Владимир Лещенко - Серебряный осел
И вот, проплавав всего-то сорок дней, подавив два бунта напуганных морских волков и потеряв в шторм один корабль, Колун добрался до цветущих островов, населенных голыми дикарями. У дикарей, правда, имелись золотые украшения, что весьма порадовало и артанийского торговца, и его спутников, враз забывших все тревоги. Награбив и наменяв несколько пудов волшебного желтого металла, Колун поспешил обратно, оставив на гостеприимном берегу полсотни спутников: второй корабль был настолько разбит стихией, что для пути через океан не годился.
Кстати, среди тех, кто остался, были и несколько христиан, которые заложили там часовню и сразу обратили в новую веру целое племя.
За это Колун удостоился от первосвященника Новоиерусалимского титула «праведного язычника» и поминания в молитвах под именем Христофорос (что значит «Приносящий Христа»). Впрочем, сам венед до этого не дожил – он пропал через два года, отправившись на север. На этот раз, чтобы найти пропавшую Гиперборею.
И пошло-поехало.
Через семь лет открыли земли Юкатана, где жили умные и искусные маййяр, через пятнадцать – Аунако, через тридцать – добрались до земель чибчей, муисков и разных прочих кечуа.
Вообще, тамошним народам весьма повезло. Случись это все лет на сто раньше – и еще не успокоившиеся норманны определенно решили бы избавить местных жителей от излишков золота и серебра. На двадцать – и на новооткрытые земли пожаловали бы десятки тысяч эйринских солдат и смахнули бы вооруженные дубинами и кремневыми ножами войска местных царств, даже особо не заметив. На тридцать лет позднее – и туда определенно поплыли бы закованные в сталь полки аллеманов Атаульфа – с тем же результатом. Но эйринская держава как раз начала распадаться, аллеманы еще были верными подданными Александрии, скандинавы еле-еле отбивались от саклавов с артанами, а Империя была слишком занята Галлией и Персией.
Так что всем оказалось не до новых земель, и если туда кто и плавал, то лишь лихие люди на свой страх и риск да торговцы, обменивавшие на золото, рабов и жемчуг – ножи, вино и стеклянные бусы.
Пираты и наемники, конечно, вдоволь пограбили и порезали тамошний народец, а принесенные чужеземцами болезни так вообще выкосили раз в десять больше, чем мечи и арбалеты.
Кое-где пришельцы даже захватили власть и стали императорами и вождями.
Приплыли туда и христианские рыцари, прослышав о большом числе диких язычников, коих можно резать и обращать в истинную веру, не стесняясь имперскими законами.
Ах, возмутились они (и Орланда их понимала всей душой), какой ужас!! Жрецы людей почем зря режут на алтарях всяких поганых языческих богов! А мечом их, да секирой, да конями потоптать, и «диким огнем» еще опрыскать!
(Результатом стали три христианских царства краснокожих, плюс империя пресвитера Иоанна в джунглях Ориноко, да еще то, что, поймав рыцаря, краснокожие аборигены обычно жарили его на костре, не вынимая из панциря)
Свою лепту внесли и зангезийцы, высадившись на южных, заросших тропическими лесами берегах нового материка. И кельты с малость очухавшимися эйринцами, поселившиеся на северных берегах, где было много лесов и плодородной земли и мало людей – да и те все больше бродячие племена охотников. За кельтами пришли и норманны, основавшие свой Винланд. Даже Империя оживилась и завоевала несколько островов в южных морях (так до сих пор и не знают, что с ними делать).
Но, в общем и целом, все обошлось: местные жители довольно скоро научились плавить сталь и ковать из нее не только мечи, но и плуги, разводить лошадей и коров с овцами, строить корабли, способные пересекать Океан, и варить «дикий огонь». Благо учителей было довольно – пленников, дезертиров и просто беглецов из Старого Света.
Впрочем, учились обе стороны друг у друга. Именно от меднокожих бледнолицые и бородатые гости научились строить большие каменные здания намного быстрее и надежнее, чем умели сами, получили куда как более точный и совершенный календарь, изумивший даже египетских и вендийских жрецов и астрономов (и очень пригодившийся морякам), неплохую математику. Получили и менее полезные веши, вроде чертовых листьев с Андинских гор и дурманных кактусов.
Но, пожалуй, самое главное после маиса и кофе – это их медицина.
Во всяком случае, именно на нее возлагала надежды Орланда. Потому что, кроме нее, оставалось уповать лишь на Всевышнего, но вряд ли тот снизойдет до молитв такой грешницы, как она…
И только теперь она дала волю своему сердцу, горько расплакавшись.
– Чего почем зря воду льешь, красавица? – раздался над ухом ехидный голос лекаря.
