиняли в смерти моего несчастного родственника Черилло, предательски убитого в Киеве?
– Я самый, – угрюмо сказал Костя. – Только я не убивал…
Надо же, как тесен выдуманный мир! Как всё в нём связано со всем!
– Да я знаю, – добродушно сказал Челентано. Он и вправду походил на знаменитого певца и актёра, только был при усах и ленинской бородке. – Знаю и то, что юноша обличил настоящего злодея. Однако скор ваш князь на расправу! Но нашу встречу необходимо…
– Мы дали зарок перед иконой, – нашёлся Джульверн. Иначе Костя ему бы навешал финдюлей!
– Но мы-то с Базилетто не давали! – воскликнул Челентано. – А посему…
Кончилось тем, что Филимонов обучил повеселевшего генуэзца песне из репертуара его потомка.
– Лашьяте ми канта-аре! – старательно выводил синьор Антонио.
Вскоре песню подхватила вся таверна. Музыкальный народ эти итальянцы! Итальяно веро!
В промежутке между переменами блюд Челентано спросил:
– Так что же привело в Вечный город таких славных ребят?
– Так это… Им к Папе надо… – объяснил Буслай. – На эту… уединенцию…
– Клянусь Вакхом! – рявкнул синьор Антонио. – У меня совсем вылетело из головы! Вам нужен Папа, а Папе нужны вы!
– Мы-ы? – опешил ботан.
– Ну, не вы лично, – сказал Челентано. – А всякий пришелец из ваших краёв. Его Непогрешимое Святейшество распорядился, чтобы в любое время дня и ночи, немедленно, за весьма приличное вознаграждение…
– Вот это да, – сказал Костя. – А ты говорил – оставим его в Праге, сам доберётся…
– Проехали, – сказал ботан и наступил ему на ногу.
– Тогда и пошли прямо сейчас, – сказал генуэзец. – Двести золотых на дороге не валяются…
Все четверо вышли из таверны. Кузьма-Демьян летел над ними и осенял своими крылами. Только сизые голубиные перья он поменял на белоснежные – всё-таки к Папе идём, а не кули с углем ворочать!
По дороге богатырь не уставал восхищаться своей прозорливостью:
– Знал же я, что Буслай нам пригодится. И что своих сто пудов нельзя бросать! Вот удача!
– Погоди радоваться, – сказал ботан. – Может, Папа у нас какие-то секретные сведения хочет узнать. Сколько полков, сколько дивизий на Руси…
– Нет, – уверенно сказал Костя. – Никаких заморочек больше не будет. Потому что Куковяка у меня вот где!
И похлопал по тайному карману.
Папские гвардейцы-швейцарцы в нелепых пёстрых одеяниях (форму проектировал сам Леонардо да Винчи, вот уж повеселился!) сперва преградили им путь алебардами, но генуэзец объяснил им, что таких гостей Папа ждёт не дождётся.
– Йа, мы понимать, – сказал стражник, и их пропустили в Ватиканский дворец.
Перед глазами друзей предстала лестница, уходящая вверх.
Они поднимались по бесконечным ступеням, пока не увидели фигурку Папы, сидевшего на своём святом престоле.
Голову Верховного Понтифика почему-то венчал турецкий тюрбан, украшенный страусиными перьями. Маленькое доброе личико напоминало печёное яблоко…
– Сказочная бабушка! – радостно воскликнул Костя. – Я тебя узнал! Ты-то нам и нужна!
Во всём виноват Пушкин
Легенда о женщине, занявшей престол верховного римского первосвященника, родилась примерно в середине XIII века.
Одни историки говорят, что в основе её лежит религиозная ненависть к грешному прекрасному полу и придумана она для того, чтобы ни в коем случае и близко не подпускать дам к церковной службе – им даже в алтарь запрещено входить…
Жанну д’Арк отправили на костёр ещё и за то, что она ходила в мужской одежде. Внушить такое мог только дьявол!
Другие медиевисты (спецы по Средневековью) считают, что в легенде о папессе Иоанне отражены реальные исторические события и персонажи.
