Андрей Белянин - Жениться и обезвредить
— Стрельцы твои еремеевские, с самим сотником во главе, — спокойно подтвердила бывшая бесовка. — Я их уже дважды видела.
— Я же приказывал…
— Значит, им жизнь твоя дороже твоих приказов. — Олёна нежно погладила меня по руке, и мой праведный гнев мигом улетучился. — Беспокоятся они о тебе, и правильно делают — горяч ты у нас и доверчив сверх меры… А ещё участковый!
— Всё, больше не будешь любить?
— Буду! И любить, и беречь, и лелеять, и по службе помогать, а ещё близняшек тебе рожу!
Мы плюнули на возможных свидетелей и обнялись. Уж не знаю, кто что мог подумать о двух девушках, целующихся ночью вблизи царского терема, но если даже очень нехорошее, пусть оно останется на его совести. Тем более что нас быстро прервал спешащий Митяй:
— Уходим, батюшка сыскной воевода! Я тама одному зуб выбил, двум штаны на голову надел, а четвёртый за подмогой побёг… Божился всё войско под ружьё поднять и меня же шамаханом переодетым обхамил из-за забору. А ить разве я на шамаханца похож? Нет! Вот и валим отсель, от греха подальше.
— Я знаю куда, — развернула нас Олёна. — Пойдём-ка на Лялину улицу. Там до глубокой ночи на кистень воровской нарваться можно.
— Самое то! — признали мы оба и припустили за ней как мальчишки. То есть внешне как девчонки, но всё равно девчонки так с задранными сарафанами не бегают. Я, признаться, и не ожидал, что данный род одежды так сковывает движения. Хотя облегающие джинсы по фигуре, с заниженной талией и лейблом от ведущих китайских производителей здесь тоже ещё не скоро приживутся. В любом случае на Митькину задницу точно размеров не достанешь, китайцы такой ширины просто не шьют…
А во всём остальном ночная прогулка по засыпающему городу была сущим развлечением! Фонари нигде не горят, и можно отчаянно сильно целовать любимую девушку, пока верный напарник смотрит в другую сторону. Огни стрелецких костров на пустынных площадях мы обходили, как шпионы-ниндзя, прижимались к стенам и заборам, по-японски щуря глаза и с трудом удерживаясь от естественного хихиканья над самими собой в столь нелепых нарядах и ролях.
А ещё я на ходу любовался удивительными осенними звёздами, яркими и прозрачными, как мои хрустальные воспоминания о далёкой утраченной Москве уже незнакомого двадцать первого века, откуда я ушёл не по своей воле, но куда я по своей воле никогда не вернусь.
Потому что моё место и мой мир отныне здесь, в Лукошкине, и ни одно Лихо, чего бы оно из себя ни строило, не будет командовать в моём городе. В нашем городе! Здесь не всё порою гладко… И царь бывает самодуром, и бояре — идиоты, и граждане несознательные, и преступники, но… Но! Это наш царь, наши бояре, наши граждане и даже местный уголовный элемент всё равно — наш! А Лихо я найду, обещаю…
— Пришли, — мрачно прокомментировал Митяй, когда дорогу нам преградила толпа явно не очень трезвых девиц.
Лялина улица — небольшая, в шесть-семь домов, на окраине столицы. Сюда ходят позабавиться, расслабиться и отдохнуть представители мелкого купечества и всякая разбитная молодёжь. Два кабака, дом свиданий, знаменитый вертеп хозяйки Марфы Дормидонтовны, то есть местечко небезопасное во всех смыслах.
— Чегой надоть? — с грубой крестьянской прямотой вопросила самая рослая, на голову выше моего напарника, грудастая девка.
Я с тоской оглянулся назад, вот когда Еремеев с ребятами пришёлся бы кстати…
— Чегой надоть, говорю, а?! — Её подруги упёрли руки в бока и пошли на нас, угрожающе качая бёдрами.
— Девчонки, — тонким голоском, как волк из сказки про козлят, начал я, — вы нас не так поняли… Мы не конкурентки! Мы тут просто…
— Бей стерв ненашенских!
Как меня не затоптали сразу — ума не приложу. Драться с женщинами вообще проблема. В первую очередь из-за психологического барьера (всё-таки слабый пол!), а во вторую — из чувства самосохранения (они же меры не знают!). Зато моя ненаглядная без малейших комплексов: съездила одной по физиономии, другую пнула под коленку, третью раскрутила за косу и собственноручно извлекла меня с поля брани. Оставшиеся пять или шесть девиц отчаянно гвоздили Митьку, матеря его самыми нехорошими словами. На какой-то миг он вырвался, демонстративно сорвал оплёванный платок и заорал:
— Совсем сдурели, овцы психованные! Нешто не видно, что я мужик?!