Девушка быстро подняла голову.
Ну, что там, что?
Она хотела спросить и не успела.
Из соседних покоев вышли рука об руку ее сестра и Эомай. Живые и здоровые. Улыбаясь как ни в чем не бывало.
Орланда почувствовала, что не может встать. Ее ноги словно отнялись.
– Что ж ты, дева, или не рада? – прищурился жрец и через мгновение стал свидетелем и участником такой бурной сцены веселья и ликования, что насилу отбился.
– Итак, что я должна за ваше искусство, святой отец?
Именуя подобным образом язычника, христианка не испытала ни малейшего раскаяния. Этот человек, совершивший чудо исцеления, не мог не быть святым, в каких бы там богов он ни веровал.
– Да ладно, дева, отмеченная Знаком! – радушно улыбнулся меднокожий старец. – Иди, чего уж там. Исполняй предначертанное…
Глава 14
ВИДЕНИЯ И ПРОРОЧЕСТВА
Великая царская супруга, августа Клеопатра Семнадцатая Селена предавалась послеобеденной неге.
Только что от нее ушел широкоплечий красавец Мемнон, и она еще чувствовала на своем теле жар его ласк и поцелуев.
Вот же ненасытный.
И сильный, как молодой бычок. Брал августу приступом шесть раз, так что та даже запросила пощады. А ему хоть бы что. Снова был готов к бою. Если бы царица не отослала его, наградив малым подарком (всего-то полталанта золота), возможно, сравнялся бы в количестве подвигов с самим Геркулесом.
Ну насчет героизма, боги ведают, кто ему там равен. А вот красотой он, пожалуй, и с Адонисом потягаться может.
Высокий, стройный. Мускулистые руки, литая грудь, ноги, подобные ливанскому кедру.
И кудри. Чудесные золотистые кудри, так дивно пахнущие горными травами. Настоящий мужской дух.
Нет, не зря она столь долго и изнурительно сражалась из-за парня с Сабиной. Пришлось даже применить крайние меры. В конце концов, она владычица Империи или нет?
Пусть теперь зарвавшаяся актриса пленяет своим искусством жалких провинциалов где-нибудь в Сераписе или Лютеции. Или в своих родных Афинах. Ссылка ей только на пользу пойдет. Говорят, что невзгоды закаляют и оттачивают подлинный талант.
Ха-ха! А есть ли он у нее, талант-то? Клеопатра в этом сильно сомневается.
Вот у самой государыни так точно есть дар. Ей об этом все вокруг твердят.
Какой у нее чистый и сильный голос! Муж просто млеет, когда его божественная супруга начинает выводить пеан в честь пресветлого Феба.
Надо бы подсказать Птолемею мыслишку устроить состязание придворных певцов. А еще лучше, чтоб поставили какую-нибудь трагедию, где Клеопатра-Селена (разумеется, инкогнито, чтобы не уронить императорской чести и достоинства) сыграет главную роль. Хотя бы ту же «Венеру и Адониса» Сенеки. Мемнон вполне справился бы с партией Адониса. Впрочем, красноречие не входит в число его достоинств. Все больше другим берет. Но это не важно. Заставим придворного поэта переделать текст, чтоб герой поменьше открывал рот. Пусть только ходит пружинистой походкой туда-сюда и мужественно играет мускулами.
Ох эти мускулы. И отчего мы, женщины, столь на них падки?
Но какой же он выдумщик!
И бесстыдник.
Вон какой синяк оставил на видном месте. Просила же его, чтоб не целовал так крепко в шею и грудь.
Августа коснулась рукой своего влажного лона и мечтательно потянулась.
Не может быть, чтобы с таким жеребцом да ничего не вышло. Обязательно должно получиться.
Не то, что со всеми этими слабаками, которые побывали у нее на ложе до Мемнона.
Даже не могли обрюхатить молодую здоровую женщину.
Закусила губу и неожиданно горько заплакала.
Перевернулась на живот и, уткнувшись носом в испачканные простыни, заколотила руками по подушке.
Боги! Неужели она так много хочет?!
Всего лишь маленького, пухленького, розового карапузика…
И все-о-о!!!
– Божественная августа разрешит войти? – раздался вкрадчивый женский голос.
– Чего тебе, Зена? – повернула зареванное лицо Клеопатра.
Царица Пальмиры поспешно склонила голову, чтобы не оконфузить подругу.
– Тут к вам его святейшество Потифар. Просит принять.
– Ой, – заныла государыня. – Пусть придет в другой раз. Завтра. Или лучше на следующей неделе.
– Но он настаивает, – не отступала Зенобия. – Говорит, что это очень важно. Для государства…
