Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Модель событий
Санкт-Петербург был для Миши и Коли городом одновременно и опасным, и притягательным. Да, здесь водились страшные мунги и опасные шемоборы, и вообще было слишком много нервных, вечно куда-то спешащих и чем-то недовольных людей, но, помимо всего прочего, здесь обитали две крысы, которым они некогда подарили новые тела и новые судьбы. Крысы якобы были очень недовольны переменой, произошедшей в их жизни, и мечтали свести счёты с теми, кто так зло и жестоко над ними подшутил. Бывший куратор, всё ещё чувствовавший ответственность за своего непутёвого подчинённого, предупредил об этом Мишу и порекомендовал не приближаться к опасному району, если жизнь ему хоть сколько-нибудь дорога.
Коля и Миша не восприняли его слова всерьёз: да эти крысы боготворить должны своих благодетелей! Шутка ли: были тварями, безмозглыми, четвероногими и хвостатыми, — стали людьми, царями природы, долгоживущими и прямоходящими.
Коля мечтал взглянуть на них хотя бы одним глазком, он даже испытывал к ним некое подобие отцовской нежности, а вот Миша подумывал о том, что неплохо было бы прикончить хотя бы одну бабку и посмотреть, как мир начнёт рушиться. Об этом, кажется, толковали старшие шемоборы? Что, дескать, основы основ и так попраны, но то ли ещё будет, когда старухам придёт время помирать: вот тогда все попляшут, все вспомнят о своих грехах и станут в них каяться, а поздно.
В самом деле, забавно будет поглядеть на это. Если смерть одной бабки запустит необратимую цепь событий, результатом которых станет гибель целого мира, стоит оказаться в эпицентре. Так сказать, прощальная гастроль легенды. В последний раз и только для вас.
— Ну, вздрогнули, — отвлекаясь от сладостных апокалипсических мыслей, скомандовал Миша, наполняя рюмки.
— Угм. Миха, а соль-то у нас закончилась. Как картошку будем есть? Я без соли не могу.
— Ну, приехали. Я, что ли, следить за этим должен? Пить без закуски он может, а есть без соли — нет. Ладно, пошли в город. Следующий покупатель будет через два часа.
Неслышно притворив за собою дверь, Шурик аккуратно, по стеночке, вошёл в кабинет. Чаще всего Денис был так занят работой, что не замечал его появления, и это было очень хорошо: постоянно опаздывать на глазах усердного подчинённого стыдно, а не опаздывать — просто невозможно. Парень, конечно, никогда бы не наябедничал Цианиду, но он так снисходительно глядел всякий раз, что Шурик зарекался: с этого момента — никаких опозданий. Но как, скажите, как можно заставить себя каждый день просыпаться в одно и то же время? Ведь день на день не приходится, иначе бы течение жизни остановилось, и всё повторялось бы как бесконечный кошмар, дни потеряли бы смысл и своё лицо, каждый был бы отпечатком, копией вчерашнего дня.
На этот раз Шурику не повезло: Денис поднял глаза от ежедневника как раз в тот момент, когда начальник попытался незаметно прошмыгнуть мимо его стола.
— Всё в порядке, — привычно отрапортовал Денис, а потом, чуть усмехнувшись, добавил: — И даже Константин Петрович о тебе не справлялся.
— А он и не будет. Сегодня не мой день, — беспечно сказал Шурик, одновременно запуская компьютер, перебирая на столе вчерашние документы и шаря по ящикам стола в поисках ежедневника.
— Что-что? — переспросил Денис.
— А, ты же не знаешь. Тут Гумир — случайно совершенно, просто на отдыхе — расшифровал одну бумажку, которую наш доблестный Цианид оставил в приёмной. И мы узнали страшную тайну.
— Что-то противозаконное?
— Гораздо страшнее! Мы-то все думали, что этот Цербер день и ночь стережёт нас, выискивает, высматривает, вынюхивает, кто где провинился, опоздал, не успел, упустил — ну, что я тебе рассказываю, ты ж его знаешь. Иногда прямо кажется, что он тебя пасёт, но не может же он пасти всех одновременно, ему же ещё работать надо! Так вот, оказалось, что этот гад составил расписание, по которому приглядывает за всеми нами по очереди. Вот сегодня вроде бы день Виталика — поэтому он, скорее всего, прибежал сюда рано утром и вовсю уже вкалывает. Я надеюсь. Или получит выговор со всеми вытекающими последствиями.
— Но ведь это нечестно. Вы должны были сказать Константину Петровичу о том, что вам стала известна его тайна.
— Вот ещё. Ты же не будешь доносить на нас?
— Доносить? Вы же не заключенные, а он — не тюремщик. Вас много, а он один. Он старается ради общего блага, а вы только и думаете, как бы в очередной раз его обмануть.