На минуту повисла нехорошая тишина. Потом та же рослая скотина тяжёлым грудным голосом простонала:
— Ох, силушек моих нет… Раньше так девки у нас клиентов отбивали, а теперича уже и мужики нарасхват пошли! В сарафаны рядятся, щёки румянят, брови сурьмят, того гляди, нас с Лялиной улицы вытеснят! Нешто мы такое бесстыдство терпеть будем, а?!!
— Бей его, противного-о!!!
Мы переглянулись и кинулись спасать парня. Какой ни есть, а он мой напарник. Мне удалось плечом посредством грубой силы растолкать двух-трёх, пробившись к Митьке, но в этот момент какая-то особенно неуравновешенная или пьяная дура выхватила нож и поймала Олёну за руку. Я не успел за нее даже испугаться.
Удар был молниеносным, но по непонятной траектории движения ушёл почему-то вбок, наискось, и остриё ножа резко вонзилось… в колено самой же нападающей. Олёна не делала ничего! Абсолютно ничего, в этом я готов поклясться! Как и в том, что за её спиной на миг возникло необычайно чёрное густое пятно с сияющим глазом посередине…
Есть! Значит, сегодня мы впервые увидели Лихо лицом к лицу. И оно действительно почему-то защищает мою невесту.
— А ну разойдись! — Со всех сторон раздались громкие окрики наших стрельцов. Агрессивные девахи бросились врассыпную, но уйти удалось не всем.
Еремеев умеет работать, и его подчинённые нахватались опыта по наведению порядка на улицах. Той, что была с ножом, оказали первую помощь. Стонущего Митю на руках, как древнегреческого героя, понесли в отделение. Хотя он наверняка больше притворялся, но пусть пока покатается. Самое главное, что мы сумели провести этот следственный эксперимент и добились именно тех результатов, которых ожидали. Значит, всё следствие движется в правильном направлении…
— Ты его видела, любимая?
— Нет, родной, но ощутила всей кожей, аж до мурашек…
— А я видел. И знаешь что, Яга права — у него был абсолютно мужской взгляд!
Олёна только покачала головой, стараясь прижаться ко мне поближе. Я обнял её, и мы так и шли до самых ворот отделения, ни от кого не скрываясь, ни от кого не прячась, потому что, в конце концов, сколько можно…
* * *
И спал я в эту ночь — изумительно! И разбудил меня утром наш преданный петух, и если б я только мог до него дотянуться, то расцеловал бы прямо поперёк клюва, не боясь общественного мнения! Да, я порою злился на него, но за что? За то, что он приветствовал звонкоголосой песней начало нового дня?! Так ведь именно для этого его и создала природа! А кто я такой, чтобы указывать ей, чего надо было создавать, а чего не надо?
Отныне, посмотрев Лиху в глаз, я готов принимать и благословлять весь этот мир, созданный Господом Богом во всём своём изумительном многообразии. И петуха тоже. Даже более, петуха в первую очередь! Я не помню, что мне снилось, не уверен, гладко ли всё прошло, не знаю, как себя чувствует Митя, крупно пострадавший после вчерашней разборки зон влияния на Лялиной улице, — неважно…
И это неважно, и то! Дайте мне десять минут на умыться, привести себя в порядок, отдышаться и настроиться на новые подвиги. Впрочем, на это и двух минут хватит, с настройками у нас быстро. Я умудрился встать так рано, как бодрый французский кок, что бабка ещё не вышла из своей горницы, а Олёна с царицей вообще ещё сопели в четыре дырки. И только (наверное, потому как вечно бодрствует) Назим тут же подал мне азербайджанский чай с чабрецом в хрустальном стаканчике и два вида пахлавы — узбекской и арабской. Узбекская мне понравилась больше, но всё на любителя.
Из сеней раздавался сдвоенный храп. Если я правильно понимаю, там спят Митя и дьяк. Обоих решено не будить до обеда. Один честно отдежурил у ворот полночи, имеет право — в связи с производственными ранениями на оперативной работе. Это даже хорошо, что ещё все спят. Мне требовалось время, чтобы утрясти для себя кое-какие детали. Я отодвинул блюдце, раскрыл блокнот на чистой странице и начал вычерчивать схемы. Первая — по обороне города от внешней агрессии, вторая — план мероприятий по борьбе с врагом внутри, на территории самого Лукошкина. Картинки получились смешные…
Лихо — большой неровный круг с глазиком посредине, вокруг квадратики с именами (я, Олёна, Яга, Митя, Фома, царь, дьяк), отдельно прямоугольничек (и прочие). От Лиха прямая линия к Олёне — её оно не трогает. От Олёны — такие же прямые линии ко всем нам, она на нашей стороне. Теперь от Лиха зигзагообразные, как молнии, закорючки в меня, Ягу, Митю и так далее, по полному списку. То есть нас оно бьёт и не жалует.