В X веке всеми делами Вечного Города заправляли две лихие бабёнки – Феодора и Мароция, мать и дочь. Обе выдающиеся красотки. Мужчин укладывали штабелями. Три века спустя инквизиция живо бы с ними разобралась, а пока…
Три десятка лет эти особы определяли, кому быть Папой, кому – королём, а кому даже императором Священной Римской и т. д. Времена были совершенно продажные и позорные. Рыцарством и не пахло. Брат убивал брата. Шли постоянные войны, затевались мятежи, плелись заговоры. И всё это – результаты непредсказуемой дамской политики. Вечный Город «завис» в критической ситуации…
Как должен был сицилийский, к примеру, крестьянин воспринимать вести из далёкого Рима? Коли там всеми делами заправляет баба, то она и есть самая главная. А кто может быть главнее Папы? Вот так и создалось мнение народное.
Имена сиятельных профурсеток забылись, а история о женщине на папском престоле накрепко застряла в заскорузлых мозгах и обросла подробностями.
Как могла самозванка стать Верховным Понтификом? Переоделась в мужскую одежду и пошла продвигаться по духовной стезе. Стала отличницей (отличником), заткнула за пояс лучших богословов, прославилась праведной жизнью – вот её и выбрали на конклаве кардиналов. Имя себе она выбрала простое и скромное – Иоанн.
Финал у легенды тоже был страшен и позорен: папесса Иоанна во время крестного хода вздумала рожать и тем себя разоблачила.
Указывали даже точное место, где произошло сие прискорбное событие: между Колизеем и церковью Святого Климента. Такие детали вставляют нарочно, чтобы рассказ казался подлинным.
Вновь воскресла римская легенда уже в XIX веке, когда женщины стали играть ведущие роли в искустве и политике и начали добиваться мужских привилегий. Самая известная из первых феминисток – писательница Аврора Дюдеван, печатавшаяся под мужским псевдонимом Жорж Санд. Она носила брюки, дымила сигарой и, закончив написание одного романа, немедленно начинала строчить следующий.
А в России к тому времени уже появилась героиня Отечественной войны 1812 года – кавалерист-девица Надежда Дурова!
Тема стала актуальной.
Душераздирающая история женщины в папской тиаре достигла и модных салонов Петербурга, быстро перенимавших всё парижское. Тут же за неё ухватился великий пересмешник – Александр Сергеевич Пушкин. Он в ту пору сочинял известную ныне всем «Сказку о рыбаке и рыбке».
Сказка с этим сюжетом в прозаической форме была напечатана в известном сборнике братьев Гримм. Но не тех бесшабашных проходимцев из одноимённого фильма Терри Гиллиама, а настоящих – кропотливых собирателей фольклора. Правда, в их сказке желания сварливой жены рыбака выполняла не сверкающая золотая рыбка, а унылая плоская камбала. Одно слово – немец-перец-колбаса! А ведь братцы считались романтиками!
Это именно в их пересказе рыбачиха пожелала стать Римским Папой!
Ну, наш поэт сперва и пошёл по этому пути.
Вот отрывок из черновика:
Проходит другая неделя,
Вздурилась опять его старуха,
Отыскать мужика приказала —
Приводят старика к царице,
Говорит старику старуха:
«Не хочу быть вольною царицей,
Я хочу быть римскою папой!»
Старик не осмелился перечить,
Не дерзнул поперёк слова молвить.
Пошёл он к синему морю,
Видит: бурно чёрное море,
Так и ходят сердитые волны,
Так и воют воем зловещим.
Стал он кликать золотую рыбку…
Добро, будет она римскою папой.
Воротился старик к старухе,
Перед ним монастырь латинский,
На стене латинские монахи
Поют латинскую обедню,
Перед ним вавилонская башня.
На самой на верхней на макушке
Сидит его старая старуха.
На старухе сарачинская шапка,
На венце тонкая спица,
На спице Строфилус птица…
Кажется, так и слышишь голос Арины Родионовны!