— Ну, раз так — тогда и про велосипед расскажи. Как мы на нём катаемся в рабочее время по складу. И... — Шурик нащупал ежедневник в нижнем ящике стола, потянулся за ним, задумался и умолк на полуслове, а когда выбрался через полминуты наружу, то уже забыл о прежнем разговоре и, стукнув пальцем о палец, как ни в чём не бывало продолжал: — Кстати, а как у тебя с желанием того парня? Удалось вычислить?
— Удалось. — Денис привык к подобным виражам, возможным посреди любого разговора, и не обращал на них внимания. — Странная история: он хочет быть достойным любви. Не больше и не меньше.
— Как это — быть достойным? По-моему, это вообще неподходящее слово: любят и недостойных, и даже вовсе отвратительных.
— Этого мало. Я заинтересовался этим делом, попросил Даниила Юрьевича поднять документы, и оказалось, что наш клиент достоин любви!
— Достоин, но не удостоен?
— Вроде того. Это тот случай, когда надо работать не с причиной, а с её следствием? — спросил Денис.
— Нет. Это тот случай, когда надо оставить бедолагу в покое. Или посоветовать ему завести собаку. Или послать телеграмму коллегам-шемоборам: они такие случаи просто обожают. Когда делать ничего не нужно, а договор подписать при этом можно. Понятно же, что человеку нужно документальное подтверждение того, что он достоин любви. Вот ты справки навёл, верно? А если бы ты эти справки распечатал и под нос ему сунул — он бы сразу оживился и перестал страдать фигнёй. Договор на таких недогадливых действует как плацебо. А нам остаётся только отступиться.
— Зачем отступаться? — удивился Денис. — Я же могу состряпать фальшивый договор. Или даже справку. Уж что-то, а изобразить фальшивое документальное подтверждение чему угодно я в состоянии.
— Да уж, некоторые люди только и ждут того, что им выдадут удостоверение о смысле их жизни. Иначе они не поверят в то, что у их жизни есть смысл или, скажем, цель. А ведь у некоторых цель бывает совсем простая и приятная: жить счастливо, получать от этого удовольствие. И есть все шансы жить именно так, то есть обстоятельства благоприятствуют. Но наш клиент ищет глобальный смысл. Ради него он готов страдать, ну и страдает, конечно. Страдает-страдает, а смысла всё нет и нет. И смысла нет, и счастье улетело.
— Почему же нет смысла? Когда стремишься к чему-то — то обязательно достигнешь, — не согласился Денис.
— Знал бы он, к чему стремиться. Когда у человека нет цели, а есть только смутное ощущение того, что смысл его жизни заключается в каком-то глобальном свершении, ради которого можно страдать и жертвовать собой, то в сухом остатке мы имеем что?
— Что человек на самом деле стремится к страданию, — грустно констатировал Денис.
— Именно. И получает что?
— Получает то, к чему стремится. Надо же, какая примитивная ловушка!
— В которую люди сами себя загоняют, заметь. Никакие шемоборы, никакие душегубы, никакие тираны не говорят нашему герою: пойди-ка и пострадай. Он сам. Думает, что за страдание ему всегда воздастся великой целью.
— Но ведь бывает, что воздаётся, — не отступался Денис. Ему почему-то стало очень жалко несчастных страдальцев, идущих в полной темноте друг за другом к краю пропасти и воображающих, что в пропасти их ждёт и цель, и смысл, и счастье жизни.
— Бывает. Когда человек не стремится к страданию и даже пытается его избежать, а на роду ему написано — страдание, но одновременно и достижение великой цели.
— Извини, не улавливаю разницы.
— Ну, вот смотри-ка. Растёт в чахлой и скупой пустыне, на почве зноем раскалённой, уродский кактус. Раз в пять лет, когда пустыню орошают благодатные дожди, кактус выбрасывает невиданной красоты цветок, полюбоваться которым приезжают туристы, ботаники, светские дамы и прочие граждане мира. А в простом садике, возле дома преуспевающей семьи, растёт на клумбе роза. Самая обычная роза. Её поливают и пропалывают, подкармливают и подстригают — словом, живётся ей неплохо. Таких розовых кустов в мире много, и все они дарят людям радость. Но вот наша роза узнаёт о том, что в пустыне растёт кактус, цветы которого поражают своей красотой и специалистов, и простых людей в самое сердце. И роза понимает, что она тоже достойна преклонения. Ей уже не мила клумба, и витаминная подкормка, и её симпатичные, но такие обыкновенные бутоны. Словом, роза выкатывает хозяевам требование и просит пересадить её в пустыню, где — уверена наша героиня — она расцветёт так, что кактус от зависти подавится собственными иголками. Итог печален: не дождавшись благодатных дождей, роза усыхает, а в лучшем случае превращается в верблюжью колючку. А кактус продолжает цвести, ничего не зная об этой печальной истории.
